«Однажды, поздно ночью, Екатерина уже спала, является супруг в ее спальню, пьян, как говорится, в стельку, весел и еле держится на ногах, будит Екатерину и рассказывает ей о преимуществах и красоте княгини Курляндской. Она, боясь ссоры, притворяется спящей. Взбешенный Петр бьет ее в лицо кулаками и ругает на чем свет стоит. Затем ложится в самом веселом расположении духа спать»[166].
Сама Екатерина об этом инциденте выскажется гораздо мягче, побои назвав толканием в бок, но тем не менее драматически воскликнет: «После таких толчков я много плакала в эту ночь, обдумывая мое положение, во всех отношениях неприятное и несносное»[167].
Хорош медовый месяц, нечего сказать! А тут еще Елизавета Петровна, как хорошая свекровь, чуть ли ей не под юбку заглядывает, торопя с рождением потомка. Близкая приближенная Елизаветы Щоглокова прямо заявила: «Потомства не будет, но не от мужского седла, на котором Екатерина любила скакать, как подозревала императрица, а от другого — бесплодного седла ее мужа». Кстати, Гиппократ тоже считает, что верховая езда способствует бесплодию.
Забили тревогу, и выяснилось, что Петр с молодого возраста импотенцией страдает, что, кстати, не отбивало у него желания волочиться за женщинами, не признавая женщиной только собственную жену. Ну, закрутились, значит, завертелись при дворе, засуетились. Мигом привезли заграничного хирурга Боергаве, который, удачную операцию Петру сделав и получив за труды от императрицы дорогой алмазный перстень, сексуальных отношений между супругами наладить не мог.
Конечно, тут уж хирург не виноват, тут скорее психоаналитик нужен, о котором тогда и слыхом не слыхивали, а хирург мастерство свое большое и искусство показал, превращая Петра III в детородного мужчину. Это вам не тот партач-хирург великого Фридриха Прусского, которого, кстати, Петр III очень любил. Фридрих в семнадцать лет, увлекшись неземной любовью к проститутке, получил от нее вместо благодарности заразную болезнь, и хирург вынужден был ему сделать операцию, в результате которой император на всю жизнь остался бесплодным. Ну, Елизавета Петровна функции психоаналитика взяла на себя, в интимное дело супругов вмешалась и ласковое, но вполне внушительное письмо Екатерине написала, однозначно призывая ее к покорности, уступчивости, а главное, к мобилизации своих женских прелестей. А то некрасиво получается: потомка нет, а жена или плачет, или книжки читает, а муж по чужим бабам бегает. «Кончил дело, гуляй смело!» А тут дело еще и не начато даже, а уже гуляют! Но еще два раза после этого у Екатерины будет выкидыш. И только за третьим разом… Да, нелегко, с большим трудом зачинался император Павел I, родовые потуги его родителей раньше его рождения на свет появились!
Одним словом, как ни крути, ни верти, а следует признать, что муженек попался Екатерине никчемный.
И хотя он копировал во всем великого Фридриха Прусского, ничего похожего там не было — карикатура, да и только! Хотя Петр III даже подружился с ним после своего воцарения на престол, униженно прося об этой дружбе в заискивающем письме и в не менее заискивающих действиях. Недаром Фридрих Великий, когда умерла Елизавета Петровна, радостно закричал: «Ура, бестия умерла», — ибо знал, что Петр III по стопам «бестии» не пойдет и на прусское королевство будет влюбленным глазом поглядывать. Уж если на кого был как две капли воды похож Петр, так это на другого Фридриха, Английского, сына Георга II, к которому все относились с неуважением и презрением, ибо был он «нечестным, лгуном, слабым, непостоянным, фальшивым, а кроме того, как и Петр III, имел страшную любовницу — Анну Ван, толстую, бесформенную карлицу, спавшую с половиной города».
Уж на что историки, народ, казалось бы, беспристрастный, чужому мнению неподвластный, но и они, прямо скажем, унизительно-пренебрежительно о Петре III отзывались. Если Петр I был у них — Великий, то Петр III — дурковатый.
Так и окрестили его — «дурковатым Петром». Придворный ювелир Позье, светский человек, при трех императрицах воспитанный, даром что иностранец, по характеру деликатен и вежлив чрезмерно, и то не смог удержаться от критических замечаний в адрес Петра III и его окружения, науськивавших супругов друг на друга: «Я видел, что императора окружали молодые люди, известные мне по своим дурным правилам. Они поддерживали недоразумения между императором и императрицею из опасения, чтобы она не забрала в руки бразды правления. Этими людьми были: Д. Волков, А. Глебов, А. Мальгунов, Лев Нарышкин»[168].
К чести Екатерины II, став царицей, не горела она местью к былым дружкам своего супруга. Арестовала только одного из них, наиболее ярого ее врага — Д. Волкова, остальных, как опытный тактик, на свою сторону привлекла, а Лев Нарышкин сделался ее любимым шутом.
Льва Нарышкина чуть ли не своим поверенным сделала. И был он ей искренне предан, и не нам судить о такой внезапной перемене чувств. И совершенно права была мудрая Елизавета I Английская, которая говорила: «Если не умеешь победить врага, сделай его своим другом».
Нам кажется, мудрость и дальнозоркость руководит теми, кто былых и сильных врагов на свою сторону привлекает, и многие несчастья и конфликты благополучно разрешились бы, если бы сильнейшие мира сего екатерининскому примеру следовали. А Екатерина никогда низким инстинктам мести не следовала, даже когда, по нашему мнению, надлежало бы. Так, князь X., возвратясь из Парижа в Москву, язвительно поносил Екатерину. Императрица ему сказала, что за такие дерзости в Париже сажают в Бастилию, а в России режут языки, но что она, не будучи от природы жестокой, для такого бездельника, как X., нрав свой переменять не намерена, просто советует ему впредь быть осторожнее. Словом, Петр III сильно от своей жены в благородстве отставал. Царица Елизавета Петровна, которая из-за своего гольштинского племянника и замуж-то толком не вышла, только чтобы ему трон достался, сильно сожалела о своем скороспелом решении. Понимала, что никудышного племянничка подсунула ей вечно рыдающая сестрица на царский престол. Гораздо больше нравилась Елизавете Петровне Екатерина. Та и умна, и покорна, и вообще характер замечательный. Приехала в Россию румяной и загоревшей, неученая нашим порядкам. Не знала, бедная, что здесь с загоревшим личиком не принято ходить, а накладывают на лицо пуды белил и румян. Императрица для начала и поощрения ей самолично из своей коробочки мушку прилепила, потом большое количество румян и белил прислала. Екатерина, смышленая, живо поняла, что от нее требуется. И хотя потом, уже став императрицей, будет часто в свою комнату убегать и там потихоньку от белиловых поцелуев своих усердных фрейлин щеки отмывать, открыто никогда своего возмущения не высказала, с покорностью принимая эту варварскую моду. И так же покорно подставит свое личико загоревшее императрице, которая самолично начнет наводить на нем порядок: смесью лимона, яичного белка и французской водки смуглоту выводить, а заодно и маслом Фальке более гладким его делать. Императрица хвалила Екатерину за покорность. Екатерина, и вправду имея характер на редкость ровный, покорной отнюдь не была. Это она притворялась, чтобы симпатию к себе у царицы Елизаветы снискать. И на все шла. И даже, по желанию Елизаветы Петровны, согласилась, чтобы колыбель ее сына Павла в спальне царицы поставить. Та сама захотела Павла воспитывать. Тактика покорности и благожелательности — замечательная тактика. Ничего, собственно, кроме малого усилия, не стоит, но дает огромные проценты. «Ласковый теленок двух маток сосет» — не правда ли? Вспомним, что не столько за красоту, сколько за покорность и нежность любил семнадцатилетний Иван Грозный свою шестнадцатилетнюю Анастасию, вообще-то имеющий склонность не любить никого!
И как к лучшему изменился характер Людовика X, французского короля, под влиянием молоденькой его второй жены, Клементины Венгерской. «Ах, моя драгоценная, ты такая добрая, тебя так чудесно любить! — говорил он ей. — Буду таким, обещаю тебе, буду таким, каким ты захочешь меня видеть. Конечно, достает меня временами угрызение совести и наполняет мое сердце великим страхом. Но я обо всем забываю в твоих объятиях! Иди, моя любимая, иди ко мне, я буду любить тебя!»[169]
Сколько осужденных на смерть спасла Клементина!
Екатерина, умная женщина, прекрасно понимала, что иметь тайные мысли о русском троне мало, надо еще завоевать доверие подданных, чтобы считали они ее не иноземкой, а своей, русской. И завоевала с гаком! И пока Петр III со своими многочисленными фаворитками разных мастей от баронесс до проституток, потому что в «алькове все женщины одинакового ранга», предается грубому пьянству и разврату, она Плутарха почитывает. И Руссо, и Вольтера, а из «Причин возвышения и упадка Римской республики» Монтескье хорошие уроки для будущего управления государством извлекает. Она готовится стать русской, да не плохой, а хорошей царицей! А для того, чтобы стать хорошей царицей, надо прежде всего усвоить общечеловеческие истины. И вот со стоическим упорством она начинает развивать в себе прекраснейшие человеческие черты: долой высокомерие — я буду со всеми приветлива! Долой надутую мину — я стану обаятельной! Никакой несправедливости — я стану добра и внимательна! Чванство, бахвальство, пренебрежение к подчиненным — этого ничего не должно быть. Сколько римских императоров поплатилось жизнью за эти плохие черты характера. Вот лежит на ложе (они так кушали, лежа) римский император Калигула, объявивший себя богом, никак не меньше! Вкушает вместе с двумя приятелями-сенаторами и вдруг громко смеется. Сенаторы, учтиво спросив его, чему он смеется, услышали в ответ: «Я смеюсь потому, что достаточно одного моего кивка, чтобы вас двоих удавили». И какова же кончина этого самозваного бога? Был проткнут мечом своим же сторонником. Потом, когда Екатерина уже станет русской царицей, подписывая приказы, всегда задавала себе вопрос: «Встретит ли ее приказ всеобщее одобрение?» (Нашим государственным деятелям поучиться бы этой черте у русской императрицы!)
