Ознакомительная версия.
Уже 30 августа в обращении по поводу выстрелов на заводе Михельсона Свердлов объявляет: «На покушения, направленные против вождей, рабочий класс ответит еще большим сплочением своих сил, ответит массовым террором против врагов революции».
2 сентября ВЦИК рассматривает вопрос о «красном терроре». Точнее… никакой ВЦИК даже и по этому поводу не собирался. Яков Михайлович придумал и применял очень удобную формулу — дескать, ВЦИК «в лице президиума» рассмотрел и постановил. То есть заседал-то не ВЦИК, а только президиум, но составляются протоколы заседания не президиума, а ВЦИК. И пишутся постановления не президиума, а ВЦИК. Это примерно то же самое, как если бы нынче собирались спикер Государственной Думы с вице-спикерами и принимали законы. От лица всей Думы. А по поводу «красного террора» ВЦИК постановил: «…Расстреливать всех контрреволюционеров. Предоставить районам право самостоятельно расстреливать… Устроить в районах маленькие концентрационные лагеря… Принять меры, чтобы трупы не попадали в нежелательные руки. Ответственным товарищам ВЧК и районных ЧК присутствовать при крупных расстрелах. Поручить всем районным ЧК к следующему заседанию доставить проект решения вопроса о трупах…»
Это — Свердлов! Это его «почерк»! Заметьте — опять повышенное внимание к «вопросу о трупах». Обостренное, болезненное внимание. Впрочем, и остальные пункты весьма многозначительны. Террор уже не отдается на откуп местной «самодеятельности». Он насаждается. Целенаправленно, организованно, повсеместно. Яков Михайлович требует личного присутствия при экзекуциях «ответственных товарищей». Чтобы повязать их кровью. Если ты еще не убийца — стань убийцей! Все «ответственные товарищи» ВЧК и ЧК должны сами, лично и непосредственно, быть убийцами. Свердлов своим постановлением не просто дает «зеленый свет» палачам, а делает из людей палачей, приучает их к этому занятию. Чтобы разбудить в человеке «зверя», сломать все моральные преграды в душе, выпустив наружу страшное и низменное. Приохотить к садизму (то же самое, кстати, будет впоследствии делать Гейдрих, проводя своих «ответственных работников» через зондеркоманды). Заметим также и пункт о концлагерях. Это первый официальный документ о создании концлагерей в Советской России. Таким образом, и родоначальником ГУЛАГа являлся не кто иной как Яков Михайлович Свердлов.
5 сентября постановление о «красном терроре» принимает и Совнарком. «Предписывается всем Советам немедленно произвести аресты правых эсеров, представителей крупной буржуазии и офицерства… Подлежат расстрел у все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам… Нам необходимо не медленно, раз и навсегда, очистить наш тыл от белогвардейской сволочи… Ни малейшего промедления при применении массового террора… Не око за око, а тысячу глаз за один. Тысячу жизней буржуазии за жизнь вождя! Да здравствует красный террор!» Списки казненных требовалось публиковать и вывешивать — чтоб боялись, чтоб кровь стыла в жилах. А для более решительного проведения террора предписывалось «укрепить» органы ЧК — направляя туда «ответственных товарищей» со стороны, из советских и партийных структур. Не лишне сопоставить с тем, что было сказано выше. Не только чекистских, но и партийных, советских «ответственных товарищей» тоже надо искупать в крови!
Подписали декрет два ставленника Свердлова — нарком юстиции Курский и нарком внутренних дел Петровский. Сам Яков Михайлович не подписал. Неудобно было при живом Ленине именоваться «председателем», а быть «и. о.» или «за председателя» его никто не уполномочивал несмотря на утверждения о «сговоренности». Но реально руководил Совнаркомом при принятии этого решения Свердлов. И на заседании 5 сентября председательствовал он. А во исполнение постановлений ВЦИК и Совнаркома Петровский издал «Приказ о заложниках»: «Из буржуазии и офицерства должно быть взято значительное количество заложников. При малейшей попытке сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен применяться безусловный массовый расстрел». «Направить все усилия к безусловному расстрелу всех, замешанных в белогвардейской работе»
И понеслось! По всей стране! Города «прочесывались» облавами. По улицам, по общественным местам, ночами — по квартирам жилых домов. Набирали заложников. Хотя этот термин в данном случае весьма некорректен. Вопрос о жизни заложника связывается с условиями, предъявленными противникам: будете вести себя так-то — убьем. По постановлению о «красном терроре» хватали просто по «социальному» признаку. Производили приблизительную сортировку — этих выпустить, этих в камеру, а этих — сразу на расстрел. А то и без сортировки на расстрел. Без каких-либо условий, без ожидания действий противников.
В одной лишь Москве за несколько дней было уничтожено не менее 500–600 человек. А скорее — тысяча. Ведь именно эта цифра указывалась в постановлении Совнаркома. Обреченных раздевали до нижнего белья, в таком виде сажали в грузовики и везли на Ходынское поле. Для казней специально выделялись подразделения красноармейцев, косившие жертвы залпами винтовок. При первых экзекуциях даже играл военный оркестр! Но для некоторых палачей убийство становилось и развлечением. Так, в Серебряном бору устраивались охоты на людей. Их по одному спускали с грузовика и приказывали бежать, настигая пулями. Фанни Каплан, также подведенная задним числом под декрет о «красном терроре», попала по алфавиту только в шестой список — каждый на 100 человек.
А «вопрос о трупах» сперва был решен таким образом, что тела расстрелянных развозили по моргам больниц и анатомическим театрам. При этом московским врачам и научным работникам было предложено в любом количестве брать трупы для исследовательских работ, анатомирования, препарирования. Вон, мол, какой богатый выбор — и мужчины, и женщины, разных возрастов, многие были совершенно здоровыми. Берите, налетайте! Это тоже, кстати, повторится в Третьем рейхе, где профессор Страсбургского университета Хирт воспользуется столь благоприятной возможностью и начнет собирать коллекцию черепов, скелетов и заспиртованных трупов представителей разных рас и народов. Но из русских врачей в 1918 г. не согласился никто. Да и морги больниц вскоре оказались переполнены. И тела начали просто закапывать за городом где попало.
В Петроград свердловский Совнарком спустил разнарядку на 500 человек, которые должны быть расстреляны. Но преемник Урицкого на посту председателя питерской ЧК Глеб Бокий проявил себя достойным учеником покойного шефа и выдвиженцем Якова Михайловича. Он значительно перевыполнил план и казнил 1300 — из них 900 в Петрограде и 400 в Кронштадте. Часть приговоренных погрузили в две баржи и затопили, трупы потом выбрасывало в Финляндии, многие были связаны колючей проволокой по 2–3 человека вместе.
Разумеется, не случайно и в Москве, и в Питере первый удар пришелся по священнослужителям. В самых первых партиях жертв приняли мученическую смерть выдающийся деятель Православной Церкви протоиерей о. Иоанн (Восторгов), епископ Ефрем, еще целый ряд священников и монахов.
В рамках развернутой кампании террор покатился и по другим городам, хотя и в меньших масштабах. Причем дело теперь было поставлено централизованно, со свердловской четкостью и привычкой к организации. Москва требовала докладов о ходе террора — и эти доклады становились не менее важными, чем фронтовые сводки. Из Нижнего Новгорода доносили, что там расстрелян 41 человек, из Смоленска — 38. В Пошехонской губернии был уничтожен 31, в Ярославле — 38, а в Перми — 50, в Иваново-Вознесенске — 184, в Воронеже даже сосчитать не потрудились, сообщили, что «много расстрелянных».
Но «красный террор» отнюдь не ограничивался едино-разовой кампанией! Она была только началом, стартом сатанинского кошмара. Зиновьев в середине сентября, явившись на заседание Петроградской ЧК, изложил свой «пакет предложений»: вооружить рабочих и предоставить им право самосуда. Пусть, мол, руководствуются «классовым чутьем» и убивают «контру» прямо на улицах, вообще без каких-либо формальностей. И Свердлову его идеи в принципе понравились. Хотя вооружать рабочих все же не стали. Остереглись. Поскольку у большинства рабочих такая власть уже в печенках сидела.
Пришлось действовать силами только верных слуг режима. Но и террор продолжился, превращаясь в постоянное, «обыденное» явление. И в неотъемлемую часть государственной политики. Инициативу Свердлова горячо подхватил Троцкий. Он заявлял, что «устрашение является могущественным средством политики, и надо быть ханжой, чтобы этого не понимать». И создал собственные карательные органы, Революционные Военные трибуналы. Независимые от ЧК и свердловских Ревтрибуналов. Радек требовал, чтобы казни были публичными — тогда они, дескать, окажут более сильное воздействие. А член коллегии ВЧК Лацис (Судрабс) писал: «Для нас нет и не может быть старых устоев морали и гуманности, выдуманных буржуазией для эксплуатации низших классов». Он стал одним из главных теоретиков террора и рассуждал в «Известиях» о новых законах войны, отметающих все прежние правила и конвенции: «Все это только смешно. Вырезать всех раненых в боях против тебя — вот закон гражданской войны».
Ознакомительная версия.
