Ознакомительная версия.
Впрочем, и «своих» не щадили. Строительство и укрепление армии Троцкий вел драконовскими мерами. Когда красные войска бросили Казань, а белогвардейцы с чехами вслед за ними двинулись к Свияжску, туда прибыл Лев Давидович и останавливал отступавшие части. Приговорил к смерти 27 ответственных работников, бежавших от чехов, а простых красноармейцев, по свидетельству Ларисы Рейснер, «расстреливали, как собак». Троцкий ввел «децимации» — выстраивал отступившие полки, приказывал рассчитаться по порядку номеров, и каждого десятого казнили. Случалось подобное и в других местах. Так, на Северном фронте однажды расстреляли целый полк, отказавшийся идти в атаку.
Но расправы над «своими» были, конечно, побочным явлением. Это отлаживались «инструменты», оказавшиеся разболтанными и негодными для достижения задач троцких и свердловых. А главная направленность жуткой политики террора была другой. Лацис поучал в газете «Красный террор»: «Мы не ведем войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал словом или делом против Советов. Первый вопрос, который вы должны ему предложить — к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора».
Простите, но уж какая буржуазия могла остаться в Советской России к осени 1918 года?! Те, кто и впрямь имел капиталы, перебрались за границу еще в 1917-м, до Октябрьской революции, спасаясь от развала и надвигающегося хаоса. После революции многие выехали через Финляндию, пока она еще не отделилась. Эмигрировали и позже — на Украину, а оттуда в Германию. Поскольку выезд в германскую зону оккупации был довольно свободным.
Остались те, кому бежать было некуда и не на что. Не буржуазия, а интеллигенция. Чиновники, студенты, учителя, врачи, гимназисты, инженеры, техники, юристы, журналисты. И офицеры. А офицеры военного времени — это была та же интеллигенция, призванная из запаса. Так что и «красный террор» стал по своей сути целенаправленным истреблением интеллигенции. Той самой, что некогда горячо поддерживала либералов, зачитывалась речами думских оппозиционеров, освистывала царизм, искренне сочувствовала и помогала революционерам, а Февраль встретила восторгами, криками о «свободе» и алыми бантами…
С точки зрения «нормальной» политики очередное преступление Свердлова опять было иррационально. Интеллигенция была оппозиционна коммунистам, но практически безвредна. Протесты и «заговоры» не шли дальше кухонной болтовни. Если один юнкер Канегиссер решился взять револьвер и пустить пулю в Урицкого, то сколько тысяч… нет, сотен тысяч юнкеров, офицеров, чиновников даже не помыслили о такой возможности! На Дон, на Украину, Кубань, в Сибирь для борьбы с Советской властью ехали единицы. Даже в те периоды, когда путь туда был относительно безопасен. Белые армии были ничтожны по численности — они уже позже стали разрастаться за счет недовольных коммунистами крестьян, рабочих, казаков. А львиная доля офицерства так и осталась сидеть по домам, не желая вступать в «братоубийственную войну». Надеясь, что она обойдет их стороной.
Но «красный террор» обрушился именно на этих офицеров, а не на тех, кто сражался у Деникина или Каппеля. Мало того, офицерам и интеллигенции нужно было чем-то прокормиться, содержать семьи. А при советской системе пайков это можно было сделать лишь работая на новую власть. И они шли служить и работать. Волей и неволей несли большевикам свой опыт, знания, умение. То самое, чего так не хватало революционерам, умеющим лишь разрушать, а не строить… И бесценный интеллектуальный потенциал отправляется на убой! Вплоть до нередких случаев, когда офицер шел «военспецом» в Красную Армию, погибал за Советскую власть, а в это время в тылу его родных и близких ставили к стенке в качестве «буржуев»…
И все же «красный террор» не был абсолютно бесцельной импровизацией Свердлова. Нет, смысл имелся. Глубокий и уже однажды опробованный. В Галиции. Когда в 1914 г. наши войска, гоня австрийцев, заняли Западную Украину, то они нашли там очень дружественное население. Все крестьяне Львовщины называли себя русинами, подавляющее большинство было православным. И, как удивленно отмечали офицеры, их язык был ближе к великорусскому, чем в Поднепровье (что легко объяснимо — в Поднепровье шло смешение жителей Киевской Руси с тюркскими народами). Но в 1915 г. русским пришлось отступить из Галиции. И на нее обрушились карательные акции. Целенаправленно, по планам австрийских геополитиков, было истреблено или изгнано православное духовенство, а почти всю интеллигенцию или казнили, или отправили в концлагель Телергоф, откуда не возвращались. Их место заняли униатские священники и учителя из подготовленных в Вене националистов (их называли «мазепинцами»). Результат известен. Русины сохранились только в Карпатах, в горных районах. А жители равнины превратились в «западэньцев» с другим языком, другой верой — и в ярых врагов России.
Цель «красного террора» была аналогичной. Уничтожь духовенство и интеллектуальную прослойку народа — и ты уничтожишь его культурную традицию. И то, что останется, можно будет «переучить», сделать совершенно другим народом. Была и вторая цель. «Перекрестить» русских, искупав в крови соотечественников. Сделать убийцами как можно больше русских людей, чтобы они преступили все заповеди Христовы и превратились таким образом в верных слуг нечистого.
Это удалось не полностью. Впоследствии в масонской литературе настойчиво внедрялась мысль, что «красный террор» — проявление национального русского варварства и жестокости. Что является грубой подтасовкой. Свердлов, Троцкий и иже с ними к русскому народу не имели никакого отношения. И даже с рядовыми исполнителями часто не ладилось. В Москве красноармейцы, используемые для расстрелов, быстро начали «сдавать», роптали, возмущались, усилилось дезертирство. И вместо них стали привлекать китайцев с латышами. То же самое относится к расправам на Юге. Разведсводка 1-го Добровольческого корпуса Кутепова сообщала, что русские красноармейцы отказывались участвовать в массовых расстрелах, несмотря на выдачу водки и разрешение поживиться одеждой казненных. Разбегались, бунтовали. Поэтому для таких акций привлекались части из латышей и китайцев.
Но, конечно, находились и русские изверги. В семье не без урода. Такие, как Белобородов, Ермаков и прочая шваль из уральской шайки. Интересный пример приводит в своих воспоминаниях писательница Тэффи — в Унече, где располагался пограничный контрольно-пропускной пункт, на весь город наводила ужас комиссарша, ходившая с двумя револьверами и шашкой и «фильтровавшая» выезжающих беженцев, решая, кого пропустить, а кого расстрелять. Причем слыла честной и идейной, взяток не брала, а вещи убитых брезгливо уступала подчиненным. Но приговоры приводила в исполнение сама. И Тэффи вдруг узнала в ней деревенскую бабу-судомойку, некогда тихую и забитую, но выделявшуюся одной странностью — она всегда вызывалась помогать повару резать цыплят. «Никто не просил — своей охотой шла, никогда не пропускала».
Да, вот таких теперь выдвигала система Свердлова. Давала им власть над жизнями, делала высокопоставленными сотрудниками ЧК и других советских органов. И система «красного террора» с такими кадрами заработала с методичностью конвейера. Вот как действовала, согласно бюллетеню левых эсеров, машина смерти в Москве.
«Теперь ведут сначала в № 11, а из него в № 7 по Варсонофьевскому переулку. Там вводят осужденных, 30–12–8 человек (как придется), на четвертый этаж. Есть специальная комната, где раздевают до нижнего белья, а потом… ведут вниз по лестнице. Раздетых ведут по снежному двору, в задний конец, к штабелям дров, и там убивают в затылок из нагана. Иногда стрельба неудачна. С одного выстрела человек падает, но не умирает. Тогда выпускают в него ряд пуль; наступая на лежащего, бьют в упор в голову или в грудь… Р. Олехновскую, приговоренную к смерти за пустяковый поступок, который смешно карать даже тюрьмой, никак не могли убить. 7 пуль попало в нее, в голову и грудь. Тело трепетало. Тогда Кудрявцев (чрезвычайщик из прапорщиков, очень усердствовавший, недавно ставший коммунистом) взял ее за горло, разорвал кофточку и стал крутить и мять шейные позвонки. Девушке не было 19 лет. Снег на дворе весь красный и бурый. Все забрызгано кругом кровью. Устроили снеготаялку — было дров много… Снеготаялка дала жуткие кровавые ручьи. Ручей крови перелился через двор и потек на улицу, перетек в другие места. Спешно стали закрывать следы. Открыли какой-то люк и туда спускают этот темный, страшный снег, живую кровь только что живших людей».
Снова «держал уровень» Урал. В Перми и Кунгуре казнили группами по 30–60 человек, их рубили шашками. На Мотовилихинском заводе расстреляли 100 оппозиционных рабочих. Как доносил британский представитель Эльстон лорду Бальфуру, белые отряды, занимая уральские города, всюду находили сотни зверски убитых. «Офицерам, захваченным тут большевиками, эполеты прибивались гвоздями к плечам; молодые девушки насиловались; штатские были найдены с выколотыми глазами, другие — без носов…». Всего по английским данным в Пермской губернии было уничтожено не менее 2 тысяч человек. Как видим, за рубежом прекрасно знали обо всех ужасах. Но — никаких воплей «общественности»! В отличие от случая с женами высокопоставленных большевиков.
Ознакомительная версия.
