Эта сторона стратегического маневрирования как раз и дала повод приписывать маневрированию в целом то неверное значение, о котором мы выше говорили. Во-первых, это уменье отождествили с интеллектуальной ценностью полководца вообще. Но это большая ошибка, поскольку, как было уже сказано, нельзя отрицать, что в моменты принятия крупных решений другие моральные качества полководца могут оказаться более властными над силой обстоятельств. Если эта власть и является скорее результатом сильно развитой интуиции и тех вспышек духовного прозрения, которые возникают почти подсознательно, а не в результате длинной цепи умозаключений, все же она на этом основании не является менее полноправной в области военного искусства. Ведь военное искусство не является только деятельностью рассудка, равно как и деятельность рассудка в военном искусстве не является самым главным. Во-вторых, полагали, что неудача той или иной кампании обязательно зависит от степени подготовки в этой области полководца, или даже обоих полководцев, в то время как на самом деле такая неудача свое главное и общее основание всегда имела в тех общих условиях, которые войну превращали в подобного рода игру.
Так как большинство войн между культурными государствами скорее преследовало цель взаимного наблюдения, а не стремилось к сокрушению врага, то, естественно, подавляющая часть кампаний носила характер стратегического маневрирования. Те кампании из их числа, в которых не выдвинулся ни один великий полководец, не подверглись какому-либо изучению; в тех же случаях, когда появлялся великий полководец, привлекавший на себя взоры всех, или даже если появлялись два боровшихся друг с другом великих полководца, как Тюренн и Монтекукули[182], там имена их накладывали на все это маневренное искусство окончательную печать отменного превосходства. Дальнейшим следствием явилось то, что на эту игру стали смотреть как на верх искусства, как на высшее достижение его развития и, следовательно, как на главный источник, по которому надлежит изучать военное искусство.
Этот взгляд был перед французскими революционными войнами довольно распространен среди теоретиков. Эти войны сразу открыли совершенно иной мир военных явлений. Последние были первоначально несколько грубыми и безыскусными, но позже, при Бонапарте, систематизированные в замечательный метод, привели к успехам, вызвавшим всеобщее удивление; тогда отступились от старых образцов, стали думать, что все это является следствием новых открытий, хороших идей и т. д., но, конечно, также и изменений в общественных условиях; стали думать, что старое совсем больше не нужно и никогда больше не повторится. Но здесь, как и при всех подобных переворотах во мнениях, возникли различные группировки; и здесь старое воззрение нашло своих защитников, которые рассматривали новейшие явления как проявление грубой силы, как общий упадок искусства, полагая, что именно уравновешенная, безуспешная, пустая игра и должна быть объектом совершенствования. В основе этого последнего воззрения лежит такой логический и философский порок, что это можно только назвать печальным смешением понятий. Но и противоположное мнение, именно, что подобное больше не повторится, – тоже очень необоснованно. Из новейших явлений в области военного искусства лишь самую незначительную часть можно приписать новым открытиям или новым идейным направлениям, большинство их вызвано новыми общественными условиями и отношениями. Но и эти новейшие военные явления, имевшие место в критический момент процесса брожения, не могут приниматься за норму. Поэтому нет никакого сомнения, что значительная часть прежних военных отношений снова появится на свет.
Здесь не место дальше распространяться на эту тему; достаточно того, что мы указали на положение, занимаемое этой уравновешенной игрой сил в ведении войны в целом, на ее значение и ее внутреннюю связь с остальными явлениями, и выяснили, что она всегда представляет собою продукт тех взаимоотношений, в которых находятся обе стороны, и весьма умеренного напряжения воинственной стихии.
В этой игре один полководец может оказаться искуснее другого и при равенстве сил вырвать кое-какие преимущества; уступая же в силах противнику, искусный полководец благодаря превосходству таланта может удержать равновесие. Но усматривать в этом честь и величие полководца можно лишь вступая в грубое противоречие с природой войны. Напротив, подобная кампания будет всегда служить несомненным признаком того, что оба руководящие сторонами полководца не обладают крупным военным талантом или что талантливый полководец вынужден обстоятельствами воздержаться и не идти на риск крупного решения; но арена, на которой происходит подобная игра, никогда не может стать подмостками, на которых приобретается высшая военная слава.
До сих пор мы говорили об общем характере стратегического маневрирования; теперь нам надлежит еще упомянуть об одном особом влиянии, оказываемом им на ведение войны и заключающемся в том, что оно часто удаляет вооруженные силы от главных дорог и крупных городов и заводит их в отдаленные или не имеющие значения углы. Если мелкие мгновенно вспыхивающие и тотчас же затухающие интересы играют решающую роль, то влияние основных очертаний страны на ведение войны становится слабее. Поэтому мы часто видим, что вооруженные силы выдвигаются в такие пункты, где никак нельзя было бы ожидать их встретить, если ориентироваться на крупные естественные потребности войны; отсюда следует, что перемены и изменчивость частностей хода войны здесь имеют место гораздо чаще, чем в войнах, имеющих крупные решения. Стоит только обратить внимание на последние пять походов Семилетней войны; несмотря на то, что в общем условия оставались неизменными, каждый поход получал новое оформление, а если всмотреться ближе, то окажется, что ни одно мероприятие не повторялось; между тем, в этих походах наступательное начало проявляется со стороны союзников все же с большей энергией, чем в большинстве прежних войн.
В настоящей главе об обороне театра войны, когда не предвидится крупного решения, мы указали лишь на тенденции, направляющие военную деятельность, и на внутреннюю связь, условия и характер последней; с частными мероприятиями, из которых она состоит, мы ознакомились в подробностях уже раньше. Теперь спрашивается: неужели не существует принципов, правил и методов, объемлющих эти тенденции? На это мы ответим, что если базироваться на истории, то таковых в виде постоянно повторяющихся форм мы не найдем. А между тем в вопросах, связанных с этой темой и отличающихся столь разнообразной и изменчивой природой, мы могли бы считать имеющим силу только такой теоретический закон, который обоснован опытными данными. Война с крупными решениями не только много проще, но и много естественнее; она более свободна от внутренних противоречий, более объективна и более увязана воедино законом внутренней необходимости; поэтому рассудок и может указывать ей формы и законы. По отношению к войне, не имеющей решений, последнее нам представляется значительно более трудным. Даже два основных принципа возникшей лишь в наши дни теории войны: широта базиса (Бюлов) и группировка по внутренним линиям (Жомини), – будучи приложены к обороне театра войны, оказываются на деле вовсе не объемлющими и не действенными. Между тем, являясь только формами, они должны были бы в данном случае оказаться наиболее действенными, ибо с распространением действий во времени и пространстве формы становятся действеннее, причем преобладание их над прочими слагаемыми общего итога увеличивается. В действительности же оказывается, что эти принципы представляют собою лишь одну из сторон дела, и притом отнюдь не решающую.
Уже своеобразие средств и обстоятельств должно оказывать огромное, нарушающее всякие общие правила влияние; это ясно само собой. То, что Дауну давали растяжка сил и осторожность в выборе расположения, то королю давала постоянная сосредоточенность его армии, всегда вплотную подходившей к противнику и всегда готовой на экспромты. И то и другое вытекало не только из характера их армий, но и из условий, в которых находились полководцы; королю гораздо легче делать экспромты, чем любому ответственному полководцу. Здесь мы еще раз настойчиво подчеркнем, что критика не имеет никакого права смотреть на ту или другую манеру, на тот или другой могущий выработаться метод как на различные ступени к совершенству и ставить одно выше другого; нет, они должны стоять рядом, и в каждом отдельном случае суждению должно быть предоставлено оценить их применение.
В нашу задачу здесь не может входить подробное перечисление этих разнообразных манер, возникающих из своеобразия армий, государств и обстоятельств; мы уже раньше в общих чертах указывали на влияние этих данных.
