Ознакомительная версия.
Заработать можно было также на рыбных промыслах и в «чумацких» обозах. Как первые, так и вторые вовсе не были артелями равноправных участников, как это утверждают многие историки. Сохранившиеся «расчеты» неопровержимо доказывают, что среди чумаков были и собственники десятков пар телег с наемными «молодиками», и чумаки-одиночки с одной-двумя воловьими запряжками. Такое же смешение было и на рыбных промыслах, где наряду с собственниками сетей (невод стоил тогда до 100 рублей) работали за деньги и «наймиты» или, очень часто, «с половины» т. е. половина всего улова шла собственнику сетей, а вторая половина делилась между рабочими, которые в этом случае, не получали никакой денежной платы.
Положение живших от продажи своего труда было не легкое, но они имели свободу и могли свободно менять работодателя, чего тогда уже не было в остальной России, в том числе и на Гетманщине и Слободщине. Были также формально ничем не ограниченные возможности выбиться в более зажиточные группы, быть выбранными в старшины, организовать свой зимовник или какое-то другое собственное предприятие.
И это привлекало все новых и новых беглецов с севера, а нередко и дезертиров из армии. Сохранился документ о прибытии в Сечь в 1735 г. пяти солдат Ревельского драгунского полка, на конях и с вооружением. Сечь их проглотила и «не нашла», когда этого потребовало русское правительство, так же, как «не находила» она и многочисленных крепостных.
К середине XVIII века социальные противоречия в этом, по утверждению сепаратистов, «равноправном братстве», настолько обострились, что дело дошло до бунта. 1 января 1749 г. при выборе должностных лиц «серома» (бедняки) изгнали из Сечи зажиточных казаков, которые разбежались по своим зимовникам, и выбрали свою старшину, из бедняков, с И. Водолагой во главе. Есаулом, по свидетельству производившего расследование секунд-майора Никифорова, был избран казак «не имевший на себе одежды». Бунт был скоро усмирен и засевшая в Сечи «серома» (бедняки) капитулировала.
Гораздо большие размеры имел бунт в 1768 г., во время которого взбунтовавшаяся «серома» несколько дней была господином положения и разграбила дома и имущество старшины и зажиточных казаков, бежавших за помощью в «паланки» и к русским, соседним с Запорожьем, гарнизонам. Сам кошевой атаман, как он описывает в своем показании, спасся только благодаря тому, что спрятался на чердак и бежал через дыру в крыше.
Казаками из «паланок» и сорганизовавшейся старшиной и этот бунт был подавлен, а его зачинщики жестоко наказаны. Посланные для усмирения киевским генерал-губернатором Румянцевым 4 полка не понадобились. В архивах сохранились «описи» разграбленного имущества, поданные пострадавшей старшиной и казаками. «Опись» одного из высших старшин занимает несколько страниц перечислением разграбленного, например, 12 пар сапог новых, кожаных, 11 пар сапог сафьяновых, три шубы, серебряная посуда, 600 локтей, полотна, 300 локтей сукна, 20 пудов риса, 10 пудов маслин, 4 пуда фиников, 2 бочки водки и т. д.
«Опись» не занимавшего никакой должности «заможнего» (зажиточного) казака значительно скромнее: одна шуба, два тулупа, 4 кафтана, разное оружие и наличными деньгами (которые не успел унести) 2500 руб. крупной монетой, 75 червонцев и 12 руб. 88 коп. медной монетой. Сумма огромная по тому времени.
Кроме этих двух бунтов немало было и более мелких возмущений в «паланках» и слободах, о чем сохранилось множество документов. Например: в Калмиусской «паланке» в 1754 г., в Великом Луге в 1764 г., в Кодаке в 1761 г. и во многих других местах.
То, что бунты были – факт неоспоримый. То, что это были бунты «серомы» против старшины и «знатных», «старых» казаков доказывают сохранившиеся документы. Как же согласовать эти факты с версией украинских историков о Запорожье как о «равноправном братстве»?
Ясно, что согласовать их невозможно, а нужно признать, что все написанное об «аскетизме», «братстве» и «равноправии», будто бы господствовавших в Запорожской Сечи, надо отнести в разряд вымыслов или мифов.
Не исключено, что на заре Сечи, когда там обосновалась небольшая группа идейных борцов, мстителей за поруганную веру и национальное достоинство, окруженная врагами и непрестанно с ними воюющая, нечто подобное и было. Но с ростом Сечи, ослаблением ее врагов, сравнительной безопасностью жизни и социальным расслоением состава Войска Запорожского – все это если и было, то отошло в область преданий.
Рассказы же некоторых историков о жизни запорожцев звучат просто как поэтический вымысел – плод сентиментально-идеалистических настроений авторов и весьма далеки от действительности. Так, например, в своей «Истории Запорожских казаков» (т. 1. с. 291) историк XIX века Эварницкий так описывает жизнь в куренях: «Войдя в курень, казаки находили кушанья уже налитыми в «ваганки» или небольшие деревяные корыта и раставленные по краям стола, а около «ваганков» разные напитки – горилку, мед, пиво, брагу, наливку – в больших деревянных «кановках». При этом чарки запорожцев, по словам Эварницкого, были такие, «що и собака не перескоче»….
А о жизни в зимовниках Эварницкий пишет так: «Большую часть продукции собственник зимовника, из присущего ему чувства товарищества, отправлял в Сечь, на потребы сечевых казаков и лишь незначительную долю оставлял себе. Всех проезжающих людей хозяин зимовника приглашал садиться и предлагал разные угощения – напитки и кушанья. Погуляв весело и довольно несколько дней, гости благодарили ласкового хозяина за угощение, хлопцы подавали им накормленных лошадей, и сечевики, вскочив на коней, уносились от зимовника» (там же, с. 295).
Такую идиллическую картину жизни запорожцев рисует Эварницкий, не считая нужным даже попытаться доказать ее реальность. Другой историк XIX века, А. Скальковский, написавший объемистый труд о «Новой Сечи», хотя и упоминает о бунтах, но не углубляется в исследование причин, их вызывавших. Сепаратистская, «историческая школа» также деликатно обходит молчанием наличие острых социальных противоречей в Запорожье, а бунты приписывает косности и консерватизму масс, державшихся слепо прежних обычаев Старой Сечи (почему они к ним стремились, теперь мы знаем).
В результате у самого широкого круга читателей со словом «Запорожская Сечь» связана ее картина, данная Эварницким.
Но совершенно другую картину дают бесчисленные документы, сохранившиеся в архивах. «Описи» имущества старшины и зажиточных казаков; записки о заработной плате «молодиков» и «наймитов»; жалобы куренных атаманов на полуголодный паек в куренях; запрещения зажиточным казакам отправлять вместо себя на войну «наймитов», да к тому же и плохо вооруженных и снабженных; жалоба на чрезмерные поборы за пользование мостами, перевозами и мельницами – все это неопровержимо свидетельствует, что социальные взаимоотношения в Запорожье, в XVIII веке мало отличались от таковых в уже ставших или быстро делавшихся крепостническими Гетманщине и Слободщине. Не было только формального закрепощения и больше было возможностей для личного выдвиженчества.
Эти обстоятельства привлекали с севера все новых и новых беглецов, с которыми безуспешно боролось русское правительство. Безуспешно потому, что Сечь их не хотела выдавать. И не из каких-либо идеалистических побуждений, как утверждают сепаратисты, а по той простой причине, что в интересах старшины и зажиточных казаков было иметь постоянный приток как дешевой рабочей силы, так и возможных заместителей при требовании явки для несения военной службы. Это последнее (заместительство) приняло хронический характер и всю тяжесть участия в войнах перекладывало на бедняков. Русское правительство также обратило внимание на это явление и боролось с ним, как по мотивам справедливости, так и потому что казак, посылая вместо себя «наймита», норовил дать ему и коня и оружие похуже.
Здесь, уместно будет упомянуть, что военачальники российской армии, в рядах которой воевали запорожцы в войнах 1736–1739 и 1768–1774 гг., были необычно высокого мнения о боевых качествах запорожцев и считали для себя честью быть зачисленными в списки войска Запорожского. В делах Коша Запорожского сохранилось несколько десятков копий «аттестатов», выданных разным лицам о зачислении их в списки войска. Один из них, – на имя подполковника М. И. Кутузова, будущего главнокомандующего в Отечественной войне. Аттестат этот гласит: «По его, подполковника Михаила Илларионовича Кутузова желанию, войска Запорожского низового, в курень Крыловский принять и для всегдашнего его при сем войске исчисления в компуты войсковые вписать, а для верности в том и сей аттестат ему, № 127, при подписи нашей и войсковой печати выдать повелели. Из Коша 1773 года генваря 30 дня».
По всей России, с одной стороны, распространялось и укоренялось мнение о необычайной отваге запорожцев (что соответствует действительности), с другой стороны, ложное мнение о бесклассовом, равноправном характере запорожского товарищества.
Ознакомительная версия.
