тактические ошибки были устранены вместе с положением о медленном прогрессе в развитии масс. Съезд утвердил решение Центрального комитета о чистке партии от реформистов и буржуазных элементов и получил от КПТ 200 000 рублей на партийную работу и поддержание слабеющего духа БКП. Несмотря на старания коммунистов Туркестана, к осени 1919 года бухарские изгнанники так и не смогли стать политической силой, пользующейся хоть какой-то поддержкой среди бухарского населения. Опыт 1917 года и весны 1918-го был слишком печальным, судьба революции в Туркестане – слишком ненадежной, а репрессивная политика правительства эмира – слишком эффективной для маленькой группы политически сознательных бухарцев, чтобы они могли добиться успеха.
После неудачной кампании Колесова отношение эмира Алима к оппозиции стало еще более враждебным. Не только те, кто симпатизировал младобухарцам, но и все бухарцы, получившие западное образование или читавшие газеты, стали объектом преследований и наказаний. Волна ксенофобии захлестнула страну и ее правительство во главе с бывшим кушбеги Низам ад-Дином, по-прежнему имевшим в ханстве большую власть, и кази-каланом Бурхан ад-Дином. Специальный трибунал осудил и приговорил к смерти от 15 до 20 видных сторонников реформ, включая семерых духовных лиц, принадлежавших к старому поколению джадидов. Еще больше людей были казнены без суда, как, например, 70 человек, повешенных в бекстве Керки после заключения договора в Кизыл-Тепе. Другие, как, например, русские, оставшиеся в Старой Бухаре после ухода Колесова, были убиты разъяренной толпой.
Несмотря на то что на внутриполитическом фронте правительство эмира получило определенную выгоду от вновь приобретенной независимости от России, этого нельзя было сказать об экономике. Связи с Европейской Россией – сфера, на долю которой приходилось девять десятых бухарской внешней торговли, – были прерваны с лета 1918 года до осени 1919-го. Даже после восстановления их русская промышленность была не в состоянии вернуть себе прежнюю роль и как потребителя бухарского хлопка, каракуля и шерсти, и как поставщика хлопковых тканей и других промышленных товаров на бухарский рынок. Несмотря на то что 19 декабря 1918 года Советский Туркестан заключил с ханством соглашение об установлении торговых отношений, соглашение осталось только на бумаге, отчасти из-за враждебного отношения двух режимов друг к другу и сомнений Бухары по поводу использования бумажных советских денег, отчасти из-за того, что экономики бывшего протектората России и ее центральноазиатской колонии были скорее конкурирующими, чем взаимодополняющими. Обе до революции служили метрополии в качестве и поставщиков сырья, преимущественно хлопка, и защищенных рынков для русских производителей промышленных товаров. Туркестан не имел потребности в бухарском хлопке и вместе с тем не мог обеспечить даже очень ограниченную потребность Бухары в промышленных товарах. Любая торговля между этими двумя территориями была гораздо выгоднее Туркестану, чем Бухаре, поскольку Бухара, по меньшей мере, была самодостаточна в сфере продовольствия, а Туркестан – нет. Отрезанный от своих привычных источников зерна, Туркестан большую часть 1918 и 1919 годов пребывал в отчаянном положении и неоднократно, но безуспешно пытался купить зерно у Бухары.
Несмотря на то что Бухара возобновила свои прежние торговые отношения с Афганистаном и Персией, основными статьями бухарского экспорта в эти страны были изделия местных ремесленников, а не сырье, составлявшее основу ее торговли с Россией. Экспорт хлопка-сырца через эти страны в Англию, которая была потенциальным потребителем, потребовал бы неприемлемо высоких расходов на транспортировку. К 1919 году хлопок перестал быть лидером среди ликвидных природных ресурсов Бухары. Экспорт хлопка в Россию упал до 5 % от уровня 1917 года (цифры по каракулю и шерсти составляли 10 и 17 % соответственно). Потеряв свой фактически единственный рынок сбыта, хлопок утратил популярность как товарная культура. В 1919 году посевные площади, отведенные под хлопок в Бухаре и Хиве, вместе взятых, составили всего 38 % от этих площадей в 1913 году, а совокупный урожай хлопка в обоих ханствах упал до 18 % от уровня 1913 года. Многие мелкие производители, особенно в Западной Бухаре и Южной Хиве, которые выращивали хлопок как дополнительную доходную культуру, переживали финансовое бедствие, переведя свои поля на посев зерна для домашнего использования.
Но еще более существенным источником экономических трудностей и социальных волнений, чем коллапс торговли хлопком, стал постоянный рост бухарской армии. По мере увеличения ее численности росли и налоги на ее содержание, а набор солдат в рекруты особенно тяжело сказывался на крестьянских массах. Народное возмущение по поводу налогов и набора рекрутов стало причиной серии плохо организованных восстаний в оазисах Заравшана и Кашкадарьи, начавшихся с конца 1918 года и продолжавшихся весь следующий год. Сама Старая Бухара стала ареной крупного бунта, вспыхнувшего 2 июля 1919 года. На следующий день более 60 его участников были казнены на Регистане. В этом растущем народном недовольстве русские и бухарские реформаторы и революционеры черпали воодушевление для своих попыток вбить клин между бухарскими массами и их правителями. Это недовольство могло, по меньшей мере, нейтрализовать местное население и, таким образом, лишить эмира народной поддержки перед лицом второго нападения Советов на ханство.
Хива под властью Джунаид-хана
Из двух бывших русских протекторатов Бухара тревожила Ташкент сильнее, однако, как оказалось в действительности, наибольшие проблемы ему доставила Хива. В отличие от осторожного эмира Бухары, всеми силами пытавшегося в эти неспокойные времена сохранить унаследованную им власть и богатство, Джунаид-хан был авантюристом, который получил власть, идя на риск и используя возможности, предоставленные политической нестабильностью, и продолжал делать то же самое. Джунаид провел весну и начало лета 1918 года, консолидируя свою власть над Хивой. Он установил систему правления, опирающуюся на местных военных командиров (атли-баши), ответственных не перед ханом, а непосредственно перед ним, хотя он великодушно позволял Исфандияру получать часть дохода от налогов. Атли-баши осуществляли свою власть в бекствах через хакимов и других чиновников хана, сохранивших места благодаря своему опыту и грамотности. Резиденция Джунаида в Бедиркенте недалеко от Тахты, где он начал строить себе дворец, стала де-факто столицей страны. Под его властью выросли налоги, причем самое тяжелое бремя легло на плечи узбеков. На узбекских крестьян возложили обязательную трудовую повинность по очистке оросительных каналов, в то время как от туркменских крестьян требовалось вооружиться за свой счет для выполнения обязанностей милиции. Народные волнения были постоянной проблемой, но серьезной угрозой они стали только в апреле 1918 года, когда подняли голову давние соперники Джунаида среди племенных йомудских вождей. Восстание вспыхнуло в июле после смерти Шамми-келя и закончилось 1 сентября сдачей Кош-мамед-хана.
20 сентября войска Джунаида совершили налет на Ургенч, где забрали товары и деньги находящихся там русских предприятий и банков, несмотря на то что после ухода Зайцева русская деловая община поддерживала его за неимением других альтернатив.
