чтобы вступить в битву с неиспытанными, недавно набранными легионами римлян; он желал этого и больше всего потому, что не хотел терять времени в бездействии. В самом деле, для человека, вторгнувшегося с войском в чужую страну, единственное средство спасения — непрерывно питать все новые и новые надежды в своих соратниках. Ганнибал знал, как горячо желает битвы Тиберий, и потому принял следующий план действия:
Давно уже высмотрел он место между двумя лагерями, ровное и чистое, но весьма удобное для засады благодаря ручью с высоким берегом, густо поросшим терном и кустарником, и готовился применить против неприятеля военную хитрость.
Любой ручей с приподнятым берегом, там и сям растущий тростник, папоротник или какой-нибудь терновник могут скрыть не только пеших солдат, но иногда и конных, если только принять некоторые меры предосторожности, положить бросающееся в глаза оружие на землю, а шлемы спрятать под щитами. Ганнибал призвал к себе брата своего Магона, человека молодого, но пылкого и с ранних лет обученного военному делу, и ночью послал в засаду в числе тысячи человек конницы и столько же пехоты; брату он дал необходимые указания относительно времени нападения. Сам же на рассвете собрал нумидийскую конницу, народ замечательно выносливый, ободрил их речью, обещал награды за храбрость и приказал переправиться через реку, подойти к неприятельскому валу и метанием дротиков вызвать неприятеля на бой: он желал захватить римлян до завтрака, не приготовленными к сражению. После этого он созвал прочих начальников, к ним также обратился с ободряющей речью, велел всем завтракать и внимательно осмотреть вооружение и лошадей.
Заметив приближающихся нумидийских всадников, Тиберий тотчас отрядил только свою конницу и приказал ей вступить в битву с неприятелем. Вслед за нею он послал в дело и около шести тысяч пеших метателей дротиков; затем вывел из лагеря остальное войско, полагая, что один вид его решит участь битвы: уверенность эту питали в Тиберии многочисленность воинов и успех конницы накануне. Дело происходило в пору зимнего солнцестояния; в этот день выпал снег, и погода стояла очень холодная; кроме того, все почти воины и лошади вышли до принятия пищи. Вначале войска горели желанием боя, но потом, когда нужно было переправляться через реку Требию, вода в которой поднялась за ночь после дождя, пехота переправлялась с трудом, потому что вода доходила солдатам по грудь. Вследствие этого войско страдало от холода и голода. Между тем карфагеняне подкрепили себя пищей и питьем в своих палатках, накормили лошадей и подле костров намазывались маслом и вооружались. Ганнибал, выждавший благоприятного момента, лишь только увидел, что римляне перешли реку, послал вперед для прикрытия ну-мидян копейщиков и балеарских пращников числом около восьми тысяч и затем сам двинулся с войском. Он выстроил в одну прямую линию свою пехоту в числе тысяч двадцати человек: иберов, кельтов и ливийцев. Конницу, которой насчитывалось вместе с кельтскими союзниками больше десяти тысяч, он разделил на два отряда и поставил их на обоих флангах; между флангами разделил он также слонов и поставил их впереди. В это самое время Тиберий отозвал свою конницу назад, ибо видел, что она не знает, как ей быть с неприятелем: нумидийцы то быстро и врассыпную отступали, то возвращались назад, с отвагой переходя в наступление: таков свойственный нумидийцам способ битвы. Пехоту он выстроил по римскому способу: пеших римлян у него было тысяч шестнадцать, а союзников тысяч двадцать. Такова была у римлян полная численность войска для решительных битв. После этого на обоих флангах он поставил конницу в числе тысяч четырех воинов, и гордо пошел против неприятеля тихим шагом в боевом порядке.
Когда войска сблизились, началась битва между передовыми легкими отрядами. Уже в это время обнаружилось, что римляне во многом уступают неприятелю, и что перевес в сражении находится на стороне карфагенян. Дело в том, что римские метатели дротиков были изнурены битвою с самого утра и в стычке с нумидийцами выпустили большую часть дротиков, а остававшиеся сделались вследствие продолжительной сырости негодными к употреблению. Почти то же самое было и с конницей, и со всем войском римлян. Положение карфагенян было совсем иное: со свежими, нетронутыми силами встали они в боевую линию, с легкостью выполняли все, что требовалось. Поэтому, лишь только передовые бойцы отступили между рядами позади стоявших воинов и сразились тяжеловооруженные войска, карфагенская конница тотчас стала теснить неприятелей на обоих флангах. Когда римская конница отступила и тем открыла фланги пехоты, карфагенские копейщики и масса нумидийцев быстро ударили на фланги римлян. Между тем тяжеловооруженные занимавшие с обеих сторон передние и средние ряды всего боевого строя, одни сражались долго, упорно и с равным успехом.
В это время карфагеняне поднялись из засады, внезапно напали с тыла на центр неприятельского войска и тем произвели в римских войсках сильное замешательство. Наконец оба фланга Тибериева войска, теснимые спереди слонами, а кругом и с боков легковооруженными, оборотили тыл и оттеснены были к протекавшей позади их реке. Задние ряды римлян, сражавшихся в центре, сильно пострадали от нападения воинов из засады; напротив, те, что были впереди, воодушевляемые трудностью положения, одержали верх над кельтами и частью ливийцев и многих из них положили на месте, прорвали боевую линию карфагенян. Хотя римляне и видели, как фланги их были смяты, но не решались ни помочь своим, ни отступить назад в собственный лагерь: многочисленность неприятельской конницы пугала их; препятствовали им также река и проливной дождь с сильным ветром. Поэтому римляне, сомкнувшись и в боевом порядке, отступили к Плацентии, куда и прибыли благополучно в числе не менее десяти тысяч человек. Что касается остальных, то большинство их было истреблено у реки слонами и конницей; те же из пеших воинов, которые спаслись бегством, и большая часть конницы отступили к упомянутому выше отряду и вместе с ним достигли Плацентии. С другой стороны войско карфагенян преследовало неприятеля до реки, но по причине бурной погоды не могло идти дальше и возвратилось в свой лагерь. Здесь все ликовали по случаю счастливого исхода битвы. Случилось так, что из иберов и ливийцев погибло немного; большую часть погибших составляли кельты. Однако от дождя и следовавшего за ним снега войско сильно пострадало: пали все слоны кроме одного, много людей и лошадей погибло от холода.
Тиберий знал все, что случилось, но, желая скрыть по возможности правду от находившихся в Рим граждан, он
