Ознакомительная версия.
Я встретил взволнованного депутата Павлова. Он сказал, что вернулся с Киевского шоссе, где видел входящие в Москву колонны бронемашин Таманской и Кантемировской дивизий. Эти так называемые «дворцовые дивизии», дислоцированные под столицей, всегда с 1956 года использовались в кремлевских заговорах с целью переворота. В сентябре обе дивизии посетил Ельцин и посулил командирам множество материальных благ.
Теперь танки и броневики занимали в городе боевые позиции для атаки «Белого дома».
…Отползая от прострелянного окна, я тогда еще не знал, что снаружи целится по нашим окнам знакомый мне сотрудник газеты «Известия» Николай Бурбыга. Через два дня он, плюнув на журналистскую этику цивилизованного мира, горделиво откровенничал в своей газете, как «перестал чувствовать себя журналистом» в то утро. «На какое-то время стал пулеметчиком бронетранспортера номер 170 седьмой мотострелковой роты. Сквозь прицел пулемета хорошо были видны окна «Белого дома». Рядом громыхнула пушка БМП. Из окна на 4 этаже посыпалось стекло, повалил дым.» Как назвать это? Московский Апокалипсис?
Загрохотали орудия танков, прожигая насквозь верхние этажи бронебойными кумулятивными снарядами. Парламент умирал в пламени и в черной копоти вспыхнувших пожаров.»
* * *
Свидетельствует депутат России Сергей Бабурин:
«В момент выступления Руцкого я находился на другом конце здания. Когда я подоспел на этот самый балкон, приказ уже был отдан, вмешиваться было поздно.
Я пошел к Хасбулатову, добился наконец, уже 3 числа, назначения нового министра нутренних дел Трушина, и этот вновь назначенный министр за один вечер сделал больше, чем Дунаев за две недели. Но, к сожалению, время было упущено. Что касается Останкино, то допрос почему-то происходил спустя уже месяц… Они сначала попросили всех, кто имел ко мне хоть какое-то отношение. Искали компромат, чтобы меня арестовать. Мне известно, что Ельцин добивался моего ареста от Казанника. Меня допрашивали без перерыва двенадцать часов пятнадцать минут. Единственное, что они смогли накопать, так это фразу: «Мы выдернем эту наркотическую иглу из тела России». Я им говорю: «Это я правильно сказал. Наши средства массовой информации – действительно наркотическая игла, и я могу это доказать: они отравляют сознание народа и наносят колоссальный вред. А что до слова «выдернуть», так ведь я же не сказал, что мы ее будем дергать без наркоза. С наркозом выдернем. Так что никакого призыва к штурму». Вообще я убежден, что наивно было идти штурмовать Останкино.
Генерал Макашов, увидев машины, тронувшиеся в направлении Останкино, попытался их остановить и заявил, что это – чудовищная глупость ехать штурмовать Останкино, что это недопустимо, что это – провокация. И только прямой приказ пропустить автомашины заставил его отступить.
Но даже если бы так называемого «штурма» не было, боюсь, события уже не удалось бы повернуть в нужную сторону. Ошибки начались с самого начала, с первого дня. Ведь уже тогда, когда было принято постановление о назначении исполняющим обязанности президента Руцкого, надо было сделать так, чтобы он приступил к своим обязанностям. Вновь назначенные силовые министры должны были возглавить свои министерства, а не сидеть в Верховном Совете.
Уже 21-го вечером я потребовал, чтобы из депутатов были сформированы группы, чтобы они были направлены во все министерства и на предприятия, чтобы они объяснили, что происходит, сообщили о решениях съезда и обеспечили выполнение этих решений всеми министерствами. Это были бы комиссары законодательных органов. Нужно было действовать. Мне сказали, что все будет сделано, чтобы я не вмешивался. Словом, мягко отстранили от этих проблем. В результате это начали делать только через несколько дней. 24-го для меня уже было все ясно. Я понял, что защищать Конституцию бескровно, одним лишь жестким соблюдением закона Парламент не смог. Поняв это, я 24 встретился с несколькими рижскими омоновцами, объяснил им наши поступки и сказал, чтобы они уходили из Дома Советов. Если мы победим, оружие нам не понадобится, если проиграем – оно нам тоже будет не нужно, а они, эти ребята, нужны нам будут, они еще понадобятся России. На другой день они ушли. Потом я читал о тех, кто по моему настоянию ушел в двадцатых числах, что они якобы были в Белом доме третьего, четвертого, пятого якобы выбирались оттуда. Мне было грустно и смешно… После того, как момент был упущен, нам оставалось только одно – упорное ненасильственное противостояние. Парламент был блокирован, и мы рассчитывали только на помощь извне – на помощь регионов… Нас обнадеживала информация, которая доходила из регионов, в частности, из Сибири, из ряда организации. И потом, когда я смог познакомиться с документами, например, с Сибирским соглашением, мне стало понятно, почему 3-го произошла провокация. Ведь именно с – го сибиряки вводили санкции против Москвы в случае, если осада Парламента не будет снята».
* * *
Свидетельствует депутат России Михаил Челноков:
«Подавляющее большинство депутатов предположить не могли, что будет расстрел. У нас была аналогия с августом 1991 г. И в какой-то мере у нас шансы были, потому что если бы в таких условиях мы пробыли дней 5–7, психологическая атмосфера повернулась бы в нашу сторону. Поэтому 3 октября была устроена эта провокация. А Руцкой примитивно клюнул, и с этого момента судьба Парламента была решена. Я вообще неплохо отношусь к Руцкому как к человеку, но плохо как к политику. И Руцкого, и всех наших министров я пытался уговорить на один элементарный шаг: приведите десяток танков, причем, не нужны танки с боеприпасами. В 1991 г. я приводил танки к Белому дому и прекрасно знаю, что они были без боеприпасов. С самого начала нужна была психологическая боевая поддержка. Никто из них этого сделать не смог. Хотя нас убеждали: в случае импичмента все нити у Руцкого в руках. Ничего у него не было. Я приведу, на мой взгляд, фантастический эпизод: один из моих друзей привел в Белый дом генерала в отставке, но с хорошими связями в московском военном округе, который предлагал, что он поедет в части и организует поддержку. Я его привел к Ачалову и объяснил ситуацию, а тот предложил ему… стать у него адъютантом! Так было со всеми, в том числе с Руцким. Руцкой – искренний, энергичный человек. В этом я ему отказать не могу. Но он человек совершенно не государственного уровня.
Военные до последнего момента, до событий в Останкино, были очень противоречиво настроены: не хотели выступать ни на одной стороне. Поэтому я почти уверен, что если бы какая-то группа танков шла, то заслон вряд ли бы ей поставили. В первые дни событий они настолько испугались, что армия их не поддержит, что были даже отключены телефоны в Генеральном штабе!
…Вспоминаю последнее заседание Съезда народных депутатов, которое проходило под танковыми выстрелами 4 октября, его имел честь вести я, потому что Хасбулатова не было видно несколько дней. Я вел заседание, просто чтобы в зале не было паники. Не очень приятно заседать под танковыми выстрелами. Всего их было, насколько я помню, 70. На этом последнем заседании с очередной идеей компромисса выступил депутат Румянцев. Естественно, эта бессмысленная идея была отвергнута».
* * *
Свидетельствует депутат России Сергей Бабурин:
«В ночь на 4-е мне пришлось побывать в штабе Московского военного округа. В Генеральном штабе я должен был встретиться с нужными мне людьми, но это было уже невозможно – около двух часов ночи штаб был полностью закрыт. Громыхала техника, параллельно со мной туда приехал Ельцин.
Я пытался найти контакт с государственными структурами, которые должны были защищать Конституцию. У меня был разговор с членами коллегии Министерства безопасности. Газета «Известия», узнавшая о моей ночной поездке, «сенсационно» написала, что де «Бабурин пытался взять под контроль Министерство безопасности!» Бред! Я пытался выяснить позицию этих органов. Я спросил, понимают ли они, что происходит государственный переворот и что нужно защитить Конституцию? И с грустью услышал, что это не их обязанность.
…В 16 часов 30 минут состоялось последнее заседание Верховного Совета и Съезда народных депутатов, Хасбулатов произнес свою прощальную речь… После него я в порядке законодательной инициативы предложил принять обращение Съезда РФ к гражданам России. Я огласил текст. Смысл этого документа сводится к тому, что депутаты, все работники ВС выполнили свой конституционный долг по защите конституционного строя и Конституции России. Что, склоняя головы перед павшими с той и другой стороны, Съезд призывает задуматься над тем, что произошло, и сохранить гражданский мир в России. Обращение было принято. Все стали уходить… Тут вошла группа омоновцев, предложили Хасбулатову с охраной, Воронину, мне и еще нескольким депутатам остаться отдельной группой. В этот момент к стоящему рядом со мной Воронину наклонился его охранник и сказал, что ситуация очень нехорошая, что удаляются из зала посторонние, остается только руководство и не исключено, что здесь может что угодно произойти, а свидетелей потом не будет, и докажи, как в такой ситуации прекратило свое существование руководство Верховного Совета. Воронин тут же повернулся ко мне и сказал: «Сергей Николаевич, уходим!» Мы догнали основную группу, выходившую через первый подъезд. Я шел замыкающим. Ко мне присоединился В. Б. Исаков, и мы выходили последними в этой колонне. Справа и слева стояли цепи омоновцев, которые контролировали наш выход. Неожиданно меня окликнули: «Сергей Николаевич!» Я приостановился. Ко мне делает шаг один из омоновцев и протягивает руку. Я машинально пожимаю ему руку, и он мне говорит: «Мы вами гордимся!» Я не знал, что ему ответить…
Ознакомительная версия.
