Тем временем слушания в специальном комитете, начавшиеся 4 декабря 1655 года, затягивались. С самого начала Кромвель столкнулся с непредвиденным сопротивлением. Представители духовенства опасались подрывного воздействия иудейских идей, коммерсанты Сити боялись их конкуренции и внушали всем, что допуск евреев нанесет смертельный удар английской торговле. Как сообщал нейтральный очевидец: «Большинство боялось, что если они придут, то многие будут соблазнены и обмануты ими, и это не принесет ничего хорошего…». Напрасно доброжелательно настроенный пастор провозглашал прекрасную молитву за евреев Теодора де Беза. Общественное мнение, подстрекаемое Принном, становилось все более враждебным. Во время заседания, состоявшегося 18 декабря, которое было публичным и должно было стать последним, собралось огромное количество враждебно настроенных зрителей. Видя, что это дело имеет мало шансов на успех и к тому же не придававший ему слишком большого значения, Кромвель внезапно прекратил дебаты, высмеяв противников проекта в блестящей иронической речи («Я никогда в жизни не слышал, чтобы кто-нибудь говорил так хорошо, как это удалось Кромвелю в тот раз», – рассказывал сэр Пол Райкот. Кромвель начал свою речь с напоминания пасторам, что в Писании сказано о грядущем обращении евреев, для чего нет другого средства, кроме проповедей, так что следовало разрешить евреям поселяться там, где проповедуют подлинные Евангелия. Затем, повернувшись к торговцам, он согласился с ними в том, что евреи – это презренный народ: «самый подлый и презренный из всех народов».
«Пусть будет так. Но в этом случае, чего стоят ваши страхи? Неужели вы на самом деле боитесь, что этот ничтожный и презираемый народ сможет одержать верх в области торговли и кредита над коммерсантами Англии, самыми благородными и самыми уважаемыми коммерсантами всего мира?»).
Следующее заседание не было назначено, на этом все и закончилось. Евреи не получили официального разрешения на въезд.
Тем не менее, война памфлетов продолжалась еще долгое время. Принн переиздал свой памфлет, добавив в него новые истории, собранные в старинных хрониках, Его друг Клемент Уокер издал «Английскую анархию». Типограф Александр Росс опубликовал «Взгляд на еврейскую религию», бывший всего лишь иллюстрацией к аргументам Принна. В то же время в противоположном лагере p. Менаше подготовил знаменитое «Отмщение евреев», а его друзья-христиане прибегали к некоторым из аргументов, которые из поколения в поколение выдвигались в качестве новых концепций. Так, некий Томас Кольер утверждал, что распяв Иисуса, евреи всего лишь исполнили Божью волю и таким образом смогли породить христианство.
Все это было лишь минутной вспышкой. Существенным стало то, что уже тогда английская политическая мудрость нашла свое выражение в присущем ей стиле. Не получив официального разрешения на приезд, с этого времени евреи стали легально терпимыми. Колония марранов в Лондоне смогла построить синагогу, а также сильно увеличиться в количественном отношении. В результате де-факто сложилось такое положение вещей, которое содержало в зародыше будущий расцвет англо-саксонского еврейства.
VI. ЭПОХА ГЕТТО
(ФОРСИРОВАННЫЙ АНТИСЕМИТИЗМ)
В конце XV века Германия была процветающей и динамичной. Ее железные рудники и запасы драгоценных металлов являлись богатейшими в Европе. Ее негоцианты и банкиры прочно утвердились в Антверпене, Англии и на Балтике и держали в своих руках торговлю в Северной Европе. После открытия Америки они стали контролировать рынок пряностей в Лиссабоне и поставляли вооружение для индийских флотов. Изобретение книгопечатания также способствовало этому расцвету: немецкие печатники распространяли новое искусство в Испании и Скандинавии, в Турции и Шотландии. Современники хорошо понимали все значение открытия Гутенберга. «Не существует другого подобного открытия или изобретения, которым мы, немцы, могли бы гордиться также сильно, как изобретением книгопечатания; это сделало нас распространителями христианского учения и всех наук, божественных и человеческих», – писал гуманист Яков Вимпхелинг.
В других областях немцы также в полный голос заявляли свое чувство национального превосходства в решающую эпоху, когда складывались нации. Так, Феликс Фабри, житель города Ульма, писал: «Если кто-то хочет, чтобы был создан шедевр из бронзы, камня или дерева, то он обращается к немцу. Я видел, что у сарацинов немецкие ювелиры, золотых и серебряных дел мастера, резчики по камню и каретники делают чудесные вещи. Они превосходят итальянцев и греков…»
Мастерство немецких ремесленников и энергия коммерсантов увеличивали богатства страны и распространяли вкус к роскоши среди всех слоев населения, тем самым в свою очередь вызывая потребность в деньгах, как это обычно бывает в подобных случаях. Открытие Америки и дороги в Индию привело к появлению новых дополнительных возможностей для торговли. Это была эпоха крупных компаний, таких как Фуггер и Вельзер, Имхоф и Хохштаттер, монополизировавших производство товаров первой необходимости, ввязывавшихся в рискованные авантюры, то получавших миллионные прибыли и влиявших на результаты выборов нового императора, то терпевших оглушительные банкротства.
Это служило причиной повышения цен на товары и искусственного дефицита. В результате население искренне презирало этих магнатов, которых часто называли нелестным именем «Christen-Juden» (христиане-евреи), поскольку в Германии, в большей степени, чем где бы то ни было, у слова «еврей» (Jude) использовалось второе значение – ростовщик, a Judens piess стало синонимом слова Wucher (ростовщичество). Раздражение низших социальных групп против верхов общества отныне направлено на тех, кто владеет деньгами, так что объектом одной и той же ненависти становятся «Christen-Juden» и «Juden», образующие обширное сообщество с неясными контурами, в котором собственно евреи являются для христиан обязательным ядром в эмоциональном отношении, хотя в плане реальных экономических структур они играют в эту эпоху крайне незначительную роль. Достаточно самого факта их присутствия, чтобы тотчас же возродилась традиционная ненависть, которая к тому же теперь часто приобретает дополнительный оттенок, поскольку отныне немцы убеждены, что этот народ-богоубийца (=человеко-убийца) одновременно и чуждый народ. Из многочисленных текстов, вышедших из под пера священников и мирян, богословов и гуманистов, хорошо видно, как люди того времени смешивают воедино уже три различных мотива – религиозный, экономический и национальный.
Вот как объясняет в 1477 году обычный буржуа, Петер Шварц, преследования евреев:
«Время от времени евреи подвергаются жестоким гонениям. Но они не являются невинными жертвами, они страдают из-за своей злобы, поскольку они обманывают людей и разоряют деревни своим ростовщичеством и тайными убийствами, что всякому известно. Поэтому их так преследуют, а вовсе не без их вины. Не существует народа, более злого, более хитрого, более жадного, более бессовестного, более неуемного, более злобного, более опасного, более лживого и более подлого».
Эрудит Йоханнес Рейхлин, к которому мы еще вернемся, рассматривает эту проблему в более традиционном свете. Он приписывает наказание евреев скорее их ожесточению, чем конкретным преступлениям. «Каждый день они гневят, оскорбляют и порочат Бога в лице его Сына, подлинного Мессии Иисуса Христа. Они называют его грешником, колдуном, висельником. Святую Деву Марию они считают фурией и ведьмой. Апостолов и их учеников они называют еретиками. Что же касается нас, христиан, то они считают нас глупыми язычниками».
Другие гуманисты, не столь многословные, заимствовали у Тацита аргумент о «врагах рода человеческого»:
«Ни один народ никогда не ненавидел другие народы столь сильно, как еврейский народ, ни один народ, в свою очередь, не вызывал столь большого отвращения и не навлекал на себя по справедливости столь лютую ненависть…» (Беатус Ренанус)
«Осужденные на вечное изгнание и рассеянные по всему миру [евреи] попирают и возмущают человеческое общество». (Конрад Цельтес)
Богословы, выступавшие против еврейского ростовщичества, хотели заставить евреев работать. Их рассуждения носят социальный и патриотический характер:
«Можно легко понять малых и великих, ученых и простаков, князей и крестьян в том, что все они преисполнены враждебности к еврейским ростовщикам, и я поддерживаю все законные меры, принятые для того, чтобы оградить народ от этой эксплуатации. Разве чужой народ, обосновавшийся среди нас, должен господствовать над нами и при этом добиваться этого господства не благодаря более высоким достоинствам и доблести, но только благодаря презренным деньгам, которые они добывают повсюду и всеми способами и обладание которыми, видимо, рассматривается этим народом, как высшее благо? Разве должен этот народ безнаказанно жиреть за счет труда крестьянина и ремесленника?» (Яков Тритемиус)
