«Вплоть до этого дня мы так и не знаем, какой дьявол привел их в нашу страну; мы ведь отнюдь не ездили за ними в Иерусалим! Никто их не хочет; ворота для них открыты и путь свободен: они могут отправляться в свою страну, когда хотят; мы охотно дадим им подарки, чтобы от них избавиться, ибо они для нас тяжелая ноша, бедствие, чума и несчастье для нашей страны. Не случайно их часто изгоняли силой: из Франции, которую они называют Царфат и где у них было уютное гнездо; недавно их изгнали из Испании, которую они называли Сефарад и которую они любили больше всего, а в этом году они были изгнаны еще и из Богемии, где в Праге у них было еще одно любимое гнездышко. Наконец, при моей жизни их изгнали из Регенсбурга, из Магдебурга и из многих других мест…»
Иногда он пользуется одним из тех воображаемых сравнений, тайной которых он владел: «Они не так хорошо жили в своих деревнях при Давиде и Соломоне, как в наших деревнях, где всякий день занимаются воровством и грабежом. Да, мы их держим в своей власти, так же как я держу в своей власти свои желчные камни, свою язву или любую другую болезнь, которую я подхватил и должен терпеть: я бы очень хотел видеть все эти несчастья в Иерусалиме вместе с евреями и всем, что с ними связано!
Поскольку несомненно, что мы их не считаем своими пленникам, то почему мы навлекли на себя такую вражду со стороны столь знатных и добродетельных персон? Мы не считаем их жен шлюхами, как это делают они по отношению к матери Иисуса, мы не относимся к ним как к детям шлюх, так, как поступают они с нашим Господом Иисусом Христом.
Мы их не презираем, мы желаем им всех благ мира, как плотских, так и духовных. Мы даем им приют, мы их кормим и поим вместе с собой, мы не похищаем и не убиваем их детей, мы не отравляем их источники, мы не жаждем их крови. Разве мы заслужили столь ярую ненависть?»
Затем он переходит к религиозному аспекту: защита и прославление Христа, единственное, что для него имеет серьезное значение:
«Знай, о обожаемый Христос, и не обманывайся по этому поводу, помимо дьявола у тебя нет более опасного, более едкого, более ожесточенного врага, чем настоящий еврей, который поистине стремится быть евреем.
Теперь тот, кто хочет принять у себя этих ядовитых змей, этих злобных врагов Господа и выказать им почтение, позволить себя грабить, насиловать, унижать и проклинать, тому достаточно лишь взять их на свою ответственность. Если же этого ему не достаточно, то он может пойти дальше, целовать их в зад и обожать эту святыню, а затем похваляться своим милосердием, своей поддержкой дьявола и его детей для того, чтобы богохульствовать против нашего обожаемого Господа и драгоценной крови, которой он нас искупил. Тогда он станет совершенным христианином, преисполненным подвигами милосердия, за которые Христос вознаградит его в день Страшного суда вечным огнем в аду, где он будет жариться вместе с евреями…»
В качестве практических выводов Лютер предлагает целую серию антиеврейских мер: сжечь их синагоги, конфисковать их книги, запретить им молиться Богу в соответствии с их обычаями, заставить их трудиться собственными руками, а еще лучше, чтобы государи изгнали их из своих земель и чтобы власти и пасторы повсюду исполняли этот свой долг. Что же касается самого Лютера, то выполнив свой долг в этом отношении, он «получил прощение». («Ich habe das meine gethan: ich bin entschuldigt!»)
Несколько месяцев спустя, вышел в свет новый памфлет под названием «Шем Гамефораш» («Тетраграмматон»), в котором проклятия Лютера достигли совершенно необузданной силы. Здесь речь уже больше не идет о еврейском ростовщичестве и грабежах, в центре внимания находятся исключительно вводящие в заблуждение доводы и колдовство евреев. Иными словами, это религиозный полемический трактат, но в каком тоне он выдержан! Уже в предисловии Лютер уточняет, что он пишет не для обращения евреев, но исключительно для вразумления немцев, «… чтобы мы, немцы, знали, что из себя представляют евреи… Ибо обратить еврея так же легко, как обратить дьявола. Поскольку евреи и их сердца тверды как дерево, как камень, как железо, как сам дьявол. Короче говоря, они дети дьявола, приговоренные к адскому пламени…» Затем он противопоставляет апокрифические евангелия евреев, вводящие в заблуждение и ложные, четырем каноническим евангелиям, подлинность которых очевидна. Он прерывает свое толкование Библии следующим комментарием:
«Возможно, найдется среди нас, христиан, какая-нибудь святая милосердная душа, которой покажется, что я слишком груб с этими несчастными и жалкими евреями, когда высмеиваю и унижаю их. О, Господь, я слишком мал, чтобы насмехаться над подобными дьяволами: я хотел бы сделать это, но они намного превосходят меня в искусстве насмешки, и у них есть свой Бог, известный как мастер насмешки, которого зовут дьявол и злой дух…»
В других местах автор предается непристойному шутовству:
«…Проклятый гой, коим я являюсь, не может понять, как они ухитряются быть такими ловкими. Единственное объяснение, которое приходит мне в голову, таково: когда повесился Иуда Искариот, его кишки лопнули и все их содержимое вывалилось наружу; может быть, тогда евреи послали своих слуг с серебряными блюдами и золотыми кувшинами, чтобы собрать экскременты Иуды. Затем они съели и выпили все это дерьмо и в результате приобрели такое острое зрение, что они стали видеть в Писании то, что там не находили ни Матфей, ни даже сам Исайя, не говоря уже о нас, жалких гоях…»
Иногда кажется, что слышен крик, который исходит из самых глубин его измученной души:
«Я не могу понять это иначе, чем предположив, что они превратили Бога в дьявола или, скорее, в слугу дьявола, творящего все то зло, которого хочет дьявол, развращая несчастные души и буйствуя против самого себя! Короче говоря, евреи, взятые вместе, хуже, чем дьяволы, взятые вместе. О Боже, мой возлюбленный Отец и Создатель, прояви ко мне милосердие, когда я вопреки своему желанию вынужден употреблять столь позорные слова о Твоем божественном и вечном Величии, против Твоих проклятых врагов, дьяволов и евреев. Ты знаешь, что я делаю это исключительно из-за рвения моей веры и ради чести Твоего Величия; ведь для меня это дело всего моего сердца и всей моей жизни…»
Таковы были пропасти, в которые позволял себе опускаться Лютер. У него скотология, возмущавшая даже его ближайших соратников (Это хорошо видно из переписки между Буллингером и Мартином Бутцером: «Если бы знаменитый герой Капнион (Рейхлин) воскрес, он сказал бы, что дух (инквизиторов) Тюнгерна, Хохштратена и Пфефферкорна воплотился в Лютере». Это писал первый из упомянутых корреспондентов. Даже верный Меланхтон в письме к проповеднику Осиандеру допускал его неодобрение в будущем. Что же касается швейцарских протестантов, они весьма жестко заявили, что «даже если бы памфлет «Шем Гамефораш» был написан пастором свиней, а не знаменитым пастором душ, его невозможно было бы оправдать».), соседствовала с подлинным религиозным страхом. Он заключает этот свой труд, провозглашая:
«Здесь я останавливаюсь, я больше не хочу иметь никаких дел с евреями и писать о них или против них. С них достаточно. Если среди них есть кто-то, кто хочет обратиться, пусть Бог дарует ему свое милосердие…».
Пустое обещание! Многочисленные письма свидетельствуют о его усилиях изгнать евреев или отнять у них их привилегии. Ему удалось это в Саксонии, Бранденбурге и Силезии. «Поистине, он сделал нашу жизнь крайне опасной!» – заметил в эту эпоху Йосель из Росгейма в своих мемуарах. И даже его последняя проповедь в Эйслебене, его родном городе, за четыре дня до смерти (18 февраля 1546 года) целиком посвящена ожесточению евреев, которых необходимо срочно изгнать изо всех немецких земель…
Было бы легко комментировать эти крайности в свете того, что известно о Лютере в старости, о его разочаровании и внутренней борьбе, о его видениях, когда ему везде мерещился дьявол, и о его навязчивой идее о конце света. Подобные сопоставления, которыми мы уже многократно занимались в связи с другими пророками, нигде не являются более уместными, чем в этом случае. В связи с его словесной невоздержанностью возникают также и соображения из области психопатологии, которые отнюдь не являются совершенно неуместными. Реформатор был человеком, склонным к богохульным речам, у которого однажды вырвалась фраза, что «в некоторые моменты и в результате некоторых соблазнов он уже не понимал, где Бог и где дьявол, и что он даже доходил до того, что спрашивал себя, не является ли дьявол Богом!» Он также был человеком, иногда считавшим Бога бесконечно глупым (sultissimus), a христианскую религию самой странной из всех. Однажды он заявил, что по всей вероятности Христос должен был совершить прелюбодеяние, а в другой раз провозгласил отмену Десяти Заповедей. Можно объяснять это психической неуравновешенностью гения и искать у него удивительные фрейдистские предвосхищения. Известно также, что да адресу пап, самых главных своих врагов, он употреблял гораздо более грубые и неприличные выражения, чем все, что он говорил о евреях. Все это так, и подобные резкие выходки, подобные искушения, подобные взрывы агрессивности, как мы уже видели, естественным образом сочетаются с ненавистью к избранному народу. Но этот наш герой слишком разнообразен, слишком сложен, и он оставил слишком глубокий след в истории своей страны и всей нашей цивилизации, чтобы мы могли ограничиться в этом случае подобной слишком упрощенной интерпретацией только в одном измерении, ограниченном планом индивидуальной психологии.
