очистил ее испытаниями и получил таинственное утешение от великого, непобедимого Митры…
Он смолк и испуганно оглянулся: служение Митре – богу света и ненавистнику зла, требовало строгой тайны.
А хозяин все слушал и слушал. Не раз уже в серых его глазах сверкали искорки раздражения. «Хорошо бы было выследить этого новоявленного чудотворца и пророка Александра, – думал он. – Божественный Марк Аврелий считает себя философом-стоиком и верит явному плуту и обманщику».
Гости стали расходиться, и все тише становилось на улице. Последним, шатаясь, вышел окончательно упившийся «странник», громко икая и ругая без стеснения хозяина, который побрезговал дать ему, философу, у себя приют на ночь.
Долго стоял Лукиан, задумчиво смотря вслед уходившим гостям, потом ядовито усмехнулся и стал торопливо записывать сложившийся в голове диалог: «Собрание богов…»
Собрались боги на Олимпе под председательством Зевса обсудить вопрос, как быть с массой пришельцев, варварских богов, которые без спросу, самовольно заняли места в небесных чертогах. Мом, бог смеха, выступил горячим обличителем новых членов Олимпийской семьи. Дионис, например, никуда не годного происхождения, он даже не грек, а по матери не то сириец, не то финикиец, да он же и кутила, никогда не бывает трезвым, вином от него разит чуть ли не от самого рождения. Около него куча других богов, рогатых, козлоногих сатиров, лысый грязный старик Силен, козлоногий Пан. Неудивительно, что люди презирают богов и смеются над ними, видя таких чудовищ и уродов. Глава богов, председатель собрания Зевс, просит Мома не касаться Геркулеса и других маленьких богов. Тогда дерзкий Мом обрушивается на самого отца людей и богов, высмеивая его за веселые похождения в виде быка и золотого дождя. Он ядовито высказывает опасение, как бы Зевса во время такого превращения не зарезали или не расплавили. Тем хуже для Олимпа. По примеру Зевса и боги и богини ведут бродячую, безнравственную жизнь и населяют Олимп массой любимцев и любимиц, дочерей и сыновей, вовсе не божественного поведения. Тут Мом снова набрасывается на восточных богов: Атис, Корибант, Сабазий – он недоумевает, откуда взялись они? Вот мидиец Митра с тиарой на голове; он ни слова не понимает по-гречески, не знает даже, как здороваться… Что же говорить об египетских богах, с собачьей головой, с головой быка? Ибисы, обезьяны, козлы и множество смешных божеств египетского происхождения наполнили Олимп, с едкостью замечает бог-насмешник. И самому Зевсу приставили бараньи рога! Смущенный председатель пытается успокоить разошедшегося обличителя, уверяя, что рога надо понимать в таинственном смысле. Но неугомонный Мом резко отвечает, что не надобно участвовать в таинствах, чтобы понять, что боги суть боги, а собачьи головы – собачьи головы, и предвещает Олимпу новую опасность: есть философы, которые совсем подрывают веру в богов, проповедуют добродетельную жизнь и говорят о могуществе природы, судьбы, счастья; под их влиянием находятся люди, которые вовсе перестают верить в богов и приносить им жертвы, так как боги бессильны против судьбы.
Император Марк Аврелий
Обличения Мома взволновали всех богов, и, так как пришельцев на Олимпе трудно стало кормить и ощущался уже недостаток в амброзии и нектаре, то боги порешили составить комиссию, чтобы проверить полномочия пришельцев и лишить права небесного гражданства тех, кто не докажет своего божественного происхождения.
И долго еще улыбался Лукиан, пересматривая написанное, представляя себе своих суеверных и легковерных гостей, обожающих императора-философа, стремящихся к чудесному, готовых поверить всякому ловкому шарлатану-фокуснику, забывших за новыми божествами старых богов Олимпа. Укрылась от него и жажда духовного подвига в словах того старика с военной выправкой, который упоминал имя Митры, укрылись и поиски смысла жизни у Марка Аврелия. Даже и христианская религия представлялась ему учением малоизвестного восточного ритора.
II. Последний император-язычник
Шли годы… Число христиан росло. Не только бедные люди, «нищие духом и чистые сердцем», рабы, ремесленники, мелкие торговцы принимали новую религию, но и многие знатные женщины, до сих пор замкнутые в тесном кругу домашней и семейной жизни, становились пламенными и ревностными христианками: христианство звало их на помощь к больным, отверженным, беднякам, выводило их на широкое поле работы для общества и народа. И знатная христианка обращала своего мужа. Родовитые семьи, цепко державшие в своих руках жреческие должности, считавшие для себя долгом родовой чести поставлять авгуров, понтификов, распадались, уходили от старых богов. Христианство заметно для своих врагов делалось силой, с которой надо было бороться не одним презрением и насмешкой. И те философы, которые до сих пор издевались и смеялись над христианами, стремятся теперь опровергнуть учение Христа рядом хитроумных доказательств: убеждают, оспаривают, опровергают. Но и со стороны христиан выступает ряд писателей, которые умеют тонко защищаться и остроумно нападать на своих противников. И те и другие прошли одну и ту же школу греко-римского красноречия, но внутренняя сила веры, пламенное убеждение в своей правоте, готовность жизнью своей пожертвовать за свою религию, уменье делом доказывать верность своего слова дает перевес христианскому ритору над его противником.
Еще одно последнее усилие делает философия старого мира. Некоторые философы (их звали неоплатониками) пытаются переработать сказания о богах и полубогах, объяснить, как из Единого, Бесконечного исходит мир низших божеств, а из последнего – мир изменчивый, видимый, учат познавать божество и служить ему благочестивой жизнью и различными жертвоприношениями. Но старые божества остаются холодными, чуждыми для человека, который живет не одной только умственной жизнью, не может удовольствоваться одним лишь созерцанием и размышлением, требует, чтобы ему указали цель жизни.
Живой образ Божественного Страдальца, вступившего в борьбу с мировым злом и принесшего себя в жертву за человечество, привлекал к себе с неотразимой чарующей силой и закоренелого сторонника обрядов старой религии, и философа-созерцателя, потратившего всю свою жизнь на изучение древних писателей.
И вот делается отчаянная попытка противопоставить Христу философа-подвижника из язычников.
Некто Филострат пишет «Жизнь Аполлония из Тианы»… Бог Протей возвещает добродетельной жене знатного гражданина Тианы о своем намерении воплотиться от нее. Чудесные знамения сопровождают рождение Аполлония. Суровым постом он готовится к проповеди, путешествует по Востоку, поучая нравственной жизни и благочестию, совершая чудеса и пророчествуя. Он всюду убеждает людей любить ближнего и помогать друг другу, обличает жестоких императоров – Нерона и особенно Домициана. Есть у него и беззаветно преданный ему ученик, и тайно приходящий ученик, и злобный предатель. Задержанный в Риме и судимый Домицианом, Аполлоний неожиданно избавляется от суда и является своим ученикам там, где они не ожидали его увидеть. Наконец, он чудесно исчезает с земли и, по
