запирали в своего рода государственные тюрьмы — каторжные дома. В Алжире их было шесть, в том числе «королевский», где могло поместиться 2 тысячи пленников; в Тунисе — девять, когда их посетил П. Дан. Хозяева посылали туда свой персонал за плату. Надзор за пленными в тюрьме осуществлял сторож-баши, человек сомнительной репутации, помогавший рабам сбывать краденое. В каторжных домах были нары в несколько этажей, но без одеял. Духовные лица снимали у сторожа-баши маленькие комнатки и свободно пользовались молельней, где, по словам Хаэдо, «круглый год служили мессу», иногда «с церковной музыкой».
Судьба пленников была не столь ужасна, как это изображали в Европе сторонники выкупа пленных, которым нужно было потрясать души, чтобы добиться пожертвований, так как последние непрерывно сокращались. Добрые отцы не могли просто констатировать столь многие случаи добровольного отречения от веры и объясняли их насилием. Однако, за исключением женщин, которые побуждали своих любовников принять ислам, чтобы выйти за них замуж, а также раисов, которые подвергали обрезанию подростков, чтобы обеспечить удовлетворение своей страсти, большинство рабовладельцев считали отступничество невыгодным делом. Ренегат Али Бичнин хвастал, что «палками вернул одного христианина в христианство».
Пленник был товаром, в порче которого владелец не был заинтересован. Если и существовали «суровые, несносные и жестокие» хозяева, то д'Арвьё честно признавал, что «в Европе мы встречаем не более разумных хозяев, и если бы они владели рабами, то, быть может, были бы большими варварами, чем рабовладельцы в Тунисе». Что же касается двадцати трех видов пытки, которые описал П. Дан, то это было лишь исключением. Авторы, справедливо бичующие жестокость варварийцев, забывают, что король Франции не лучше обращался с протестантами на своих галерах и что парижская публика ходила смотреть на четвертование или колесование, как на спектакль.
Во все времена церковь считала выкуп пленных своей священной обязанностью. Этому делу посвящали себя такие монашеские ордена, как орден тринитариев, учрежденный святым Иоанном из Маты (1198 год), и орден Милосердной божьей матери, созданный святым Петром Ноласком (1218 год). В каждой стране были свои ревнители выкупа. Правительства протестантских государств организовывали сбор денег, и даже благочестивые светские лица старались вырвать своих соотечественников из оков. Но средства для этой цели собирались все реже, и усердие верующих ослабевало. Обследование ордена тринитариев, предпринятое в 1638 году в связи с тем, что генерал ордена возражал против его реформы, показало, что парижское отделение ордена, годичные ресурсы которого достигали 10 тысяч ливров, вносило на выкуп пленных только 18 ливров.
Оригинальность святого Винцента де Поля состояла в том, что он предложил ордену лазаристов нечто иное, нежели возможность обращения неверных в христианскую веру или выкуп, осуществлять который было в состоянии только государство. Как неопровержимо доказал Граншан, не существенно то, что Винцент по-юношески целиком выдумал историю своего пленения в Тунисе упорно отказывался говорить о нем в дальнейшем. Именно ему принадлежит идея посылки монахов, чтобы помогать бедным христианам-рабам в Берберии как духовно, так и телесно, как в здоровом состоя-так и при болезнях «путем посещений, раздачи милостыни, наставлений и приобщения святых таинств». По самой смерти он был вдохновителем этой моральной поддержки и борьбы с отступничеством. Он был жалостливым человеком, но вместе с тем непреклонным апостолом, дипломатом, вынужденным щадить соперничающие ордена и изыскивать в Париже надежную поддержку; скромному и одновременно могущественному Винценту удалось внедрить религиозную идею во французскую политику.
Варварийская торговля и концессии. Алжир никогда не играл такой роли в торговле, которую можно было бы сравнить с ролью Леванта. Состояние войны, пиратство, слабость внутренней торговли и конкуренция Орана, Бона и Бастион де Франса мешали развитию обмена. Все же европейские купцы во все времена жили в Алжире неотлучно, несмотря на опасности, которым они подвергались в случае восстания. При попустительстве консулов они часто торговали товарами, которые были захвачены корсарами и продавались евреями; эти товары европейские купцы отправляли в Ливорно и даже на Антильские острова. Вывозили они главным образом кожи, воск и шерсть. Англичане и голландцы добились даже права обменивать оружие на продовольственные товары. Экспорт — включая вывоз изюма, фиг, фиников, тканей и табака — был очень невелик, и правительство не придавало его росту большого значения. Регентство продавало экспортные лицензии, выдавало множество патентов на право вывоза и строило свою торговлю на раздаче бакшишей всем посредникам. Евреи сумели так приспособиться к этим восточным условиям торговли, что в конце концов стали интендантами, менялами, маклерами бея и хозяевами экономической жизни страны. Несмотря на периодические избиения евреев, конкуренцию с ними выдерживали только марсельские резиденты, мораль которых была весьма сомнительна. К концу ХVII века они сталкивались с «протестантами» из Лангедока, искавшими начиная с 1685 года убежища в Алжире, Тунисе и Марокко.
В Тунисе христиане знали меньше горестей. Несмотря на косвенные удары, вызываемые конфликтами Туниса с европейскими нациями, они в своих фундуках жили в общем мирно. Впрочем, даже тогда, когда в отместку за экспедицию Блэйка тунисцы заключили английского консула в тюрьму, английские купцы продолжали свободно заниматься торговлей (1654 год). Построенный в 1659 году фундук французов был наиболее обширным и самым красивым, так как французский консул покровительствовал купцам всех национальностей, кроме англичан и голландцев. Английский консул всеми средствами оспаривал у него это преимущество. В Тунисе нельзя было грузить пшеницу, но отсюда экспортировались сырые кожи, с которыми в конце XVII века стали конкурировать кожи Леванта, а затем шерсть, воск, губки, финики и страусовые перья, которые ценились дешевле, чем перья из Сенегала. В страну ввозилась шерсть таких сортов, которые более подходили для развитого в Тунисе производства шеший, а также вино, полотно и оружие. Конкуренция евреев и компании Кабо Негро снижала прибыли резидентов, которые предпочитали фрахтовать суда у евреев и тунисцев. Незначительная часть торговли велась с Сусом. Французская торговля в 1670–1690 годах имела небольшое значение, хотя была в два или три раза больше, чем торговля Алжира.
Французы и генуэзцы развернули наиболее широкую деятельность не в Алжире и Тунисе, а в Бастион де Франс, на Кабо Негро и на острове Табарка. Алжирцы с негодованием смотрели на то, как в Бастион де Франс обосновалась компания Ланш, которая действовала там, как в завоеванной стране, и, нарушая соглашение, занималась экспортом зерна; поэтому алжирцы в конце концов с боем взяли город (1568 год). Операции компании, очевидно, не были убыточными, так как шла ожесточенная борьба за их возобновление, что принесло племяннику Ланша «огромные богатства»; эта борьба закончилась новым разрушением Бастиона «вследствие лихоимства названных французов по отношению к маврам и неуплаты вышеупомянутой дани в
