Законные скандинавские правители (конунги) боролись с викингами как с асоциальным, безусловно вредным явлением: «Магнус конунг правил теперь страной один. Он установил мир в стране и очистил ее от викингов и разбойников» («Сага о Магнусе Голоногом»), Более того, следует заметить, что викинги, как и всякий уголовный элемент, в скандинавском обществе являлись отщепенцами и изгоями. Они не придерживались какого-либо кодекса чести, являлись заурядными головорезами и работорговцами и часто грабили своих же соплеменников, о чем свидетельствует Адам Бременский: «Сами же пираты, которых там называют викингами, а у нас аскоманнами, платят дань датскому королю, за что он позволяет им грабить варваров, в изобилии обитающих вокруг этого моря (Балтийского. — К.П.). Вследствие такого положения вещей эти пираты зачастую злоупотребляют вольностью, предоставленной им в отношении иноземцев, обращая ее на своих. Они до того не доверяют друг другу, что, поймав, сразу же продают один другого без жалости в рабство — неважно своим сотоварищам или варварам. И многое еще в законах и обычаях данов противно благу и справедливости»[51].
Кстати сказать, существует и другой вариант перевода вышеприведенного извлечения из труда Адама Бременского: «Морские разбойники, которые называют себя викингами и которых мы называем аскоманны, платят королю данов пошлину за право вести меновую торговлю с варварами (выделено мной. — К.П.), во множестве живущими по берегам этого моря. Случается, что они употребляют во зло данное им право и нападают на своих же соплеменников»[52]. Данный вариант, как бы там ни было, к реальности ближе всего. Дело в том, что в те времена отличить разбойника от купца было весьма сложно. Торговые экспедиции, как известно, сопровождала вооруженная охрана, и многие купцы не долго колебались при возможности безнаказанно ограбить менее сильного коллегу или какой-нибудь слабозащищенный населенный пункт. С другой стороны, лица, промышлявшие грабежом, постоянно стояли перед необходимостью сбывать награбленное в походах имущество.
Сейчас ознакомимся с определением термина «варяги». По словам авторов БСЭ: «Варяги (позднегреч. βαραγγοι, от древнесканд. vaeringjar — норманнские воины, служившие у византийских императоров)». И далее: «На Руси в IX–XI вв. было немало варяжских воинов-дружинников, служивших у русских князей, и варяжских купцов, занимавшихся торговлей на пути «из варяг в греки». Киевские князья Владимир Святославич и Ярослав Мудрый неоднократно приглашали из Скандинавии наемные отряды варягов и использовали их в междоусобицах и войнах с соседними странами и народами. Варяжские воины и купцы в русском обществе, не сыграв в нем сколько-нибудь значительной роли, быстро ославянились».
Таким образом, согласно БСЭ, термин варяги является соционимом и обозначает купцов и воинов наемных дружин. Кстати говоря, киевские князья, раз уж речь зашла о них, использовали в своей политике не только наемные скандинавские дружины, но и разного рода половецкие орды, а также т. н. «черных клобуков» — военных поселенцев из числа кочевого населения южнорусских степей.
Е. И. Классен полагал следующее: «Дитмар[53] говорит, что у бодричей были особенные вооруженные стражи, наблюдавшие за целостью товара. Известно, что у бодричей товар назывался тара», охранять «гаичь» или «ветити». Охранитель товара «варагайче» — «вараветниче». У вендов в Лаузице сберегатель товаров назывался «воорагай». По-кирилловски «варяю» — значит разъезжаю; «варяг» — разъезжающий. На готском языке эта мысль передается словом «farjan» (фарян). Вот источники, из которых произошли слова: русское варяг и византийское фарган. Но совсем сюда не относятся византийское слово «варанги» и шведское «баренгер» (Barenger). Под этими названиями должно подразумевать варингов, племя славянское, сидевшее подле бодричей, а также и у Белого моря. Немцы их называли воарами. У этих варингов еще в X веке был князь Мстивой и брат его Мечедрог. Шведы выражали варяга в качестве отражателя словом «ajvariagr», видимо, заимствованным у славян. Славянское племя вагров в Голстинии вовсе не должно смешивать с варягами»[54].
М. Фасмер выводит «варяг» (синонимы в древнерусском «буряг», «колбяг») из древнескандинавского varingr, vringr, от var «верность, порука, обет», т. е. «союзники, члены корпорации»[55]. Таким образом, вне зависимости от того, кто у кого заимствовал, славяне ли у скандинавов или же наоборот, слово «варяг» является соционимом и не имеет этнического значения.
В словаре В. Даля «варяг» имеет значение как скупщик всячины по деревням; маяк, тархан, орел; или кулак, маклак, прасол, перекупщик; или офеня, коробейник, щепетильник, меняющий мелочной товар на шкуры, шерсть, щетину, масло, посконь и пр.
Слово «варяг» сохранялось в значении разъезжающего торговца в простонародном русском языке вплоть до XIX века, как о том сообщает Е. И. Классен: «По сие время слово «варягь» означает в Тамбовской губернии: заниматься развозной торговлей. В Москве «варягами» называют торговцев-ходебщиков. Поговорка же «полно варяжничать» означает перестань выторговывать»[56].
Далее нам следует ознакомиться с определением термина норманны. Согласно утверждению авторов БСЭ: «Норманны (от сканд. northman— северный человек), название, под которым в Западной Европе были известны народы Скандинавии в период их широкой экспансии конца VIII — середины XI вв. (в самой Скандинавии участников походов называли викингами, на Руси — варягами). См. Викинги». Здесь, как видно, круг замыкается, т. е. викинги это варяги, варяги это норманны, норманны см. викинги, по этнической принадлежности (согласно БСЭ) скандинавы.
Между тем, по словам авторов энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона: «В разных странах туземцы различно называли норманнов. Во Франции их звали большей частью пиратами, у испанских арабов они известны были под именем «Madschus», т. е. «язычников», у кельтических иров — под именем остманнов, в Англии — датчан (Dani), в восточных странах — варягов». Итого, среди всех наименований мы имеем только один этноним, который относится к датским пиратам. Об остальных нельзя определенно утверждать, что они не могли принадлежать к иным, нескандинавским, народностям, т. е. тем же ранам (ругам), вендам, эстам или куршам.
Кроме того, авторы БСЭ несколько неточны в определении. Термин норманны («северные люди») был распространен в пределах Священной Римской империи, которая формально состояла из королевств Германии, Италии и Бургундии. Жители же Священной Римской империи понимали слова «северные люди» несколько иначе, нежели как о том утверждают авторы БСЭ.
По словам Лиутпранда Кремонского[57]: «Город Константинополь, который ранее назывался Византий, а теперь зовется Новым Римом, расположен среди самых диких народов. Ведь на севере его соседями являются венгры, печенеги, хазары, руссы, которых мы зовем другим именем, т. е. норманнами… В северных краях есть некий народ, который греки по его внешнему виду называют ρονσιοσ (русиос, т. е. красные — К.П.), мы же по их месту жительства зовем «норманнами». Ведь на тевтонском языке «норд» означает «север», а «ман» — «человек»; отсюда — «норманны», то есть «северные люди». Королем этого народа был [тогда] Игорь; собрав более тысячи судов, он пришел к Константинополю»[58]. Таким образом, мы имеем свидетельство, на основании которого можно было бы отождествить русь и норманнов. Дело состоит в том, что ни в понятии норманны, ни в понятии русь в IX–X вв. ничего этнического не было. Почему так? Обратимся к тексту Повести временных лет.
Согласно ПВЛ по Ипатьевскому списку: «И изъбрашася трие брата с роды своими, и пояша по собе всю Русь, и придоша кь Словеномъ первее, и срубиша город Ладогу». То же по Лаврентьевскому списку: «И изъбрашася 3 братья с роды своими, пояша по собе всю русь».
Однако, согласно древнейшему из имеющихся списков русских летописей, а именно, Синодальному Новгородской Первой летописи, известие о призвании варягов звучит так: «И зъбрашася 3 брата с роды своими и пояша со собою дружину многу»[59]. О том же (т. е. о дружине) говорится в Типографской летописи: «И пояша сь собою дроужиноу многоу», в Троицком списке Новгородской первой летописи, в Никифоровской летописи, Пискаревском летописце, в Супрасльской летописи, в Тверской летописи, в Софийской 1-й летописи, в Вологодско-Пермской летописи по Кирилло-белозерскому списку и др. и пр. Не составляет особого труда догадаться, что под словом «русь», во времена составления ПВЛ (начало XII века) и позднее, летописцы имели в виду, прежде всего, военно-дружинный слой. Численность княжеской дружины в те времена составляла около 200–400 человек[60].