На путях полно набитых битком поездов, а который из них на Вязьму? Попробовал Севка разузнать, но никто его не стал слушать. Побрел снова на вокзал.
У будки с кипятком остановился, вынул из мешка Котелок, сунул под кран.
- Не готов, брат, дрова сырые! - выглянул в фортку седенький старичок в форменном картузе. - Валяй, милок, ко мне греться. Побеседуем, а там и кипяток сготовится.
Вошел Севка в будку - теплынь! Присел на лавку, огляделся, спросил:
- На восток - это в какой поезд садиться?
- На восток? На Дальний, что ли, Восток?
- Ага, на Дальний, - кивнул Севка.
- Эк куда хватил! По нынешним временам туда год езды. Это, милок, через Москву. Но через Москву нет резона - завязнешь в ней. Лучше кружным путем: через Вязьму - Лихославль...
- А который поезд на Вязьму?
- Больно ты, хлопец, востер! Того не ведаешь, что поезд тот, может, через неделю пойдет. Не мирное время... Послушай, - спохватился кипятильщик. - А что у тебя за нужда ехать?
- К родственникам, - мгновенно придумал Севка. - Остался без родителей, а тетя аж в самой Чите.
С недоверием глянул старичок, с подозрением. Навидался он разных оборвышей вдосталь. Прут по железной дороге неведомо куда и зачем. Но Севке вроде поверил - не похож на тех огольцов.
- Прямой резон тебе в воинский садиться, - посоветовал кипятильщик. В аккурат теперь кавалерию везут сквозь до самой Читы. Только навряд ли возьмут. Потому что передвижение частей есть военная тайна.
- А как же вы узнали? - удивился Севка.
- Так ведь не слепой. А чего сам не доглядишь, сродственник али знакомый скажет. Я, брат, из кондукторов. Это теперь, на старости, готовлю людям горяченькое. Сам товарищ Ленин приказал, чтоб на станциях для народа был кипяток.
- Неужели Ленин?
- А ты думал! Сырая вода - сущая зараза. В ней и тиф-брюшняк, и дизентерия, и черт, и дьявол! А кипяток - то же лекарство. Да вот он и поспел! Где котелок?
Севке уж не до кипятка. Чует, что познакомился с нужным человеком.
- Как же на Вязьму-то? - напомнил он.
- На Вязьму - плевое дело! Будешь наведываться ко мне, так уедешь.
На следующую ночь старик кипятильщик провел Севку к пакгаузу, указал на вагон:
- Влазь! В аккурат прессованное сено. Не так зябко.
Утром вагон прицепили к товарному поезду, и он скоро отошел из Орши. В открытый люк Севка увидел на стене синюю руку с оттопыренным пальцем, кипятильную будку на платформе и открытый семафор на выходе со станции.
Железная дорога - что большая река в половодье. Только не льдины она несет на себе, а людей. Но так же швыряет, трет их в заторах, садит на мели, выбрасывает на берег, ломает и крошит.
А человек ведь не льдина. Ему бывает и холодно, и голодно, и больно, и страшно. Но делать нечего, пустился в плаванье - терпи!
Могучий водоворот подхватил Севку, закрутил, начал швырять. Среди тысяч измученных бессонницей, усталых и голодных людей плывет в общем потоке и Севка.
У каждого свой резон, своя цель. Едут домой отвоевавшие, искалеченные войной бойцы, едут куда-то от голода целые семьи, едут, спасая шкуру, бывшие благородия с фальшивыми документами, едут спекулянты, везут разный товар, едут беспризорные мальчишки. Каждый клянет на все лады железную дорогу, а все-таки едет.
Едет и Севка Снетков. В эскадрон! И сквозь даль видит себя на коне, в строю: справа Трофим Крупеня, слева Ефрем Клешнев.
Севка уже не тот. Притерпелся, пообвык. Он может, как все едущие, сутками не есть и не спать. В Ярославле его обокрали - забрали мешок с последним сухарем, парой нательного белья и шпорами.
На платформе, нагруженной досками, добрался до Вятки. Промерзший, весь в снегу, ввалился в комендатуру, предъявил документ:
- Может, найдется чего в счет пайка. Хоть бы сухарь погрызть...
Комендант красными от бессонницы глазами скользнул по документу, по заиндевелому Севкиному шлему и крутнул ручку телефона.
- Еще один! - сказал в трубку. - Совсем одолели...
Заглянула пожилая женщина в очках, в сером пуховом платке.
- Вот он, голубчик! Забирай, Даниловна, - указал комендант на Севку.
- Куда забирай? - взвился Севка, почуяв недоброе. - Мне в эскадрон... В документе сказано!
- Для меня один документ действителен, вот этот, - нацелил комендант обкуренный палец Севке в грудь, - а все остальные - липа!
Тем временем Даниловна прочитала удостоверение из госпиталя, пригляделась сквозь очки к Севке.
- Погоди-ка, Синяков, - повернулась она к коменданту. - Документ подлинный!
- Может, и подлинный! Да чей он?
Севка догадался, что тут к чему. Распахнул полушубок, гимнастерку, выставил раненое, в рубцах, плечо.
- Подлинный или не подлинный? - закричал, срываясь на плач.
Даниловна притянула Севку к себе, сама застегнула на нем гимнастерку.
- Извини, брат! - сказал комендант. - Кто же знал? Беспризорные мальчишки нас тут совсем извели. Даниловна вот специально дежурит, чтоб в детский дом забирать, а они - ни в какую.
Из Вятки Севка выехал, как ему казалось, настоящим буржуем: буханка хлеба, четыре селедки, завернутые в плотные пожелтевшие страницы "Закона божьего", небольшой пузырек льняного масла и две облатки сахарина: с утра лизнешь - до вечера во рту сладко!
Впервые выехал не на товарном. Комендант посадил в пассажирский поезд, везший раненых бойцов. Тут тоже не жарко - ни угля, ни дров, но по сравнению с товарняками - истинный рай! Жаль только, ехать довелось всего сутки, дальше поезд не шел. А дальше опять где придется. На буфере так на буфере...
На одном из перегонов, уже за Камышловом, захворала в вагоне старушка. Сидела она на своем узле у двери, откуда и куда ехала, никто не знал. Только вздыхала да порой крестилась. Никто от нее и слова не слыхал.
Севка все посматривал на старушку и заметил неладное: прислонилась она к стенке вагона, закрыла глаза. Лицо белое-белое...
На какой-то станции он соскочил, принес в бутылке холодной воды. Но старушка и воду не стала пить.
Люди зашептались, начали поглядывать косо. Севка и сам невольно стал остерегаться этой странной пассажирки.
А среди ночи он услышал шепот:
- Не иначе, тиф у нее. Пока помрет, перезаразит весь вагон... Чтоб я погибал из-за какой-то старухи!.. Знаешь что?
- Ну?
- Этой старухе все равно не жить. Выкинем - и концы в воду!
Затрясло Севку. Он и тифа боится, и еще больше боится, что сейчас человека убьют. Закричать? Разбудить спящих? Не успеть! Выкинут вслед за старухой... Те, что шепчутся, не иначе, спекулянты. Кажется, соль везут в мешках.
Скрипнула на роликах дверь, потянуло холодом.
- Закройте! - не вытерпел Севка.
Стало тихо, но дверь не закрылась. Севка напрягся, вгляделся в темноту. Видит: словно тень тянется к нему от двери.
- Стой, сволочь, контра! - не своим голосом закричал Севка. - Сейчас взорву гранату, всех разнесу в клочья!
Дверь затворилась. Кто-то чиркнул в углу зажигалкой. От чахлого огонька заколебались тени.
- Сдурел? - послышался сердитый голос. - Кому это неймется?
- Должно, кто-то со сна, - ответил другой голос.
И снова монотонный стук колес да тяжелый храп спящих людей.
Но Севка не спит. Его трясет, у него раскалывается голова, разболелось горло. Пощупал голову - горячая! Неужели заразился?
В Тюмени он сошел с поезда, побрел на вокзал, поглядывая, как бы не нарваться на санитаров. Им недосуг разбираться: сгребут да в тифозный барак! А там известно... Оттуда редко кто выходит живой.
В битком набитом вокзале Севка заполз на четвереньках под широкую скамью, на которой поверх какой-то рухляди спали взлохмаченные, грязные мужики, бабы и ребятишки. Тут его не скоро найдут.
Первым делом достал из бумажника дареный градусник, сунул под мышку. Слыхал Севка, что у тифозных бывает очень сильный жар, и со страхом начал ждать, что скажет блестящий фитилек градусника.
Жар оказался не очень велик, и Севка повеселел: может, это и не тиф совсем, а испанка или просто застудился!
Повязав на голову платок, нахлобучив поверх шлем, он выполз под скамьей из рукавов своего полушубка и свернулся в клубок на одной поле, а другой накрылся, подтянув колени к самому подбородку.
Согревшись, Севка заснул. Отлетели куда-то промороженные станции с орущими людскими толпами, пропали грохочущие, насквозь продуваемые поезда, исчезла боязнь потеряться и погибнуть неведомо где, среди чужих, обозленных людей. Севка в новенькой розовой рубахе, держась за руку отца, идет праздничной улицей своего поселка и ест сладкий пряник. Ярмарка. К самому небу взлетают качели, играет гармонь, гудят церковные колокола, со всех сторон на разные голоса кричат торговки, зазывают людей к своему товару. Отец тоже весь разнаряженный. На нем синяя сатиновая косоворотка, шелковый пояс с кистями... Нет, это не отец. Кто же этот незнакомый? Да это же товарищ Ленин! Он крепко держит Севкину руку, щурится от солнца и говорит:
- Всего у нас будет вдоволь. Люди отдохнут от войны, подобреют. Все детишки пойдут в школу, потому что Советской стране нужны грамотные люди...
