было большим счастьем для русских: они подобрали эти запасы и остались тут осеновать. Всего от устья Амура до этих земель они шли 8 недель и три дня, терпя все время жестокую нужду и питаясь, чем попало. Когда установился зимний путь, они на нартах поднялись через хребет, отделявший верховья речки, на которой они стояли, от бассейна Лены, чтобы спуститься в долину этой реки. По пути им повезло найти тунгусскую «аргишницу», т. е. след от «аргиша» (поезда оленьих санок), шли по ней четыре дня и 27 декабря набрели на лагерь тунгусов, взяли у них аманатов и собрали ясак, а, главное, забрали у них в чумах продовольствие, в котором сильно нуждались. Положение их было очень тяжелое; у них не было даже топоров, так что они не могли сами продовольствоваться. Отсюда они дали знать о себе в Якутск.
Мы оставили Ярофея Хабарова в августе 1651 года, когда, покинув Банбулаев город, он пустился на поиски новых земель и народов и поплыл вниз по Амуру. Оставив влево устье Зеи, казаки увидели на правом берегу улус князя Кокурея, о котором им говорили туземцы; большое селение, состоявшее из 24 юрт, было покинуто жителями, убежавшими при первом слухе о приближении русских. В течение дня промелькнуло еще несколько поселков, а к вечеру показались башни того города, крепкого «свыше меры», о постройке которого силами всей Даурской земли Хабаров слышал от инородцев. В момент прибытия казаков в городе не было людей, так как владельцы его, князья Толга, Туронча и Омутей, выехали в окрестности на пир. Этим воспользовались русские. Тяжелые суда не могли подойти близко к берегу; поэтому они пересели в легкие лодки, и, подъехав к берегу, выскочили, побежали стремительно к городу и ворвались в него, не встречая никакого сопротивления, так как людей в нем было мало. Город был действительно сильно укреплен двумя стенами и тремя рвами. Завладев укреплениями, казаки взобрались на башни, чтоб с их высоты оглядеть окрестности. В расстоянии перелета стрелы они увидали значительный по размерам улус, в котором заметно было большое оживление, так как в нем-то пировали князья с своими людьми.
Первый заметил русских людей в городе князь Омутей, вскочил на коня и с криком ускакал прочь. Казаки бросились из города к улусу, «не щадя лица своего», и окружили его. Толга и Туронча, с их семьями и людьми засели в юртах и стали обороняться. Часть дауров, впрочем, успела бежать. Между тем, на судах услыхали пальбу и поспешно пригребли к месту боя. С судов сняли лошадей, и за беглецами погнались верхом, перехватили их и привели в город. Пока происходило преследование, осажденные в юртах туземцы продолжали отстреливаться. Хабаров велел толмачам уговаривать их сдаться. Князья отвечали: «За ясак нам что стоять? – только бы было постоянно. Мы ясак дадим, но сейчас у нас нет соболей; были у нас недавно люди богдыхановы, и мы им ясак дали». После чего они добровольно вышли к русским из юрт. Их отвели в город. Князья изъявили полную покорность: все дауры, живущие здесь с нами, – говорили они, – луков с 1000 и больше, мы теперь Государю вашему все послушны и ясак с себя станем давать по все годы. Пожалуйте, отпустите наших людей и рабов, жен наших и детей, а мы, князья, у вас сидим в заложниках, верьте нашим головам». Действительно, по их призыву явился с повинною князь Омутей и с ним 300 лучших людей. Дауры присягнули по своей вере, а для верности оставлены были в аманатах князья Туронча с братом, Толга с братом и один из братьев Омутея и, кроме того, еще три человека, пользовавшихся влиянием среди своих сородичей. Остальных мужчин отпустили и велели жить без боязни на прежних местах. Аманаты, примирившись с лишением свободы, настойчиво просили об одном, об освобождении их жен и детей. Казаки забрали меня с бабами, – с горечью говорил Толга, – что лучше, моя ли голова или баб? Отпусти баб, и я ясак дам». Казаки, «Государю радеючи», своих зипунов (добычи) не пожалели и «для постоянства и утверждения земли отдали всех женщин и детей, 170 человек, без выкупа. Когда их отпускали, Толга отрезал косу, которую носил по китайскому обычаю и отдал своей жене; символический смысл этого обряда остался для русских загадкой, и они только впоследствии поняли, что это сделано было неспроста.
После освобождения пленных, дауры принесли в виде ясака 60 соболей, отговариваясь по прежнему: «нынеча у нас соболей нет; на осень дадим полный ясак». Казалось, что с ними начинали устанавливаться добрососедские отношения: они мирно жили в своих улусах под городом «за один человек» с русскими, привозили им продовольствие, беспрестанно ходили к ним в город, и русские с своей стороны, тоже ходили к ним в юрты. Казаки мечтали прочно обосноваться в завоеванном городе; по жребию в нем были уже распределены участки для постройки изб, поставили особый двор, где держать аманатов, на всякий случай укрепили город башнями, на которые поставили пушки и вновь сделали вокруг него частокол. Хабаров предложил желающим завести пашню; на призыв откликнулось много охотников, и Хабаров бойко торговал захваченными им с собою серпами, косами и сохами, назначая самые бессовестные цены. Словом, Толгин город, как прозвали казаки укрепление, в котором они обосновались, обещал сделаться форпостом русской колонизации на Амуре, как вдруг 3-го сентября из юрт прибежал ходивший к туземцам казачий десятник (он же толмач) Костька Иванов с известием, что дауры хотели его схватить, и что он едва от них ушел. Не успел он закончить свой рассказ, как на глазах у казаков жившие в окрестностях города дауры сразу все поднялись, сели на коней, вместе с женами и детьми и ускакали, побросав свои жилища. Хабаров послал было их уговаривать, но уже никого не нашли в улусах, кроме двух старух. Тогда Ярофей стал упрекать аманатов, что они нарушили клятву и отослали своих людей. Князья отвечали: «Мы не отсылали их, мы сидим у вас, а у них своя дума». Толга добавил с благородным ожесточением: «Чем нам всем помереть, лучше мы одни помрем за свою землю, коли к вам в руки попали». Сколько ни бился с ними Хабаров, свирепые дауры твердили одно: «Ведайтесь вы с нами, однажды вам в руки попали». Хабаров прибег к пыткам, жег их на огне и бил кнутом, но они повторяли: «Отсеките нам головы, раз уж мы
