ромейские, и французские титулы и должности. Высшее звание деспота с правом носить царские пурпурные сапожки присваивалось членам императорской фамилии, венецианским дожу и подеста. Далее, с некоторым нарушением византийского чинопоследования, шли севастократор, кесарь, протовестиарий, великий дука. Ряд чинов имел двойное, как византийское, так и франкское, наименование: сенешаль — великий доместик, коннетабль — великий контоставл, маршал — протостратор и т. д. Некоторые ранги были созданы вновь и не имели византийских аналогов. Это прежде всего почетное звание венецианских дожей — «владыка (доминатор) четверти и еще полчетверти всей Романской империи». Подеста был вице-доминатором. Высшие чиновники и бароны составляли совет при императоре. Виднейшие из них — Конон де Бетюн и Жоффруа де Виллардуэн — в 1204 г. получили соответственно титулы протовестиария (с обязанностью охраны Константинополя в отсутствие государя) и маршала Романии. Для принятия важных решений император должен был испросить согласие баронского совета и венецианского подеста.
Делопроизводство Латинской Романии велось на основе западноевропейской практики, но и оно претерпело влияние византийской традиции [112]. Эта традиция была настолько привлекательной, что в XV в. афинские герцоги из флорентийского рода Аччайуоли вели документацию по-гречески, а жена правителя Эпира Карло I Токко Франческа Аччайуоли, подписав орисмос пурпуром, назвала себя «василисса ромеев» [113]. Управление в Венецианской и Генуэзской Романии в значительной степени основывалось на системе выборных советов и должностей, которые действовали короткий срок, обычно 1–2 года, и имели аналоги в коммунальном строе самих морских республик. Высшие официалы колоний и факторий именовались дуками, подеста, байло и консулами. В Латинской Романии протекали процессы, во многом аналогичные тем, что имели место и в самой Византии. Однако латинское господство углубило партикуляризм отдельных греческих областей, закрепило феодальную раздробленность византийского мира. Вместе с тем, Латинская Романия стала звеном, связавшим этот мир со странами Западной Европы, что имело немалые последствия для развития культуры как Византии, так и Запада. В немалой степени этому способствовали города Латинской Романии, сохранившие свое экономическое и культурное значение в ряде областей Латинской Романии [114].
Культура Латинской Романии [115]
Облик византийских территорий, которые вошли в состав различных государств Латинской Романии, существенно изменился. Приходили в запустение старые традиционные центры, такие, как Константинополь и Афины, отстраивались новые города: Андравида — столица Морейского княжества, Кандия — главный город венецианского Крита, Пера и Каффа — основные генуэзские торговые фактории Восточного Средиземноморья. В сельский пейзаж вписывались замки западноевропейских феодалов с их высокими башнями-донжонами, непривычными для византийского глаза. Лишь сами деревенские поселения в основном сохранили свой прежний вид, хотя и там в некоторых местах наблюдались перемены, связанные с убылью населения (каталанские Аттика и Беотия) или с введением монокультур (например, мастики на Хиосе).
В Константинополе городское строительство почти полностью прекратилось. Город опустел, часть его кварталов была испепелена пожарами и лежала в развалинах. Число жителей уменьшилось, и латиняне даже не предпринимали серьезных попыток ремонтировать или приводить в жилое состояние большое число разрушенных и заброшенных зданий. С трудом поддерживалась, но более не укреплялась великолепная крепость. Лишь немногие церкви Константинополя в этот период были перестроены или переоборудованы, украшены витражами. Легенда приписывает императору Фландрского дома, возможно Генриху I, постройку небольшой церкви или часовни в честь покровителя варягов-норвежцев св. Торлака. Но мы не знаем ни времени, ни места постройки, ни даже того, было ли это новое здание или же реконструкция прежнего [116]. Более типичным являлось основание латинских церквей на месте ранее существовавших греческих. Так, например, в 1232 г. во Влахернах таким образом устроили свой храм доминиканцы, посвятив его свв. Павлу и Марии [117].
Под натиском греческой «реконкисты» и под ударами болгар латиняне чувствовали себя на берегах Босфора весьма непрочно. К тому же строительной деятельности мешала крайняя скудость финансов. По мере нарастания военно-политического кризиса латинские императоры, правившие в городе, отрезанном от его традиционной аграрной периферии, должны были закладывать, а подчас и распродавать свое достояние. Последний государь Латинской империи Балдуин II продал даже знаменитую позолоченную свинцовую крышу своего дворца, а в качестве залога венецианцам за полученную от них ссуду отдал им собственного сына Филиппа [118]. И все же, несмотря на разорение, прекрасные памятники царственного града производили впечатление на крестоносцев. Знакомство с ними не прошло бесследно и для культуры Западной Европы, прежде всего Венеции, где византийское влияние после 1204 г. ощущалось особенно сильно [119].
Афины, как и Константинополь, в период латинского господства почти не знали гражданского строительства [120]. Город продолжал сокращаться в размерах, даже по сравнению с концом XII в., когда он уже испытывал явный упадок. На знаменитой афинской агоре пасли овец, а Одеон Аттика и стоя Эвмена были, возможно в XIV в., включены в состав оборонительных сооружений [121]. Еще Ф. Грегоровиус отметил любопытную деталь: слово и понятие акрополь совершенно исчезает из употребления. Как французы, так и каталанцы именуют афинскую цитадель Castel Setines, и даже Боккаччо в своей «Тезеиде» не назвал акрополь его именем [122]. Акрополь тем не менее стал чуть ли не единственным местом в Афинах, где продолжалось строительство. Северное крыло Пропилеев (бывший архиепископский дворец) было превращено афинскими герцогами в свою резиденцию. Реконструкция завершилась в XV в., в правление династии Аччайуоли (1388–1460). Этот флорентийский род довольно бережно обращался с древним памятником, возможно сознавая era историческое и культурное значение. Сооружение с как бы встроенными в него античными колоннами протянулось до Эрехтейона. Часть так называемой Пинакотеки стала капеллой св. Варфоломея. С самого начала французского владычества Парфенон был из православной митрополии обращен в латинскую с тем же посвящением Деве Марии. Он не подвергся существенной перестройке. На акрополе была воздвигнута высокая сторожевая квадратная башня (разобрана в 1874–1875 гг.), а также сооружен форт [123]. В ту эпоху, когда во Флоренции в полной мере ощущалось дыхание Ренессанса, флорентийское господство в Аттике не привело к какому-либо духовному обновлению. Правда, интерес к древним памятникам Афин заметен со второй половины XIV в.: в 1380 г. Педро IV Арагонский впервые описал акрополь как самую драгоценную в мире жемчужину [124]. Нотарий Николо Мартони, посетивший город в 1394 г., с проводником осматривал античные памятники: храм Зевса Олимпийского, который сочли большим дворцом императора Адриана, акведук Адриана (принятый за знаменитую школу Аристотеля с источником, вода которого способствовала овладению науками). Мартони всюду отмечал великолепие колонн и мраморных
