Тугой ледяной вал, пришедший первым от "Семи братьев", уже сползал на остров и рассыпался серебром среди качающихся тальников. Все понимали: там, у косы, начинается огромный тяжелый затор.
Вода, желтая, мутная, облизывая глинистые откосы берега, хлесталась и бурлила, местами перебрасываясь даже через дамбу. Льдины кувыркались, переворачиваясь наверх нижней, обмытой, гладкой, будто полированной стороной. Иногда они три-четыре вместе поднимались высоким шатром и тут же падали, раздавленные другими, более крупными и тяжелыми. На реке не стихал глухой грохот. Срезанные, выхваченные с откосов берега столетние сосны зелеными метелками проглядывали среди торосов.
А по острову ледяной вал катился и катился, двигался все дальше, засыпая камни, кусты, отдельно лежащие бревна живым, играющим на солнце серебром.
Василий Петрович с Феней между тем перебежали через протоку и, забирая в сторону от быстро наползающего на остров льда, скрылись, исчезли в мелких тальниках.
Можно было теперь отсчитывать минуты, можно было выверять расстояния, можно было зримо представлять себе, где и как идут они, что делают, - нельзя было остановить время и нельзя было остановить неумолимо ползущий ледяной вал, который, если только не рухнет затор на косе, не позже как через полчаса завалит, засыплет весь остров полностью и ворвется в протоку. И было теперь уже все равно, останется ли целой дамба, сохранится ли в запани замороженный лес. В этом тягучем и даже как бы неподвижном течении времени жизни человеческие, две жизни человеческие, неведомо - оборвались или не оборвались еще за ледяным заслоном? - вот что было единственным и главным...
Что происходит там?..
Что делают там люди?..
Делают ли?..
Храпя и сбрасывая с себя шумные струи воды, на дамбу тяжело взобралась зеленоватая, обмятая по углам льдина, повернулась, как танк.
Конец!..
Крепость сдается...
Но в этот миг под ногами Цагеридзе словно ушла вниз, дрогнула земля. А за островом, в дальнем его конце, невообразимо высокий и неохватный, сверкающий стеклом и сталью, встал ледяной столб. Раскололся и тучами мерцающих осколков упал по широкому кругу.
Второй раз дрогнула земля. И новый столб из стекла и стали взметнулся над черными тальниками еще размашистее и выше. В мелкой водяной пыли, повисшей в воздухе над местом взрывов, зажглись красные и фиолетовые огоньки.
Ползущий по острову гигантский вал сразу остановился, будто ему, как зверю, вбили две пули в переносье.
Не горбился больше и Читаут. Он шумно отвалился от берегов.
Зеленоватая льдина качалась на дамбе, как коромысло весов.
Высокие торосы медленно опадали, рассыпались.
Вежливо уступая друг другу место, ледяные поля потянулись вдоль дамбы за остров...
...Цагеридзе вяло обтер рукой лицо. Ломило в ушах, болели челюсти. Сколько времени продолжалось все это, представить он не мог... Дамба осталась цела. Запань и замороженный в ней лес - тоже.
А люди?..
За ледяным валом на острове ничего не было видно.
Какая разница теперь, что происходит тут, у Громотухи. Снова остановились льдины или свободно плывут...
Рядом с собой Цагеридзе заметил Косованова.
- В поселок, скорей надо в поселок, - чувствуя чугунную тяжесть в ногах, сказал он.
- Не убедил я, - горько проговорил Косованов. - Опять на "рыск" Петровича нашего потянуло. Девчонку еще сманил. Что же Иван Романыч?..
На берегу, кроме них, не было уже никого. Дымились догорающие костры.
13
От поселка к протоке вело несколько спусков, пешеходных тропинок. А в нижнем конце протоки, против самого ухвостья острова был устроен конный и автомобильный взвоз, по которому когда-то в начале зимы пробовали вывозить бревна, выколотые изо льда. Еще дальше этого взвоза, совсем на чистой поляне, в стороне от всяких построек, горбилась над землей вся в бурых метелках сухой полыни дерновая кровля с высокой вытяжной трубой - склад для взрывчатки. И потом начиналась тайга, уходящая вовсе в неведомое.
Феня хотела побежать за Громотуху вместе со всеми. Только там и будет что посмотреть. Здесь, против поселка, ничего не произойдет. И еще: ей следовало быть поближе к отцу. Вдруг она ему зачем-то понадобится. Сделать какую-нибудь неотложную запись или попроворнее, вместо него, щелкнуть затвором фотоаппарата. Но она чуточку замешкалась, и ее прихватил Иван Романович Доровских.
- Загорецкая, - сказал он, - всех как водой смыло, понеслись за Громотуху. А Николай Григорьевич велел у спусков к протоке поставить охрану, чтобы какого-нибудь чудака случаем на остров не понесло. На пешие тропочки я набрал все-таки. А ты шагай на конный взвоз.
- Иван Романыч...
- Ну, понимаешь! Нет же никого...
И Феня подчинилась.
При ней была "общая" тетрадь, карандаш, припасенные на всякий случай.
Никто не мешал думать, и Фене захотелось посочинять стихи.
Она отыскала себе удобное местечко - три крупных валуна, совсем как кресло, и уселась на прогретые солнцем камни. Отсюда не очень хорошо, но все-таки видна была дамба, пересекавшая верх протоки, круто наискось, видны были дымящиеся за Громотухой костры и движущиеся яркие пятна - девичьи праздничные платки и платья. Это - если смотреть направо. А прямо перед Феней лежали скучная, посеревшая, вся в талых лужицах протока и за нею еще более скучный остров, ощетинившийся низкими черными тальниками. Влево, с вольным размахом до самого голого мыса, за который зимой уползало багровое солнце, открывался Читаут, пробитый, издырявленный накануне произведенными взрывами.
"Попалась так попалась, девушка, Ивану Романычу. Теперь сиди", подумала Феня. И написала первые две строчки:
Разве может прийти весна, не волнуя кровь?
Разве может прийти она, не неся цветов?
Написала и тут же с досадой зачеркнула:
- "Кровь" - "цветов"... "Не неся..." И вообще не свое, а с кого-то. Из девятнадцатого века.
Она попробовала переписать:
Приходи! Приходи же скорее, веселый май!
Приноси облака грозовые, на реке лед взломай.
И рассердилась окончательно:
- Да что это меня сегодня на какие-то альбомные стихи тянет! А если так начать...
Ледоход...
Тяжела становится для реки броня.
Всюду солнце, цветы. Грозовые плывут облака.
Все в живых огнях. Но в реке
нет огня!
Подо льдом темно, лед ей больно давит в бока,
Не дает дышать...
Феня чуть не заплакала:
- Не то! Не то! И не так! Привязался еще этот размер идиотский!
Перечеркнув и эти строчки, она принялась грызть карандаш. Вдруг ей послышалось: со стороны Громотухи докатился какой-то приглушенный расстоянием гул.
Она подняла голову, вскочила и увидела, как по ту сторону дамбы вздымается, вспухает лед на реке, а от поворота к "Семи братьям" медленно движутся высокие, угловатые торосы, поблескивающие на солнце своими острыми гранями.
Феня перевела взгляд на остров, на главное русло реки, к крутой галечной косе, вклинившейся в реку от правого берега. Лед медленно, торжественно двигался и здесь, одновременно почему-то опускаясь, садясь все ниже, словно какая-то неведомая сила властно прижимала его ко дну. А тем временем за Громотухой ледяные горы громоздились все выше и выше.
"Затор! У косы сейчас образуется затор! Вода уходит, лед садится на камни, - испуганно подумала Феня, припомнив, какие страсти рисовал утром в столовой Василий Петрович. - Если на косе ледяные поля прихватит, зажмет вся эта беда от "Семи братьев" поползет через остров в запань..."
Тетрадь упала на землю. Ветер со звонким пощелкиванием перебирал ее налощенные листы.
"Что же это такое? Да что же это такое? - с остекленевшими от страха глазами мысленно твердила Феня, видя, как первые серые льдины в верхнем конце протоки двинулись на остров, подгибая и ломая тальники. - Это же конец всему. Вся наша работа пропала. Лес погиб..."
В горе и отчаянии Феня закричала:
- Да стой ты! Стой! Остановись!..
Она готова была побежать страшной силе навстречу, стать ей на пути, оттолкнуть, отбросить назад... А ледяной вал неотвратимо поднимался все выше, теперь подползая уже и к самой косе. Льдины лопались, вставали на дыбы, кувыркались, тыкались в берега. Было похоже: они взбираются друг другу на плечи, чтобы оглядеться, куда им двигаться дальше.
Мимо нее торопливо прошагал Василий Петрович, спускаясь по взвозу к протоке. Откуда он появился, Феня не заметила. И даже не подумала его остановить. Василий Петрович для нее был крупным начальником, на которого не распространяются ничьи приказы.
Через плечо на полотенцах, связанных узлом, у него были переброшены два каких-то ящика, длинных и, должно быть, очень тяжелых. Один на груди, другой - на спине. Шел Василий Петрович, все время хватаясь за поясницу, и Фене вспомнилось, что он в последние дни постоянно жаловался на сильную боль в "крестце". Он, конечно, спешил на остров не зря, он тоже видел гибель всех их трудов - грозно ползущий ледяной вал и, наверно, надеялся его остановить. Феня даже не спросила себя - "как?" - она видела, что Василий Петрович очень торопится, что ему трудно, больно. И поэтому она просто метнулась вслед за ним.
