и БССР, и их местонахождение не известно;
– 5 чел[овек] арестованы за контрреволюционную деятельность за время пребывания в лагерях военнопленных и осуждены на различные сроки;
– 3 человека умерло».
Стоит подчеркнуть, что если бы была верна сталинская версия катынского дела, то в декабре 1941 г. Л. П. Берия должен был бы написать как минимум: «3 320 чел[овек] в соответствии с известным вам решением от 5 марта 1940 г. не эвакуированы, местонахождение неизвестно» либо конкретнее: «…расстреляны немцами». Ничего подобного мы здесь не видим. Более того, количество умерших естественной смертью за год работ в лагерях явно было бы больше, чем 3 человека на более чем 3 тыс. Таким образом, упомянутое в документе решение от 05.03.1940 не поддается «невинным» интерпретациям. 18 марта 1942 г. В. Андерс встретился с И. В. Сталиным и В. М. Молотовым в сопровождении Л. Окулицкого. В. М. Молотов сообщил, что «офицеры, указанные в предыдущем списке, на территории СССР не обнаружены», на что И. В. Сталин заявил, что «они ушли из СССР». На вопрос В. Андерса «Куда?» последовал ответ фактического главы советского государства: «Неизвестно <…> Вам лучше знать» [1013].
04.12.1943 начальник 2-го отдела УПВИ майор И. С. Денисов составил справку «о военнопленных поляках, содержащихся в лагерях НКВД в 1939– 41 гг.», где о пропавших поляках говорится: «Передано через 1-й спецотдел НКВД в распоряжение УНКВД областей, на территории которых были расположены лагеря – 15 131» [1014]. 01.11.1945 следующий начальник 2-го отдела А. Н. Бронников писал о 130 075 убывших поляках, среди них «передано в распоряжение УНКВД, на территории которых дислоцировались лагеря (через 1-й спецотдел НКВД СССР), 15 131» [1015].
Итак, после мая 1940 г. около 15 тыс. военнопленных числились в сводной статистике Управления по делам военнопленных и интернированных лишь в качестве переданных через 1-й спецотдел НКВД в распоряжение УНКВД областей, после 1941 г. их число не изменялось, а в текущей статистике не числились вовсе; они значились как убывшие из распоряжения Управления. Это означает, что после мая 1940 г. эти польские граждане перестали быть военнопленными.
Однако мы уже видели, что в документации комиссии Бурденко утверждается, что местонахождение поляков устанавливается документацией УПВИ (в частности, рапортом Ветошникова и Сопруненко). Все свидетели (включая якобы одного из начальников лагерей военнопленных Ветошникова) говорят именно о военнопленных. О военнопленных говорят и якобы две записи в блокноте бургомистра Смоленска Б. Г. Меньшагина. При этом подложность этих двух строк подтверждается еще и письмом Б. З. Кобулова начальнику Главпура РККА А. С. Щербакову от 16.10.1943 с выпиской из меньшагинского блокнота [1016], в которой на эти записи нет никакого намека – притом что как раз записи о катынских поляках были бы в тот момент гораздо важнее для Главпура, чем сведения о режиме для евреев и административных материях. Из всего этого следует, что заключения комиссии базировались на заведомо фальсифицированных советской стороной сведениях, включая фальшивые документы.
На этом проблемы с подлинностью данных советской комиссии не заканчиваются. Так, на основании показаний свидетелей она заявила, что «массовые расстрелы польских военнопленных в Катынском лесу производило немецкое военное учреждение, скрывавшееся под условным наименованием “штаб 537 строительного батальона”, во главе которого стояли оберст-лейтенант Арнес и его сотрудники – обер-лейтенант Рекст, лейтенант Хотт». Но мало того, что это был 537-й полк связи, а не строительный батальон, так к тому же точно задокументировано, что Ф. Аренс (не «Арнес») был откомандирован в него лишь 15.11.1941 (и принял командование 25.11.1941) [1017]. А об А. Беденке, который был командиром полка в означенный период, даже не упоминается.
Таким образом, существуют достаточные доказательства того, что советское сообщение содержит существенно фальсифицированные сведения и не может быть использовано для доказательства сталинской версии катынского дела.
Некоторые катынские негационисты, начиная с Ю. И. Мухина, сознавая проблему, которую для них представляет отсутствие поляков в системе УПВИ после весны 1940 г., предложили альтернативную гипотезу: вопреки официальным советским утверждениям, военнопленные были осуждены и содержались в отделениях ГУЛАГа, где использовались на принудительных работах, что советскому руководству будто надо было скрывать. Именно этим якобы объясняется полное исчезновение военнопленных трех конкретных лагерей из документации УПВИ и тот факт, что связь с ними оборвалась тогда же: «Но ведь мы знаем, что в те годы судебные приговоры в СССР сопровождались и наказанием в виде лишения права переписки» [1018]. Гипотеза эта будет подробно проанализирована далее, но уже сейчас можно сказать, что она, не объясняя на самом деле местонахождения польских граждан, создает лишь дополнительные проблемы. Во-первых, признается применение существенных фальсификаций советскими органами в катынском деле, что ведет к невозможности использования результатов советского расследования этого дела в качестве серьезного доказательства.
Во-вторых, гипотеза эта также несовместима с документами Российского государственного военного архива (далее – РГВА) и ЦА ФСБ. Уже упоминалась записка Л. П. Берии И. В. Сталину о проверке списка В. Андерса и В. Сикорского, которая опровергает советскую версию независимо от юридического статуса польских граждан. В уже процитированной справке П. К. Сопруненко от июня 1941 г. имеется категория «арестовано, осуждено, умерло и бежало за все время», в которой числятся 2 758 человек. Поляки из трех лагерей, будь они действительно осуждены, тоже должны были числиться в этой категории, но они перечислены отдельно.
Есть и соображения более общего характера, показывающие невероятность того, что поляки из трех лагерей были живы после мая 1940 г. Во-первых, полное отсутствие документов о них. Для сравнения: в РГВА хранятся тысячи документов об этих поляках до весны 1940 г.: разного рода сводки, отчеты, переписка – в общем, те массивы документов, которые и должны были отложиться на протяжении многих месяцев плена, документы, отражающие все стороны жизни. Но в архивах нет хоть каких-нибудь документов о том, что военнопленных куда-то направили после того, как они были переданы под расписку соответствующим УНКВД. Нет фундированного ответа на вопрос, что случилось с примерно 6,3 тыс. осташковскими поляками и примерно 3,8 тыс. старобельскими поляками после перевозки их в Калинин и Харьков. После войны их не оказалось в живых. Поляки искали пропавших товарищей как могли – посылали людей по СССР, тщательно опрашивали всех вернувшихся из плена соотечественников, составляли списки пропавших. Если бы тысячи поляков работали на дорогах в Смоленской области (не так далеко от границы), об этом, без всяких сомнений, из множества источников стало бы известно Андерсу, Сикорскому и другим. Офицер Ю. Чапский был в армии Андерса уполномоченным по розыску пропавших поляков из трех лагерей, в мемуарах он описывает все перипетии поисков, которые не дали никаких результатов [1019].
Разговоры об «уничтожении всех документов» некими заговорщиками несерьезны. Во-первых, этому нет ни малейших доказательств, а
