Точная дата и место рождения Льва Африканского не установлены. По-видимому, это событие произошло в Гранаде между 1489 и 1495 годами. В те годы войска Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской завоевали эти территории, служившие последним оплотом арабов в Испании. Спасаясь от католиков, семья бежала в Барбарию. Мальчику с детства пришлось много путешествовать. В 1519 году, то есть ко времени, когда жизнь Льва Африканского кардинально переменилась, он был еще очень молод, но накопленные им знания и опыт были обширны; они-то и стали причиной интереса к нему папы римского и интеллектуальных кругов Испании. Юноша посетил Судан, Ближний Восток, побывал в Египте, Иране, Армении, Аравии, доходил до Мекки, жил в Стамбуле, Александрии, Каире и всюду, где побывал, вел записи и дневники. Многих интересных людей повидал он в своих путешествиях, встречался и со знаменитым корсаром Аруджем во время осады Бужи в 1515 году. И вот, в 1519 году он возвращался морем из Египта в Магриб. Его выбор пал на море не случайно. «Арабы, живущие в пустынях между Барбарией и Египтом, — писал через несколько лет путешественник, — …стали самыми страшными и ужасными убийцами, какие есть в мире. Когда в их руки попадают чужестранцы, арабы, отняв у них все, что есть, продают их сицилийцам. Из-за этого по морскому побережью, окаймляющему пустыню, в которой живут эти арабы, уже сто лет как не проходил ни один караван. Если же там и проходит какой-нибудь караван, то он обычно идет в глубине материка, на расстоянии 500 миль от моря.
Чтобы избежать риска попасть к ним в руки, я проехал вдоль всею этого берега по морю вместе с тремя купеческими кораблями… боясь каждый момент быть захваченным корсарами с Сицилии и Родоса».
Однако путешественнику не повезло. В районе острова Джерба корабль, на котором он плыл, был перехвачен сицилийским корсаром Пьетро Бовадилья. У Льва нашли бумаги и записки, заинтересовавшие корсара. Через несколько лет они легли в основу книги, благодаря которой европейцы познакомились с географическим описанием неизвестной дотоле Африки. А тогда, в 1519 году, Бовадилья увез географа в Неаполь, а затем в Рим. Здесь он подарил его вместе с привезенным жирафом Льву X. Автор предисловия к первому изданию книги «Описание Африки» писал, что «папа, увидев его (Льва) и узнав, что он находит в географии удовольствие и уже написал одну книгу по географии, которую возил с собой, встретил его очень благосклонно, обласкал и назначил ему хорошее жалованье, чтобы он не уехал. Затем он уговорил и убедил его принять христианство…» В 1521 году Лев X умер, а его преемнику Адриану IV, не увлекавшемуся географией, арабский путешественник был малоинтересен. Лев Африканский преподавал в Болонье и работал над своей книгой, которую закончил в 1526 году. Года через два он уехал из Италии в Тунис, и никаких достоверных сведений о дальнейшей судьбе этого пленника итальянских корсаров не сохранилось.
Фра Филиппо ди Томмазо Липпи
«Как-то Филиппо был в Марке Анконской и отправился со своими друзьями прокатиться на лодке по морю. Внезапно появились галеры Абдула Маумена, великою барбарийскою корсара того времени, и наш добрый фра Филиппо вместе со своими друзьями был захвачен в плен, закован в цепи и отвезен в Барбарию, где в тяжелом положении находились они года полтора и Филиппо пришлось держать в руке вместо кисти весло. Но как-то раз, когда из-за непогоды нельзя было выйти в море, его заставили рыть и разрыхлять землю в саду. Нередко приходилось ему видеть там Абдула Маумена, своего господина, и вот однажды пришла ему фантазия нарисовать его на стене в мавританской одежде, и это ему удалось так хорошо, что тот вышел совсем как живой.
Всем маврам это показалось каким-то чудом, потому что в этих краях не принято ни рисовать, ни писать красками. Тогда корсар велел освободить художника и стал обращаться с ним как с другом и из почтения к нему поступил так же с другими пленниками. Много еще написал красками прекраснейших картин фра Филиппо для своего господина, который из уважения к его таланту одарил его всякими вещами, в том числе и серебряными вазами, и вместе с его земляками приказал доставить их целыми и невредимыми в Неаполь».
(М. Банделло. «Новеллы».)
«…Счастливо и весело, с хорошими винами и отличным столом… я около месяца там прожил (на вилле приморского города Чивитавеккья. — Д. К.), и каждый день, один-одинешенек, ездил на берег моря и там спешивался, нагружаясь разнообразнейшими камешками, раковинами и ракушками, редкостными и прекрасными. Последний день — потому что потом я туда больше ездил — на меня напало множество людей, каковые, перерядившись, сошли с мавританской фусты, и когда они уже думали, что как бы загнали меня в некое ущелье, каковое казалось невозможным, чтобы я ушел из их рук, я вдруг вскочил на свою лошадку, решившись на опасный шаг или тут же спечься, или свариться, потому что видел мало надежды избежать одного из этих двух способов, и Божьей волей, лошадка… скакнула так, что невозможно поверить; так что я, спасшись, возблагодарил Бога. Я сказал графу; тот поднял тревогу; фусты виднелись в море. На другой затем день, здоровый и веселый, я вернулся в Рим».
(«Жизнь Бенвенуто, сына маэстро Джованни Челлини, флорентийца, написанная им самим во Флоренции».)
Мигель де Сервантес Сааведра в Алжире
«Если раны мои и не красят меня в глазах тех, кто их видел, то во всяком случае возвышают меня во мнении тех, кто знает, где я их получил, ибо лучше солдату пасть мертвым в бою, нежели спастись бегством… Шрамы на лице и на груди солдата — это звезды, указывающие всем остальным, как вознестись к небу почета и похвал заслуженных». Так писал в предисловии ко второй части романа «Дон Кихот» великий испанский писатель Мигель де Сервантес Сааведра, размышляя о тяжелых увечьях, полученных им в сражении с турецким флотом в бухте Лепанто.
Тогда, командуя ротой на галере «Маркеза», героический идальго получил две раны в грудь, а выстрел из аркебузы искалечил ему левую руку, и развившийся паралич превратил Сервантеса в калеку. Но мужественный двадцатитрехлетний солдат не мог и представить, что безжалостная бойня в Лепанто — это лишь начало страшных испытаний, которые ждут его впереди. Ему предстояло пройти через плен у алжирских корсаров и в ежедневной борьбе за свободу познать предательство, унижение, нравственные и физические терзания.
После Лепанто военная деятельность де Сервантеса продолжалась еще несколько лет. Полгода пролежав в госпитале, он вернулся на службу, сражался с турками на море у греческого побережья и на суше, в Тунисе, находился в гарнизонах на острове Сардиния и в Неаполе. Так продолжалось до 1575 года, когда Сервантес решил оставить военное поприще.
В сентябре он с братом Родриго сел на небольшую галеру «Эль Соль» («Солнце») и отплыл из Неаполя на родину. Казалось, он мог не беспокоиться о своем будущем; в его железной шкатулке лежали рекомендательные письма на имя короля Филиппа II, полученные Сервантесом от сводного брата короля дона Хуана Австрийского, командующего христианским флотом на Средиземном море, и Карлоса Арагонского, герцога де Сеса, вице-короля Неаполя, — они должны были составить ему протекцию в Испании. Галера держала путь на Барселону. 26 сентября она миновала Марсель и проходила мимо устья Роны, когда случилось непредвиденное. «Приняв меры предосторожности, мы тронулись в путь, держась берега и намеренно не забираясь в открытое море, — рассказывал Сервантес о происшедшем в новелле «Английская испанка». — Когда мы подплывали к расположенной на французском побережье местности, именуемой «Три Марии», и наша первая фелюга была на разведке, из одной бухты на нас внезапно выехали два турецких галиота; один из них отрезал нас с моря, другой — со стороны земли, а когда мы бросились к берегу, они настигли нас и захватили в плен. Переведя на свой галиот, турки нас раздели донага; все, что было на фелюгах, они разграбили; самые фелюги они не потопили, а выбросили на берег, сказав, что они им пригодятся в другой раз для перевозки награбленной у христиан добычи».
Сервантес попал в рабство к корсару Лели Мами и был привезен в Алжир. На беду или на счастье, алжирцы нашли при нем рекомендательные письма к королю и посчитали, что имеют дело с влиятельным и знатным грандом. Сервантесу объявили, что он выйдет на свободу, когда за него заплатят большой выкуп, — уверениям испанца, говорившего, что его родственники небогаты, естественно, никто не поверил. Впрочем, расчеты корсаров на получение выкупа не один раз спасали Сервантеса, ведь за время плена он совершил множество проступков, за которые запросто могли содрать кожу, отрезать уши или повесить вниз головой.
