* * *
Как и в других многочисленных случаях, сталинские преступления стали возможны из-за гитлеровской политики. По большому счету, немецких мужчин можно было угонять, а немецких женщин насиловать потому, что нацисты не смогли организовать систематической эвакуации. В последние несколько недель войны немецкие войска бежали на запад, чтобы сдаться британским или американским, а не советским властям, но гражданское население часто было лишено такой возможности.
Гитлер преподносил войну как вопрос воли и поэтому акцентировал внимание на тенденции, которая всегда присутствует на войне, – отрицать поражение и таким образом усугублять его последствия. Он рассматривал вооруженный конфликт как экзамен для немецкой расы: «либо Германия будет мировой державой, либо Германии не будет вообще». Его национализм всегда был особенным: он полагал, что немецкий народ потенциально велик, но ему нужен имперский вызов, чтобы очистить себя от дегенерации. Таким образом, немцы были в фаворе, пока продолжалась война и пока она продолжалась успешно. Если немцы разочаровали Гитлера, не сумев очистить себя кровью побежденного врага, то в этом была их вина. Гитлер указал им путь, но немцы не сумели по нему пройти. Если немцы упустили свой шанс к спасению, то для их выживания больше не было причин. Для Гитлера любое страдание немцев было последствием их собственной слабости: «Если немецкий народ не готов бороться за собственное сохранение, – ну, что же, пускай гибнет»[663].
Сам Гитлер предпочел самоубийство. У него не было прагматических взглядов, необходимых для сохранения жизни гражданского населения. Гражданские власти в Восточной Германии, гауляйтеры, были верными членами нацистской партии и самыми преданными последователями Гитлера. В трех самых главных округах гауляйтеры не смогли организовать эвакуацию. В Восточной Пруссии гауляйтером был Эрих Кох – тот самый, который был рейхскомиссаром Украины. Он однажды сказал, что ему придется застрелить любого украинца, который достоин есть с ним за одним столом. Теперь, в январе 1945 года, армия, состоящая довольно существенно из украинцев, напирала на его немецкий округ и он, казалось, не мог в это поверить. В Померании Франц Шведе-Кобург даже пытался остановить поток немецких беженцев. В Нижней Силезии Карл Ханке был озабочен тем, что бегство населения может разрушить его замысел по превращению Бреслау (ныне Вроцлав) в крепость, способную остановить Красную армию. Фактически, Красная армия окружила Бреслау так быстро, что люди оказались в западне. Поскольку немецкое гражданское население эвакуировалось слишком поздно, спаслось значительно меньше людей, чем могло бы спастись. Советский флот потопил двести шесть из семисот девяноста суден с эвакуированными немцами, отходившими от Балтийского побережья. Об одном из них, «Вильгельме Густлоффе», позже напишет Гюнтер Грасс в своем романе «Траектория краба»[664].
Немцы, бежавшие посуху, часто оказывались, в прямом смысле слова, меж двух огней – Красной армией и Вермахтом. Снова и снова советские танковые соединения врезались в колонны немецких гражданских, которые двигались пешком и на запряженных лошадьми телегах. Ева Янц вспоминает, что было потом: «Нескольких мужчин застрелили, женщин насиловали, а детей били и забирали у матерей». Грасс, который был свидетелем такой сцены в качестве солдата Ваффен-СС, «видел, как кричала женщина, но не мог услышать ее крика»[665].
* * *
Новую Польшу основали в тот момент, когда бегство стало депортацией. Конец военных действий принес организованную этническую чистку на новые западные земли Польши, официально известные как «обретенные территории». 26 мая 1945 года Центральный комитет Польской Коммунистической партии постановил, что все немцы на польской территории должны быть переселены. К тому времени немцы уже возвращались назад. Они сбежали от Красной армии, но не хотели терять все свое имущество и покидать родину. Они не могли знать, что их возвращение бессмысленно, что их родина станет Польшей и что их дома отдадут полякам. К июню 1945 года вернулись около миллиона из примерно шести миллионов немецких беженцев. Польские коммунисты решили послать вновь созданную армию, которая теперь была под их командованием, «вычистить» этих немцев с территории, которая в их понимании была польской[666].
Летом 1945 года польские коммунисты нервно ожидали условий окончательного мирного договора. Если они не смогут держать немцев к западу от линии Одера-Нейсе, то, возможно, им не отдадут эти территории. Они также следовали примеру находящейся прямо к югу от них демократической Чехословакии: ее президент, Эдвард Бенеш, был ярым адвокатом депортации немцев во время войны. Он сказал своим гражданам 12 мая, что немецкий народ «перестал быть человечным». Днем ранее руководитель Чехословацкой Коммунистической партии объявил послевоенную Чехословакию «республикой чехов и словаков». Чехословаки, среди которых немецкое нацменьшинство составляло около трех миллионов человек (четверть населения), выгоняли своих немецких сограждан за границу, начиная с мая. Тридцать тысяч немцев были убиты в ходе этих выдворений; 5558 немцев совершили самоубийство в Чехословакии в 1945 году. Гюнтер Грасс, к тому времени военнопленный в одном из американских лагерей в Чехословакии, задавался вопросом, стерегут ли американские солдаты его либо же защищают немцев от чехов[667].
Офицеры новой польской армии говорили своим войскам, чтобы те обращались с немецкими крестьянами, как с врагами. Весь немецкий народ был виновным и не был достоин сочувствия. Командующий генерал издал инструкции «обращаться с ними так, как они обращались с нами». До этого не дошло, но условия военных депортаций 20 июня – 20 июля 1945 года отражали поспешность, безразличие и примат высокой политики. Армия депортировала людей, живущих ближе всего к линии Одера-Нейса, чтобы создать впечатление, будто эти территории готовы к передаче их Польше. Армия окружала села, давала людям несколько часов на сборы, строила их в колонны, а затем переводила через границу. Армия доложила о таком переселении около 1,2 миллиона человек, хотя это, вероятно, очень большое преувеличение; некоторых людей депортировали дважды, поскольку пробраться назад после ухода солдат не составляло особого труда[668].
По всей видимости, эти польские усилия летом 1945 года не оказали влияния на финальный результат. Хотя британцы и американцы согласились между собой, что они должны противостоять сталинским планам относительно польской западной границы, они пошли на уступки по этому вопросу на Потсдамской конференции в июле 1945 года. Они приняли предложенную Сталиным границу Польши по линии Одера-Нейсе; единственным условием, которое Сталин, видимо, считал витриной для польско-американских избирателей, было то, что следующие польское правительство должно быть избрано в результате свободных выборов. Три державы согласились, что трансферы населения из Польши и Чехословакии (и Венгрии) должны продолжиться, но только после паузы, необходимой для обеспечения более гуманных условий переселения людей. Немецкие земли были под совместной оккупацией: северо-восток был оккупирован СССР, запад – Великобританией, юг – США. Американцы и британцы выражали обеспокоенность, что дальнейшие хаотичные передвижения населения принесут беспорядки на их оккупационные зоны в Германии[669].
После Потсдамской конференции правительство Польши как раз старалось создать нечеловеческие условия для немцев в Польше, чтобы немцы решили уехать. Сталин сказал Гомулке, что тот «должен создать такие условия для немцев, чтобы они сами захотели сбежать». Начиная с июля 1945 года, польские власти именно так и поступали под предлогом-эвфемизмом «добровольных репатриаций». Политика непрямого выдворения была, пожалуй, самой вопиющей в Силезии, где уполномоченный правительства запретил использовать немецкий язык в общественных местах, запретил немецкие школы, отобрал немецкое имущество и приказал немцам-мужчинам работать в шахтах. Самым, пожалуй, бесхитростным (или циничным) был подход в городе Ольштын, который ранее находился в Восточной Пруссии, где немцам предложили «добровольно» уйти в Германию к концу октября 1945 года и попутно проинформировали, что «те, кто оказывает сопротивление, будут направлены в лагеря»[670].
Польские тюрьмы, временные лагеря для уголовников и трудовые лагеря были в это время заполнены немцами, с которыми, как и со всеми остальными узниками, обращались очень плохо. Тюрьмы и лагеря поместили под юрисдикцию возглавляемого коммунистами Министерства общественной безопасности, а не под юрисдикцию Министерства юстиции или внутренних дел. В это время польское правительство все еще было коалицией, но в нем доминировали коммунисты, которые всегда обеспечивали контроль таких институтов, как общественная безопасность. Лагерных начальников обычно сверху никто не контролировал, в лагерях царил хаос и часто происходили убийства. В селе Нешава в центрально-северной части Польши в реку Вислу сбросили тридцать восемь мужчин, женщин и детей; мужчин и женщин сначала расстреляли, а детей – нет. В лагере города Любранец начальник выплясывал на немке, которую так избили, что она не могла пошевелиться. При этом он выкрикивал: «Мы закладываем фундамент новой Польши»[671].
