Не меньше десятка воронок окружало узкий глубокий окоп. Его рассматривали со всех сторон, кое-кто даже залезал в него. Окоп, полузасыпанный комьями земли, выброшенной близкими разрывами, казался таким ненадежным укрытием, что всякому было ясно: Земсков и его бойцы никак не могли рассчитывать на спасение. В нескольких шагах, рядом с остовом обгорелого танка, моряки нашли бляху с якорем и раздробленный приклад автомата. Это было все, что осталось от молчаливого, узкоглазого казаха, который подорвал себя вместе с танком за несколько мгновений до того, как Земсков подал команду "Залп!"
Подошла машина с автоматической пушкой. Сомин соскочил с подножки, растолкал людей, кинулся к Земскову:
- Андрей!
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, наконец Земсков сказал:
- Спасибо! - И Сомин понял, что Земсков благодарит его за выполнение команды.
Валерка Косотруб тоже подошел. Против обыкновения, он не улыбнулся, не засмеялся, даже не поздоровался с Земсковым. В глазах его был вопрос, который он не решался задать.
- Нет ее, Валерка, - тихо сказал Земсков. Потом он обратился к Николаеву: - Где Будаков?
Этого не знал никто.
Когда рассаживались по машинам, подъехал на "виллисе" молодой розоволицый подполковник с усиками.
- Где командир вашего полка? - спросил он.
- Командира полка здесь нет, - ответил Земсков. - Слушаю вас, товарищ подполковник.
Подполковник удивленно взглянул на изможденного, перепачканного глиной и кровью человека в рваном комбинезоне.
- Я вас слушаю, - повторил Земсков, и подполковник понял, что именно к этому человеку следует обращаться. Оказалось, что пехота наткнулась у хутора Павловского на упорную оборону. Занять хутор с ходу не представлялось возможным. Земсков попросил карту и разложил ее на крыле боевой машины.
- Павловский надо атаковать немедленно, - сказал он. - Дивизион капитана Сотника поддержит вас, товарищ подполковник. Одновременно одна из ваших рот на автомашинах должна зайти во фланг и нанести удар по хутору вот отсюда... Ее поддержит дивизион капитана Николаева.
- Постойте! - перебил подполковник. - Тут же нет никаких дорог.
- Дорога есть. Я прошел по ней сегодня ночью. Машины поведу я.
Подполковник согласился. Договорились о том, что дивизион Николаева даст залп в тринадцать ноль-ноль. Как только пехотная рота ворвется с фланга на окраину хутора, будет подан сигнал: две зеленые ракеты. По этому сигналу даст залп дивизион Сотника, и сразу же начнется наступление на хутор со стороны шоссе.
- Товарищ капитан Сотник! Выводите машины на дорогу, - сказал Земсков. - Павел Иванович, мы с тобой поедем вместе.
- Есть! - Николаев нисколько не удивился тому, что Земсков отдает приказания. "Андрей знает, что делает!"
Земсков вспомнил:
- У тебя нехватка офицеров. Баканов в госпитале, Шацкий убит.
Николаев глухо повторил:
- Шацкий убит...
Земсков сказал громко, так, чтобы слышали все:
- Младший лейтенант Шацкий, старшина Дручков и весь расчет первой боевой машины погибли, как положено морякам. Мы отплатим. Сегодня же. Лейтенант Сомин!
- Есть!
- Почему вижу на шоссе только два автоматических орудия?
- Два орудия мы потеряли в бою с "Фердинандами" сегодня на рассвете.
- Белкин жив?
- Жив.
- Останется вместо тебя. Ты примешь батарею в первом дивизионе.
Может быть, несколькими днями раньше Сомин побоялся бы принять командование батареей РС, но теперь не было невозможного. "Раз Земсков приказывает, - подумал он, - значит, уверен во мне. Справлюсь!" Он поднес руку к фуражке:
- Есть, принять первую батарею.
Земсков повел машины по хорошо знакомой дороге на Волчью мельницу. Вот и то место, где боевая установка Дручкова вошла в болото, вот трупы немецких автоматчиков на заросшем травой булыжнике.
Когда из-за кустов показалась крыша мельницы, которая днем вовсе не напоминала ни бабу, повязанную платком, ни волчью морду, Земсков приказал остановиться.
Боевые машины развернулись для залпа. Пехотинцы, оставив свои грузовики, двинулись вперед тем самым путем, каким прошлой ночью разведчики добирались до хутора. Их вел Валерка Косотруб.
Солдаты один за другим исчезли в густых кустах. Николаев с часами в руках ждал назначенного времени. До залпа оставалось минут двадцать. Земсков позвал Сомина:
- Володя, только тебе могу поручить. Возьми четырех бойцов, снарядный ящик. Перейдете по гребле на ту сторону. Там, на мельнице, в подвале она...
Сомин понял:
- Будет сделано, Андрей.
Залп со стороны Волчьей мельницы раздался в точно назначенное время, а через несколько минут над хутором взлетели две зеленые ракеты. И снова заревели гвардейские установки, на этот раз с дороги на Кеслерово. Бойцы шахтерского полка пошли в атаку. Танки и пехота противника отступили по дороге на Варениковскую, но и здесь, в километре от хутора, их встретил залп реактивной артиллерии. Снаряды летели с запада.
Батальон автоматчиков на автомашинах шел со стороны Ново-Георгиевской. Его прикрывал огнем морской дивизион капитана Ермольченко.
Немногим немцам удалось вырваться из кольца. Те, кто уцелел, побросали оружие. Генерал Поливанов порадовался бы, если бы он увидел, как его бойцы выволакивают ошеломленных залпами эсэсовцев из канав и кустов. Но Поливанов был в это время на другом участке. Только спустя несколько дней розовощекий молодой подполковник доложил ему о том, как вместе с моряками он зажал в кольцо сильный отряд противника в хуторе Павловском. Генерал засмеялся и сказал: "Помнишь, на КП дивизии под Шаумяном пили из твоей фляжки за то, чтобы не в последний раз шахтерам вместе с моряками бить фашистов? Так оно и вышло!"
Морские дивизионы вошли в Павловский с трех сторон почти одновременно. Яновский еще издали увидел Флаг миноносца. Он остановил свою машину. Остановилась и боевая машина с флагом. Из кабины вышел Земсков.
- Товарищ гвардии подполковник, - доложил он, - два дивизиона морского полка с боем вошли в хутор Павловский.
Больше Земсков не сказал ничего. Остальное Яновский узнал от других.
7. НАША ЮНОСТЬ
Капитана 2 ранга Арсеньева похоронили на том самом холме, где он был убит сутки назад. Рядом с ним положили в братскую могилу Шацкого, Дручкова погибших в последних боях матросов и Людмилу.
Настал вечер. Сомин и Маринка сидели в одном из немногих уцелевших домов. Говорить не хотелось. Сомин закрыл глаза и снова увидел, как Яновский кладет на гроб Арсеньева морскую фуражку. Он не слышал, что говорили генерал Назаренко, Яновский, Николаев, но лицо каждого из них врезалось в память Сомина. Только на Земскова у него не хватило сил взглянуть в тот момент, когда под орудийный салют опустился Флаг миноносца и первые комья земли ударились о крышки снарядных ящиков.
Сомин крепче сжал руку Марины и сказал:
- Вот мы, наконец, вместе, а их нет...
Она ничего не ответила, только ближе придвинулась к нему.
Сомин вытащил из кармана два истертых письма. На серых треугольниках, пропитанных потом, уже трудно было различить адрес, но еще хорошо выделялась надпись по диагонали зелеными чернилами: "Вернуть отправителю".
- Зачем ты это сделала тогда? - спросил Сомин. - Это твоя авторучка и твой почерк.
Марина покачала головой:
- Ручка, наверно, - моя, а почерк - нет. Это писала соседка, которая осталась в нашей комнате, когда я уехала на фронт. А ручку я забыла дома. Вероятно, письмо, которое ты послал на дачный адрес, кто-нибудь переслал на городскую квартиру. Адреса моего там не знали и отцовского тоже. Ведь это было летом сорок второго года, когда на юге вообще ничего нельзя было найти из-за отступления. Вот тебе и отправили оба письма обратно. Я прочту их с опозданием на год... - Она протянула руку.
Сомин спокойно разорвал письма и отбросил в сторону серые лоскутки.
- Зачем читать? Сейчас они не нужны, раз ты - здесь. Ничего этого не нужно.
Она сняла с Сомина фуражку и провела рукой по его волосам:
- Какой ты стал...
- Какой?
- Большой, сильный, спокойный. Рассталась с тобой с мальчишкой, а встретила взрослого мужчину, командира батареи. Неужели нужны были война, смерть моего отца, Арсеньева, Людмилы, чтобы мы пришли друг к другу?
- Не знаю, Маринка. Ты ведь тоже не такая, как была. Знаешь, за последние сутки произошло столько событий, что их с избытком хватило бы на год: бой в Павловском, смерть Арсеньева, уход оттуда, потом спасение флага, гибель Людмилы, залп Земскова на себя и бой моей батареи, с самоходками, взятие Павловского, наша встреча с тобой, и, наконец, эти похороны.
- Наша юность мчится с недозволенной скоростью, Володя. Вот мы совсем взрослые люди, а юность осталась где-то...
- Мне не жалко ее.
- И мне. Главное - мы вместе. Ты понимаешь, завтра нас могут разлучить, но мы все равно будем вместе. Всегда.
В дверь постучали:
