Финансовые ресурсы Великобритании и ее торговый флот не могли не превратить ее в квартирмейстера держав Антанты — а J. P. Morgan стал ее банкиром {1425}. При этом англичане считали, что французы их обманывают или, по крайней мере, расточают их ресурсы {1426}. В результате они навязали им регулирование, отозвав половину предоставленных Франции судов и пригрозив отозвать и оставшиеся, если она не перейдет на британскую систему контроля. Когда Клемансо поручил Клементелю это сделать, французский бизнес и пресса начали активно протестовать. Объединенный англо-французский судоходный пул удалось создать только к ноябрю 1917 года, а Союзнический комитет по военным закупкам и финансам, занимавшийся координацией импорта, был создан только в последний год войны и только под американским давлением. Согласовывать торговую политику с Россией было еще труднее, особенно когда российские инспекторы со скандалом отвергали как недостаточно качественные американские товары массового производства, оплаченные Англией и Францией {1427}. Итальянцам также не нравилось, что англичане относились к ним как к наемникам, хотя, как отмечал Кейнс, с финансовой точки зрения и они, и прочие союзники Великобритании стали выглядеть именно так.
Живая сила на фронте и в тылу: британская проблема
Распределение живой силы было, вероятно, самой сложной из всех проблем, с которыми сталкивались сражающиеся державы. Им было очень трудно находить правильный баланс между потребностями вооруженных сил и потребностями внутреннего производства. Многие квалифицированные работники, которые были бы полезнее на прежних рабочих местах, были призваны в армию или ушли на фронт добровольцами. Если их убивали, экономика теряла их навсегда, но даже если они выживали, то их вклад в военные усилия все равно не был оптимальным.
В Германии в первый месяц войны под ружьем находились 2,9 миллиона человек, в начале 1915 года — 4,4 миллиона, а в начале 1918 года был достигнут максимум, превышавший 7 миллионов. В общей сложности за войну в вооруженных силах служили 13 миллионов человек {1428}. На фронте оказалось множество промышленных рабочих. К январю 1915 года такие активно получавшие военные заказы фирмы, как Blohm & Voss, принялись требовать вернуть им призванных в армию квалифицированных работников {1429}. Штутгартские заводы Bosch лишились в первые месяцы войны 52 % рабочей силы. Химическая компания Bayer потеряла немногим меньше половины работников, а у горнодобывающей Hibernia к декабрю их осталось только две трети из довоенных 20 тысяч {1430}. Однако немцы быстро поняли, что незаменимые кадры лучше не трогать. К началу 1916 года от призыва были освобождены 1,2 миллиона работников, 740 тысяч из которых считались годными к строевой службе. Двумя годами позже освобожденных насчитывалось уже 2,2 миллиона, причем 1,3 миллиона из них были kriegsverwendungsfähig [38] {1431}. Чтобы компенсировать нехватку мужской рабочей силы, увеличивалась женская занятость (благодаря чему рынок труда дополнительно получил 5,2 миллиона человек). Кроме этого, к работе были привлечены примерно 900 тысяч военнопленных и в страну были привезены до 430 тысяч иностранных рабочих (в том числе множество принудительно вывезенных из Бельгии) {1432}. В результате в июле 1918 года гражданской рабочей силы в Германии было всего на 7 % меньше, чем в 1914 году {1433}.
Такое положение дел не выглядит идеальным (хотя трудно сказать, что в данном случае следует считать идеалом, ведь формул для оптимального распределения рабочей силы в военное время не существует). Однако была ли ситуация в странах Антанты лучше? Ответ на этот вопрос, вероятно, будет отрицательным. В Англии количество гражданской рабочей силы уменьшилось примерно так же, как и в Германии, — на 6,5 %. Однако англичан под ружьем было в два с лишним раза меньше, чем немцев, — в вооруженные силы в Великобритании вступили в общей сложности 4,9 миллиона человек. Место солдат заняли 1,7 миллиона новых работников мужского пола, вышедших на рынок труда, и дополнительные 1,6 миллиона работниц {1434}. Очень заметно, что немцы намного активнее использовали во время войны женский труд. И на британских, и на французских промышленных предприятиях к концу войны женщины составляли около 36–37 % рабочей силы, а до августа 1914 года — 26–30 %. В Германии доля женского труда поднялась с 35 до 55 % {1435}. Не стоит также забывать, что британская система добровольного набора привлекала не только выпускников Оксфорда и легко заменимых клерков, но и необходимых экономике квалифицированных рабочих. К концу 1914 года в армию вступили 16 % работников заводов, производивших стрелковое оружие, и почти 25 % работников химической промышленности и предприятий по производству взрывчатых веществ — чему, в частности, способствовали обычные для хаотичных первых месяцев войны временные увольнения. К июлю 1915 года добровольцами записались 21 % работников горнодобывающей отрасли и 19 % металлургов {1436}. Заставить Военное министерство отпустить со службы квалифицированных рабочих было чрезвычайно трудно. Значки для работников оборонных предприятий, введенные в 1915 году, набор добровольцев в оборонную промышленность и механизм “массового отзыва” ценных кадров из вооруженных сил были только полумерами {1437}. Как заявил Ллойд Джордж в Палате общин, “вытаскивать людей из армии… все равно что продираться сквозь колючую проволоку под пулеметным огнем” {1438}. Когда в январе 1916 года правительственный комитет занялся “координацией… военных и финансовых усилий”, в своем докладе ему пришлось уделить внимание противоречиям между ведомственными приоритетами:
В целях изучения проблемы Комитет запросил у Военного ведомства, Казначейства и Совета по торговле их мнения о желаемой численности армии, необходимых расходах на нее и количестве человек, которых следует освободить от военной службы, чтобы избежать катастрофических результатов для торговли и промышленности. Поступившие от ведомств ответы были несовместимы друг с другом. Предложение Казначейства подразумевало, что на армию того размера, которого требовало Военное ведомство, не хватит денег, а предложение Совета по торговле — что на нее не хватит людей {1439}.
Чтобы развеять страхи Министерства торговли перед “экономической катастрофой”, которую был способен вызвать повальный призыв, была создана система дающих бронь профессий, правда со сравнительно узким охватом {1440}. Более того, профсоюзные карточки (trade card), которые освобождали с конца 1916 года квалифицированных работников, состоявших в профсоюзах, от военной службы, были введены под давлением трейд-юнионов, а не в результате государственного планирования {1441}. Квалифицированные работники сельского хозяйства получили бронь только в июле 1917 года, горняков призывали до января 1918 года, а в апреле бронь была вообще полностью отменена под влиянием паники, вызванной германским весенним наступлением {1442}. Новое Министерство труда не смогло исправить дело — его полномочия быстро ограничила Национальная служба {1443}. Когда возглавлявший последнюю Окленд Кэмпбелл-Геддес подготовил в октябре 1917 года “бюджет живой силы”, он выглядел пугающе: количество имеющихся людей превышало количество требуемых на 1918 год всего на 136 тысяч {1444}. Еще в апреле 1918 года Геддес жаловался Ллойд Джорджу: “Адмиралтейство, Военное министерство, Министерство сельского хозяйства, Министерство труда и Национальная служба ловят рыбу в одном и том же пруду, а работодатели и работники стравливают нас друг с другом” {1445}. На четвертом году войны такое обвинение звучало просто поразительно.
