Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской Империи. Том 1

Травля или выставка диких зверей устраивалась с велико­лепием, приличным для такого народа, который сам себя на­зывал властителем мира; здание, приспособленное для этих забав, также соответствовало величию Рима. Потомство до сих пор удивляется и еще долго будет удивляться громадным развалинам амфитеатра, который был построен Титом и к которому так хорошо шел эпитет колоссального. Это зда­ние имело эллиптическую форму; в длину оно имело пятьсот шестьдесят четыре фута, а в ширину - четыреста шестьдесят семь; оно поддерживалось восьмьюдесятью арками и возвы­шалось четырьмя этажами до высоты ста сорока футов. Внешняя сторона здания была обложена мрамором и украшена статуями; вдоль внутренней стороны стен были рас­ставлены шестьдесят или восемьдесят рядов стульев, сделан­ных из мрамора и покрытых подушками; на них могли удоб­но умещаться более восьмидесяти тысяч зрителей. Шесть­десят четыре vomitoria (этим именем очень удачно обозна­чались двери) служили выходом для громадной толпы наро­да, а входы, проходы и лестницы были устроены так искусно, что каждый посетитель - все равно, будь это сенатор, всад­ник или плебей, - направлялся к своему месту без всякой по­мехи или замешательства. Не было оставлено без внима­ния ничего, что могло бы доставлять зрителям удобства или удовольствие. От солнечных лучей и от дождя их охранял ог­ромный навес, который развертывался над их головами в случае надобности. Воздух постоянно освежался фонтанами и был наполнен благоуханием ароматов. Находившаяся в центре здания arena или сцена была усыпана самым мелким песком и по мере надобности могла принимать самые разно­образные формы. Она то поднималась из земли, как сад Гесперид, то изображала утесы и пещеры Фракии. Проведенные под землей трубы служили неистощимыми запасами воды, и местность, только что имевшая внешний вид гладкой пло­скости, могла внезапно превращаться в обширное водяное пространство, покрытое вооруженными судами и наполнен­ное множеством морских чудовищ. В украшениях сцены римские императоры выказывали свое богатство и свою щед­рость, и нам нередко случается читать, что все украшения амфитеатра были сделаны из серебра, или из золота, или из янтаря. Поэт, который описал устроенные Карином зре­лища, назвавшись пастухом, привлеченным в столицу слу­хом об их великолепии, утверждает, что сети для защиты от диких зверей были сделаны из золотой проволоки, что пор­тики были позолочены и что перегородки, отделявшие ряды зрителей одни от других, были украшены дорогими мозаика­ми из самых красивых камней.

Среди этой блестящей роскоши уверенный в своей фортуне император Карин наслаждался восторженными возгласами народа, лестью своих царедворцев и песнями поэтов, кото­рые за недостатком других, более существенных достоинств должны были ограничиваться тем, что прославляли божест­венные прелести его особы. В это же самое время, но толь­ко на расстоянии девятисот миль от Рима его брат испустил дух, и внезапная революция передала в руки чужестранца скипетр, принадлежавший семейству Кара.

Сыновья Кара ни разу не виделись после смерти своего от­ца. Их новое положение требовало взаимного соглашения, которое, вероятно, было отложено до возвращения младшего брата в Рим, где обоих императоров ожидали почести триумфа в награду за блестящий успех персидской войны. Неиз­вестно, намеревались ли они разделить между собой управ­ление провинциями, но едва ли можно поверить, чтобы со­гласие между ними могло быть продолжительным и проч­ным. Противоположность их характеров неминуемо возбу­дила бы между ними соперничество из-за власти. Карин был не достоин жизни даже в самые развращенные эпохи, а Ну­мериан был бы достоин престола даже в самые лучшие времена. Его приветливое обращение и симпатичные личные качества доставили ему общее уважение и привязанность; он был одарен поэтическими и ораторскими способностями, ко­торые возвышают и украшают людей как самых незнатных, так и самых высокопоставленных. Его красноречие, хотя и вызывало одобрение сената, было не столько по образцу Ци­церона, сколько по образцу новейших декламаторов; однако в таком веке, когда поэтические дарования не были редко­стью, он состязался из-за премии с самыми знаменитыми из своих соотечественников и все-таки оставался другом своих соперников, - а это обстоятельство служит доказательством или доброты его сердца, или превосходства его ума. Но дарова­ния Нумериана располагали его скорее к созерцательной, нежели к деятельной жизни. Когда возвышение его отца зас­тавило его отказаться от уединенной жизни частного человека, тогда стало ясно, что ни по своему характеру, ни по сво­им познаниям он не годился для командования армиями. Его слабое сложение пострадало от лишений, испытанных во время персидской войны, а от чрезмерной жары у него так разболелись глаза, что во время продолжительного отступле­ния он был принужден укрываться от дневного света или внутри своей палатки, или внутри закрытых носилок. Заве­дование всеми делами, как гражданскими, так и военными, было возложено на преторианского префекта Аррия Апера, который при своей важной должности пользовался еще осо­бым почетом в качестве Нумерианова тестя. Он поручил са­мым верным из своих приверженцев охрану императорской палатки и в течение многих дней передавал армии мнимые приказания ее невидимого государя.

Римская армия, возвращавшаяся медленными переходами от берегов Тигра, достигла берегов Фракийского Босфора не раньше как через восемь месяцев после смерти Кара. Легио­ны остановились в Халкедоне, на азиатской территории, а двор переехал в Гераклею, на европейский берег Пропонти­ды. Но в лагере скоро распространился слух, что импера­тор умер и что его самонадеянный и честолюбивый министр пользовался верховной властью от имени государя, которого уже не было в живых. От тайных перешептываний дело дош­ло до громких выражений неудовольствия, и солдаты нако­нец уже не были в состоянии долее оставаться в недоумении. Из желания удовлетворить свое любопытство они ворвались в императорскую палатку и нашли там лишь труп Нумериана. Постепенный упадок его физических сил мог бы заста­вить их поверить, что его смерть была естественной; но ста­рание скрыть эту смерть считалось за доказательство пре­ступления, а принятые Апером меры с целью обеспечить свое избрание в императоры сделались непосредственным поводом к его гибели. Однако даже среди своих порывов яро­сти и гнева войска не уклонились от регулярного образа дей­ствий, что доказывает, как тверда была дисциплина, восста­новленная воинственным преемником Галлиена. В Халкедо­не была собрана вся армия для совещания, и Апер был при­веден в цепях, как преступник. Посреди лагеря был воздвиг­нут трибунал и был составлен военный совет из военачаль­ников и трибунов. Они вскоре объявили армии, что их выбор пал на начальника телохранителей Диоклетиана как на та­кого человека, который всех более способен отомстить за возлюбленного императора и быть его преемником. Судьба этого кандидата зависела столько же от всяких случайно­стей, сколько и от его собственного поведения. Сознавая, что должность, которую он занимал, могла навлечь на него по­дозрения, Диоклетиан взошел на трибунал и, обративши свои глаза к солнцу, торжественно поклялся в своей невин­ности перед лицом этого всевидящего божества. Затем, принимая тон монарха и судьи, он приказал привести Апера в цепях к подножию трибунала. "Этот человек, - сказал он, - убийца Нумериана". И, не давая Аперу времени что-либо сказать в свое оправдание, вынул свой меч и вонзил его в грудь несчастного префекта. Обвинение, подкрепленное та­ким решительным доказательством, было принято без возра­жений, и легионы признали многократными возгласами и справедливость, и власть императора Диоклетиана. Прежде чем приступить к описанию достопамятного цар­ствования этого государя, мы должны покончить с недостой­ным братом Нумериана. Карин имел в своем распоряжении такие военные силы и такие сокровища, которых было впол­не достаточно для поддержания его законного права на пре­стол, но его личные пороки уничтожали все выгоды его рож­дения и положения. Самые преданные слуги отца презирали неспособность сына и опасались его жестокосердого высоко­мерия. Сердца народа были расположены в пользу его сопер­ника, и даже сенат был готов предпочесть узурпатора тира­ну. Хитрости, к которым прибегал Диоклетиан, разжигали общее чувство неудовольствия, и зима прошла в тайных инт­ригах и в явных приготовлениях к междоусобной войне. Вес­ной военные силы Востока и Запада встретились на равнинах небольшого города Мезии Марга, неподалеку от Дуная. Войска, еще так недавно возвратившиеся из персидского по­хода, покрыли себя славой в ущерб своему здоровью и своим численным силам и не были в состоянии выдержать борьбу со свежими силами европейских легионов. Их ряды были прорваны, и в течение некоторого времени Диоклетиан отча­ивался и за свою корону, и за свою жизнь. Но успех, достав­ленный Карину храбростью его солдат, был мгновенно уничтожен изменой его военачальников. Один трибун, жену ко­торого соблазнил Карин, воспользовался удобным случаем для мщения и одним ударом потушил пламя междоусобной войны в крови прелюбодея.