Итак, все было готово, ждали только начала движения, движение обнаружилось в Нижнем Новгороде. Правительственными лицами здесь в описываемое время были: воеводы - князь Василий Андреевич Звенигородский и Андрей Семенович Алябьев, стряпчий Иван Иванович Биркин, дьяк Василий Семенов; в числе земских старост был Кузьма Минин Сухорукий, мясной торговец. Биркин сперва служил Шуйскому, потом тушинскому вору, потом опять Шуйскому, опять изменил ему вместе с Ляпуновым, который и прислал его в Нижний. Здесь считали его человеком ненадежным, земский староста Кузьма Минин прямо называл его сосудом сатаны. Когда в октябре 1611 года и нижегородцы получили троицкую грамоту, то старшие люди в городе с духовенством собрались для совета и Минин сказал: "Св. Сергий явился мне во сне и приказал возбудить уснувших; прочтите грамоты Дионисиевы в соборе, а там что будет угодно богу". Стряпчий Биркин стал противоречить, но Минин остановил его, заметив, что догадывается о его замысле. На другой день нижегородцы сошлись в соборной церкви; там протопоп Савва увещевал их стать за веру и потом прочел троицкую грамоту; после протопопа начал говорить Минин: "Захотим помочь Московскому государству, так не жалеть нам имения своего, не жалеть ничего, дворы продавать, жен и детей закладывать и бить челом - кто бы вступился за истинную православную веру и был у нас начальником". После этого начались частые сходки, Минин продолжал свои увещания. "Что же нам делать?" спрашивали его. "Ополчаться, - отвечал Минин, - сами мы не искусны в ратном деле, так станем кличь кликать по вольных служилых людей". "А казны нам откуда взять служилым людям?" - послышался опять вопрос. Минин отвечал: "Я убогий с товарищами своими, всех нас 2500 человек, а денег у нас в сборе 1700 рублей; брали третью деньгу: у меня было 300 рублей, и я 100 рублей в сборные деньги принес; то же и вы все сделайте". "Будь так, будь так!" - закричали все. Начался сбор; пришла одна вдова и сказала: "Осталась я после мужа бездетна и есть у меня 12000 рублей, 10000 отдаю в сбор, а 2000 оставляю себе". Кто не хотел давать волею, у тех брали силою. Но прежде чем скликать ратных людей, надобно было найти воеводу. В это время в Суздальском уезде жил стольник и воевода известный, князь Дмитрий Михайлович Пожарский, который приехал сюда от Троицы и долечивался от ран, полученных при разорении Москвы. Минин снесся с ним, уладил дело и сказал народу, что не за кем больше посылать, кроме князя Пожарского. Посланы были к нему печерский архимандрит Феодосий, дворянин добрый Ждан Петрович Болтин да изо всех чинов лучшие люди. Пожарский отвечал посланным: "Рад я вашему совету, готов хотя сейчас ехать, но выберите прежде из посадских людей, кому со мною у такого великого дела быть и казну сбирать". Посланные отвечали, что у них в городе такого человека нет. Пожарский сказал им на это: "Есть у вас Кузьма Минин, бывал он человек служилый, ему это дело за обычай".
Когда посланные возвратились и объявили нижегородцам слова Пожарского, те стали бить челом Кузьме, чтобы принялся за дело; Минин отказывался для укрепления, чтобы нижегородцы сдались на всю его волю: "Соглашусь, - говорил он, - если напишете приговор, что будете во всем послушны и покорны и будете ратным людям давать деньги". Нижегородцы согласились, и Минин написал в приговоре свои прежние слова, что не только отдавать имения, но жен и детей продавать. Когда приговор был подписан, Кузьма взял его и отправил тотчас к Пожарскому, чтобы нижегородцы, охладев в усердии, не взяли его назад.
Весть, что нижегородцы встали и готовы на всякие пожертвования для ратных людей, скоро распространилась по городам ближайшим; смоленские дворяне, лишившиеся поместий в своей области вследствие завоевания ее поляками и получившие земли в Арзамасском уезде, прислали бить челом нижегородцам, чтобы те приняли их к себе, потому что Заруцкий выгнал их из новых поместий, не велевши крестьянам слушаться их. Нижегородцы послали этих челобитчиков к Пожарскому упрашивать его, чтобы шел к Нижнему немедленно; он поехал, на дороге присоединил к себе служилых людей дорогобужских и вяземских, испомещенных в Ярополче и также выгнанных Заруцким, и вместе с ними вступил в Нижний, где был принят с великою честию. Прежде всего новый начальник ополчения занялся раздачею жалованья ратным людям, но скоро нижегородской казны стало недостаточно; нужно было писать по всем городам, просить их содействия. Эти грамоты написаны от имени Димитрия Пожарского, Ивана Биркина, Василья (Семенова?) Юдина и всяких ратных и земских людей Нижнего Новгорода; в них говорится, что, "по Христову слову, встали многие лжехристи, и в их прелести смялась вся земля наша, встала междоусобная брань в Российском государстве и длится немалое время. Усмотря между нами такую рознь, хищники нашего спасения, польские и литовские люди, умыслили Московское государство разорить, и бог их злокозненному замыслу попустил совершиться. Видя такую их не правду, все города Московского государства, сославшись друг с другом, утвердились крестным целованием - быть нам всем православным христианам в любвв и соединении, прежнего междоусобия не начинать, Московское государство от врагов очищать, и своим произволом, без совета всей земли, государя не выбирать, а просить у бога, чтобы дал нам государя благочестивого, подобного прежним природным христианским государям. Изо всех городов Московского государства дворяне и дети боярские под Москвою были, польских и литовских людей осадили крепкою осадою, но потом дворяне и дети боярские из-под Москвы разъехались для временной сладости, для грабежей и похищенья; многие покушаются, чтобы быть на Московском государстве панье Маринке с законопреступным сыном ее. Но теперь мы, Нижнего Новгорода всякие люди, сославшись с Казанью и со всеми городами понизовыми и поволжскими, собравшись со многими ратными людьми, видя Московскому государству конечное разоренье, прося у бога милости, идем все головами своими на помощь Московскому государству, да к нам же приехали в Нижний из Арзамаса смольняне, дорогобужане и вятчане и других многих городов дворяне и дети боярские; и мы, всякие люди Нижнего Новгорода, посоветовавшись между собою, приговорили животы свои и домы с ними разделить, жалованье им и подмогу дать и послать их на помощь Московскому государству. И вам бы, господа, помнить свое крестное целование, что нам против врагов наших до смерти стоять: идти бы теперь на литовских людей всем вскоре. Если вы, господа, дворяне и дети боярские, опасаетесь от козаков какого-нибудь налогу или каких-нибудь воровских заводов, то вам бы никак этого не опасаться; как будем все верховые и понизовые города в сходу, то мы всею землею о том совет учиним и дурна никакого ворам делать не дадим; самим вам известно что к дурну ни к какому до сих пор мы не приставали, да и вперед никакого дурна не захотим: непременно быть бы вам с нами в одном совете и ратными людьми на польских и литовских людей идти вместе, чтобы козаки по-прежнему не разогнали низовой рати воровством, грабежом, иными воровскими заводами и Маринкиным сыном. А как мы будем с вами в сходе, то станем над польскими и литовскими людьми промышлять вместе заодно, сколько милосердый бог помощи подаст, о всяком земском деле учиним крепкий совет, и которые люди под Москвою или в каких-нибудь городах захотят дурно учинить или Маринкою и сыном ее новую кровь захотят начать, то мы дурна никакого им сделать не дадим. Мы, всякие люди Нижнего Новгорода утвердились на том и в Москву к боярам и ко всей земле писали, что Маринки и сына ее, и того вора, который стоит под Псковом, до смерти своей в государи на Московское государство не хотим, точно так же и литовского короля".
Эта грамота, возвещавшая второе восстание земли, отличается от грамот, писанных во время первого восстания, тем, что в ней объявляется движение чисто земское, направленное столько же, если еще не больше, против козаков, сколько против польских и литовских людей; основная мысль грамоты: надобно нам соединиться и действовать вместе, чтобы не дать козакам сделать ничего дурного. Грамота имела сильное действие, ибо в областях все были готовы к восстанию и ждали только начала. Отовсюду слали в Нижний выборных на совет, присылали и казну, шли ратные люди. Первые пришли коломничи: сначала в Коломне сидел по королевскому приказу известный нам Василий Сукин, покинувший посольское дело под Смоленском, но уже 26 августа 1611 года король писал боярам в Москву, что Сукин вместе с сыном ему изменил и отъехал к ворам-изменникам. Оказывается, что Сукин переехал в Троицкий монастырь, ибо его имя встречаем в грамотах троицких подле имен Дионисия и Палицына. За коломничами пришли рязанцы, за ними - служилые люди украинских городов; пришли добрые козаки и стрельцы, которые сидели в Москве в осаде с царем Василием; все получили жалованье. Между всеми этими гостями и нижегородцами был великий совет и любовь, говорит летописец. Но дурные вести пришли оттуда, откуда менее всего их ожидали: Казань, которая до сих пор так сильно увещевала другие города к общему делу, теперь отказалась в нем участвовать по заводу дьяка Никанора Шульгина. Как видно, Шульгин был недоволен тем, что не царственная Казань, главный город Понизовья, не он, захвативший в ней всю власть, стали в челе восстания, а второстепенный Нижний с своим земским старостою; Шульгина поддерживал сват его, строитель Амфилохий Рыбушкин, который не слушался троицких грамот; тогда троицкие власти вызвали отца его Пимена, архимандрита старицкого Богородицкого монастыря, и за измену сына томили его тяжкими трудами, заставляли печь хлебы. К Шульгину же в Казань перешел Иван Биркин, также недовольный первенством Пожарского и Минина в Нижнем.
