172
По условиям Мерзебургского мирного договора Болеслав получил от германского императора в ленное владение земли лужичан и мильчан (Лужицкую и Мейсенскую марки) и сделался таким образом его формальным вассалом.
Самое раннее упоминание о местном церковном почитании Владимира содержит редакция «Студийского устава» из собрания Курского краеведческого музея (конец XII — начало XIII в.), где после службы Бори су и Глебу под 24 июля есть запись: «Чтется житие князя Владимира». Это дает основание думать, что первоначально, до официального прославления, память Владимира отмечалась не в «в день преставления его» 15 июля, а 24 июля, в день памяти его сыновей-страстотерпцев, которые удостоились канонизации раньше своего отца. Возможно, здесь берет начало древняя и устойчивая иконографическая традиция изображения святого Владимира вместе со святыми Борисом и Глебом (см.: Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. С. 435). Включение же имени Владимира в святцы под 15 июля, что можно приравнять к официальной канонизации, состоялось, вероятнее всего, ближе к середине XIII в. (см.: Малышевский И.И. Когда и где впервые установлено празднование памяти Св. Владимира 15 июля? Киев, 1882. С. 49—55; Федотов Г.П. Канонизация Святого Владимира. С. 257—259). В Новгородской I летописи под 1240 г. упоминается церковь во имя Владимира. Ипатьевская летопись называет Владимира святым под 1254 г., Софийский времен ник — под 1263 г. В 1639 г. при расчистке развалин Десятинной церкви были найдены мужские останки, объявленные киевским митрополитом Петром Могилой мощами святого Владимира. Впоследствии отдельные их части сделались достоянием Киево-Печерской лавры (череп), киевского собора Святой Софии (ручная кость) и московского Успенского собора (челюсть).
Возможно, имеется в виду район Углича, носившего в древности название «Угличе поле». В «Сказании о Борисе и Глебе» это «поле» находится в устье реки Тьмы (возле Твери).
В Новгородской I летописи: «вой славны тысящу». По В.В. Мавродину, «это совсем не тысяча славных воинов, а «нарочитые мужи», входившие в состав особой новгородской военной организации — «тысячи», причем так как древнейшим поселением Новгорода был Славенский холм, Славна, своим названием подчеркивающий этнический и социальный состав своего населения, отличного от Чудина конца, Пруссов, Не редина, Людина, то и название военной организации новгородской знати, «нарочитых мужей», новгородской «тысячи» было связано со Славною. Новгородская «тысяча» была Славянской «тысячей» и в «воях славны ты сящу» следует усматривать воинов Славенской «тысящи» (Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. С. 347).
40 000 воинов — эпико-символическое число, часто встречающееся в древнерусском фольклоре. В былине о Сухмане «татарская сила» насчитывает «сорок тысячей татаровей поганых». В другой былине идущий на Киев царь Кудреван ведет с собой зятя Артака и сына Коньшика:
А у Коньшика силушки было сорок тысящей,
А у Артака силы-то было сорок тысящей и т. д.
Из произведений житийного жанра ближе всего к летописной повести о смерти Бориса и Глеба по своему содержанию и стилю стоит «Сказание и страсть и похвала святую мученику Бориса и Глеба». Вопрос об их взаимозависимости до сих пор остается открытым. Одни исследователи полагают, что летописная повесть о Борисе и Глебе предшествовала «Сказанию» и повлияла на него, другие придерживаются обратного мнения. По А.А. Шахматову, теснейшая текстуальная близость этих памятников объясняется тем, что оба они восходят к некоему не дошедшему до нас протографу (см.: Шахматов А.Л. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. С. 92—94). А.Л. Никитин считает взаимосвязь текстов Повести временных лет и «Сказания» более сложной: испытав на себе влияние летописи, «Сказание» затем, в свою очередь, повлияло на Повесть временных лет в процессе переработки ряда ее статей (см.: Никитин А.Л. Основания русской истории. С. 273—281).
Этот маршрут сам по себе исторически достоверен, вопреки сомнениям многих историков. Распространенное в литературе мнение, что Глебу удобнее было сразу взять на юг в направлении Чернигова (см., напр.: Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков. С. 340; Никитин А.Л. Основания русской истории. С. 284), не принимает в расчет историко-географических реалий XI в. Ведь этот путь лежал через Вятичскую землю, пересечь которую считалось небезопасным делом даже во времена Владимира Мономаха. Обращаясь в своем Поучении к воспоминаниям «о труде своем, как трудился пути дея», князь первым делом с гордостью сообщает о том, как он в молодости с дружиною «к Ростову [из Чернигова] идох, сквозе вятиче». Не забудем и то, что Илью Муромца, который объявил на княжем пиру о своем приезде из Мурома в Киев через Чернигов «дорожкой прямоезжею», то есть в аккурат по рекомендации современных исследователей, Красное Солнышко посчитал бахвалом, наглым брехуном:
— Ай же мужичищо-деревенщина,
Во глазах мужик да подлыгаешься,
Во глазах мужик да насмехаешься!
Исследование М.Х. Алешковским древнерусских энколпионов с изображениями святых братьев показало, что соответствие между двумя парами их имен, мирской (Борис и Глеб) и церковной (Роман и Давид), было установлено далеко не сразу, причем затруднения возникали именно в связи с мирскими именами святых — их чеканили на уже готовых отливках, нередко переменяя надписи над правой и левой фигурами (см.: Алешковский М.Х. Русские глебо-борисовские энколпионы 1072—1150 годов // Древнерусское искусство. Художественная культура домонгольской Руси. М., 1972. С. 105—106).
По смерти Ярослава в 1054 г. старший сын его Всеволод «спрята тело отца своего, вьзложив на сани и повезоша Кыеву». Когда в 1125 г. умер Владимир Мономах, слуги и ближние князя «спрятавше тело его у святей Софье» и т. д.
Заметим попутно, что остается непроясненным, кто и зачем искал тело Борисова отрока. Дело, кажется, объясняется тем, что здесь молчаливо подразумевается другое церковное предание. Оно гласит, что в услужении у Бориса находились также два брата Георгия Угрина, один из которых, по имени Ефрем, жил в Ростове. Извещенный об убийстве Бориса и Георгия, он отправился на берег реки Альты, где совершилось преступление, и стал искать тело брата, но нашел только отрубленную голову его. Взяв ее, Ефрем удалился далеко на север, принял иночество и поселился на реке Тверце, около селения Новый торг (будущий Торжок). Со временем, когда были открыты мощи святых князей Бориса и Глеба, он создал во имя их церковь и при ней монастырь, в котором подвизался до глубокой старости. Голову горячо любимого брата Ефрем хранил у себя и, умирая, завещал положить ее в свою могилу. Это предание возникло не раньше первой половины XII в. (Новый торг впервые упоминается в летописи под 1139 г.), что может служить косвенным указанием на время редакторской правки Повести временных лет в духе «борисоглебской» житийной традиции. Судьбу второго брата Георгия прослеживает легендарное Житие Моисея Угрина, известное по записям Киево-Печерского патерика, относящимся к началу XIII в. Здесь уже утверждается, что убийцы Бориса перебили всех его отроков, за исключением Моисея, который, чудом избежав гибели, нашел убежище в Киеве у Предславы. Дальше читаем переделку библейской истории Иосифа Прекрасного. В 1018 г. Моисей был уведен в плен поляками и попал в дом к красивой и знатной женщине. Удивительная красота пленника возбудила ее любовь, но тот решительно отверг и ласки, и угрозы, так как дал обет посвятить свою жизнь Богу. Тогда взбешенная полька велела оскопить упрямого раба. В 1030 г. победоносный поход Ярослава в Польшу принес изувеченному пленнику освобождение. Вернувшись на Русь, Моисей постригся в Киево-Печерский монастырь и прославился святой жизнью.
Изяслав Ярославич был женат первым и единственным браком на Гертруде, сестре польского короля Казимира I. Плодом этого союза был сын по имени Ярополк (в крещении Петр). Сохранился личный молитвен ник Гертруды, в котором она постоянно поминает Ярополка-Петра, называя его «единственным своим сыном». Отсюда следует, что Святополк был рожден Изяславом в нецерковном браке от какой-то наложницы (см.: Древняя Русь в свете зарубежных источников. С. 366; Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. С. 566—567).
