154
Должно быть, они становились отроками в княжей дружине.
В древнерусском переводе Эклоги, который мог быть осуществлен уже при Владимире, в конце X — начале XI в., глава «О разбойницех» значится как «глава 27» (в греческом оригинале — это глава 50, определяющая наказания «разбойникам и устраивающим засады»).
Финансовые трудности усугублялись тем, что судебная реформа со впала по времени с резким сокращением денежной эмиссии на Востоке, вследствие чего к 1015 г. поступление на Русь арабских дирхемов полностью прекратилось, вызвав острую нехватку серебра (см.: Орешников А.В. Де нежные знаки домонгольской Руси. Труды Государственного исторического музея. Вып. 6. М., 1936. С. 31; Янин B.Л. Денежно-весовые системы русского Средневековья. Домонгольский период. М., 1956. С. 184—185). Больше половины «сребреников» Владимира (II—IV типов) — это собственно медные монеты (см.: Сотникова М.Н., Спасский И.Г. Тысячелетие древнейших монет России. С. 5).
Полное название по наиболее древнему списку в Успенском сборнике XII—XIII вв.: «Сказание и страсть и похвала святую мученику Бориса и Глеба».
Краковский епископ Станислав возглавил заговор польской знати, недовольной князем (с 1076 г. королем) Болеславом II Смелым (1058— 1079), и был казнен через четвертование. Католическая церковь причислила его к лику святых.
Люди Древней Руси, «высчитывая годы от события до события… обыкновенно включали в их число оба года, в которые совершались эти события» (Соболевский А.И. В каком году крестился св. Владимир? С. 399).
Тверская летопись утверждает, что Ярослав до десяти лет не мог ходить самостоятельно и неотлучно находился при матери, Рогнеде: «Сын же ее Ярослав седяще у нее, бо естеством таков от рождения». Исцеление на ступило якобы после эмоционального потрясения, испытанного Ярославом при известии о намерении матери уйти в монастырь — «и от сего словесы Ярослав вста на ногу своею, и хождаше, а прежде бо бе не ходил». Медицина, однако, не согласна с легендой: «Врожденный вывих (или подвывих) бедра не ведет к тому, что ребенок в течение нескольких лет не ходит. В соответствующих случаях ребенок начинает ходить или своевременно, или с некоторым опозданием…» (Рохлин Д.Г. Итоги анатомического и рентгенологического изучения скелета Ярослава Мудрого. С. 56).
Счет родства по материнской линии был одним из самых живучих пережитков матриархальных представлений в Древней Руси. Только по летописи известны три знатных человека, носившие женские отчества: 1) Василько Маринич — сын княгини Марии Владимировны, внук Владимира Мономаха; 2) Олег Настасьич — сын князя Ярослава Галицкого и его любовницы Анастасии; 3) смоленский боярин Василий Настасьич (упом. под 1169 г.).
Мать святых братьев еще раз эпизодически возникает в Повести временных лет в предсмертной молитве Глеба (которая есть и в «Сказании»), но без упоминания ее имени и национальности: «…любимый отец мой и господин Василий, и мать, госпожа моя, и ты, брат Борис…»
Впрочем, «Повесть о латынех», датируемая приблизительно XII— XIV вв., в своем рассказе о крещении Владимира по-прежнему обходится без Анны: «По смерти Михаила царя [Михаила III, 842—867]… по летех мнозих приим царьство Костянтин и Василие, и в днех царства ею и абие сниде Владимир князь Роускый с всею силою своею великою дажде и до самого Царяграда с враждою идыи на царство греческое. Мановени ем Божиим и благодатию Святааго Духа внезапоу преложися от зверино го нрава на смирение божественное и бысть агня Христово вместо волка. И тако сии приим святое крещение и Евангелие Христово».
В древнерусских памятниках Владимир часто предстает в окружении исторических фигур второй половины IX в. Например, в церковный устав Владимира, по-видимому, уже в XI в. от лица князя была внесена запись: «восприял есмь святое крещение от грецькаго царя и от Фотия патриарха Царьградскаго». Наших древних писателей сбила с толку византийская историография, которая фактически обошла молчанием крещение Руси при Владимире, но зато сохранила многочисленные известия о крещениях «росов» во время правления императора Василия I Македонянина (867—886) и патриаршества Фотия (858—867 и 877—886) (см.: Древняя Русь в свете зарубежных источников. С. 102—107). Знакомясь с этими сообщениями, древнерусские книжники сочли «царя Василия», основателя Македонской династии, за Василия II, современника Владимира, и сблизили обе эпохи (см.: Карташев А.В. История Русской Церкви. С. 169—170).
Примечательно, что у арабского писателя конца XI — начала XII в. аль-Марвази крещение князя русов Булдмира (искаж. Владимир) помечено 300 г. хиджры (912/913 г. европейского летоисчисления), то есть временем правления Симеона.
Новгородский архиепископ Антоний (в миру Добрыня Ядрейкович) отметил среди цареградских святынь, осмотренных им в 1200 г., «церковь святыих мученик Бориса и Глеба» в Галате (построена ок. 1117 г.) и «икону велику святых Бориса и Глеба», стоявшую в алтаре Святой Софии, «на правой стране» и служившую образцом для иконописцев.
«И посади Вышеслава в Новегороде, а Изяслава Полотьске, а Святополка Турове, а Ярослава Ростове. Умершю же старейшему Вышеславу Новегороде, посадиша [Владимир] Ярослава Новегороде, а Бориса Ростове, а Глеба Муроме, Святослава Деревех, Всеволода Володимери, Мстислава Тмуторокани» (Повесть временных лет, под 988 г.; «Сказание о Борисе и Глебе» сажает Святополка в Пинске, «Чтение о Борисе и Глебе» преподобного Нестора отправляет Бориса во Владимир-Волынский, а Глеба оставляет «при отце», в Киеве.). Достоверность летописного сообщения крайне низка, как потому, что в нем фигурируют полулегендарные сыновья Владимира (Вышеслав, Святослав, Всеволод), так и ввиду несомненной его принадлежности к слою редакторских вставок XII в. в древнейший свод Повести временных лет. «Насколько изложенное в тексте (летописи. — С. Ц.) распределение «столов» соответствует представлениям первой четверти XII в., — пишет по этому поводу А.Л. Никитин, — показывает тот факт, что Святополку Владимировичу достался г. Туров, где в конце XI в. находился другой Святополк, сын Изяслава Ярославича. Естественно, что исследователь не имеет права использовать эти перечни имен и распределение княжений в качестве исторического источника, не доказав предварительно их достоверность или хотя бы возможность данных княжений и не ссылаясь на «припоминания» поздних списков Повести временных лет, как то делается до сих пор весьма часто» (Никитин А.Л. Основания русской истории. С. 245). В силу такого положения вещей мы, не подвергая сомнению сам факт распределения «столов» между сыновьями Владимира, по существу можем говорить с уверенностью только о том, что Ярославу достался Новгород, а Изяславу — Полоцк.
Указание на второй христианский брак Владимира большинство историков видят в сообщении Титмара о «мачехе» (noverca) Ярослава, которая в 1018 г. была захвачена в Киеве Болеславом I. Мнение А. Поппэ о том, что латинское noverca может означать «теща», А.В. Назаренко считает маловероятным и отдает предпочтение традиционному чтению, «ввиду наличия у Владимира дочери, родившейся в 1015 г. или чуть ранее — при мерной сверстницы польского короля Казимира I», женившегося на ней около 1038 г., в возрасте 22 лет (см.: Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. С. 490; Древняя Русь в свете зарубежных источников. С. 330). Впрочем, нельзя совершенно исключить того, что «мачехой» Яро слава Титмар мог назвать кого-то из бывших «языческих» жен Владимира.
Летопись отмечает, что после смерти Владимира «дружина отня» предложила Борису занять киевский стол: «Пойди, сяди Кыеве на столе отни». По всей видимости, дружинники Владимира действовали в соответствии с волей покойного князя.
Колобжег (Кольберг) — город в польском Поморье, на участке балтийского побережья между устьями Одера и Вислы.
О.М. Рапов высказал интересную догадку, что «такого известного борца с язычеством, каким был Рейнберн, могли и специально пригласить на епископскую должность в Дреговичскую землю. Руси нужны были сме лые и опытные проповедники христианства, обладавшие знанием славянских языков, а Рейнберн, проповедовавший христианство у поморских славян, должен был обладать такими знаниями. И великий русский князь, и киевский митрополит были заинтересованы в скорейшем насаждении христианства во всех принадлежащих Руси областях. В этих условиях кандидатура Рейнберна на должность епископа вряд ли могла вызвать серьезные возражения в Киеве, тем более что с женитьбой Святополка на польской княжне, казалось бы, наступил конец русско-польским разногласиям и обе держа вы вступали в период устойчивого мирного сосуществования» (Рапов О.М. Русская церковь в IX — первой трети XII в. С. 368—369).
