Promotion of Science. Invitation Fellowship Long-term FY2016).
При ссылках на киноленты в скобках при необходимости указываются начало и окончание соответствующей сцены.
Полное описание дается для фильмов, иллюстрации к которым были использованы в статье.
Б. Н. Пономарев, секретарь ЦК КПСС, кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС и непосредственный начальник А. С. Черняева.
«Кухонный язык» идеалотипически восходит к разговорам на «интеллигентской кухне». Это язык общения с близким, неформальным, дружеским окружением, он переполнен аффективными интонациями и субкодами, плохо понимается внешними, не принадлежащими к «близкому кругу» участниками. Язык «официоза» – порождение советской общественной жизни, жестко подконтрольной и политизированной сферы, где принято было говорить заштампованным, безличным канцелярским слогом официальных лозунгов (см.: [Гладарев 2011: 243–244]). Подробнее о «кухонном» языке см. главу Н. Вахтина, а о языке «официоза» – главу Б. Фирсова в настоящем издании.
«Афазия проявляется как своего рода дискурсивный паралич – сам Якобсон называл ее „замороженной начальной стадией“, на которой уже сложившееся желание высказаться никак не может точно определиться с предметом и формой самого высказывания» [Ушакин 2009: 765].
Борис Ямпольский так описывал собрание «советского образца»: «Это сборище разнородных, часто враждебных, непримиримых друг к другу людей, которые вот так встречаются раз в месяц или меньше, и встречаются не по каким-то важным, мучающим их причинам, для выяснения каких-то важных вопросов, решения каких-то необходимых срочных дел, а только потому, что нужно собраться, чтобы где-то там, в руководящей, надзирающей, контролирующей инстанции поставили галочку…» (цит. по: [Сарнов 2002: 550]).
Подавляющая часть россиян не имеет опыта трансформации коллективного собрания в конструктивную беседу с выработкой решения, которое не казалось бы каждому интуитивно несправедливым (а это и не может быть иначе без соблюдения общей процедуры). Если в советские времена хотя бы формально пытались соблюдать правила из уставов «демократически-центральных» организаций, которые начинали учить в школах, то сейчас и этого нет. Подробнее о неумении россиян организовывать публичные дискуссии и участвовать в них см. в форуме Олега Иванова «Навыки парламентаризма, их связь с демократией, регламенты/привычки коллективных решений»: http://club443. ru/arc/index.php?showtopic=164509 (доступ 04.11.2015).
1) «Социальная история петербургского движения за сохранение историко-культурного наследия», в рамках проекта центра «Res Publica» ЕУСПб, руководитель – О. Хархордин, при поддержке фонда «Династия», 2007–2009; 2) «Environmental Activism in St Petersburg and Helsinki: Comparing Analyses of Political Cultures», ЦНСИ и Университет Хельсинки, руководитель – М. Лонкила, при поддержке Академии Финляндии, 2010; 3) «Городские движения в современной России: в поиске солидарных практик», Институт «Коллективное действие», руководитель – К. Клеман, 2011–2012.
В проекте центра «Res Publica» ЕУСПб это были общегородские движения защитников памятников истории и культуры Петербурга (см.: [Гладарев 2011]). Во втором проекте – локальные сообщества и инициативные группы соседей, борющихся против крупных инфраструктурных проектов и уплотнительной застройки в Петербурге и Хельсинки (см.: [Gladarev, Lonkila 2012, 2013]). В третьем исследовании анализировались новые городские гражданские коалиции и альянсы, которые рождались в Петербурге в ходе общественной борьбы с проектом строительства небоскреба «Охта-центр» (см.: [Гладарев 2013]).
Делиберативный процесс предполагает замену переговоров (bargaining), соревнования и агрегирования частных интересов кооперативным рассуждением и аргументацией. Это не рынок, где обмениваются частными предпочтениями, а форум, где вопросы и проблемы обсуждаются посредством аргументов и где нет силы сильнее аргумента. Д. Паркинсон отмечает, что для обеспечения подлинного обсуждения должны соблюдаться определенные условия: коммуникативная компетентность, взаимность, всеобщность (inclusiveness), готовность следовать принципу: изменить имеющиеся установки перед лицом лучших аргументов [Parkinson 2006: 134].
За исключением глав Капитолины Федоровой и Александры Касаткиной в настоящем издании, а также работ: [Бикбов 2012; Агапов 2012; Grigoryeva 2012; Ковенева 2008; Зайцева 2010], большинство исследований связаны с последней волной общественной мобилизации и движением «За честные выборы!». К. Федорова рассматривает практику дебатирования на материале заседаний оргкомитетов митингов и массовых мероприятий в январе – феврале 2012 года. А. Бикбов, А. Григорьева, М. Агапов фрагментарно затрагивают вопросы общественной самоорганизации и дискуссий, анализируя социальную природу массовых протестов 2011–2012 годов. О. Ковенева рассматривает логику публичной аргументации на митинге жителей московского Крылатского, выступающих против уплотнительной застройки. А. Зайцева изучает процессуальный уровень арт-активизма, а А. Касаткина обращается к антропологическому описанию публичных собраний в садоводческих товариществах конца 2000-х годов. Можно сказать, что данная тема становится предметом растущего научного интереса со стороны социологов и антропологов лишь последние несколько лет.
Термин «коммуникативная неудача» (miscommunication, communication failure) впервые введен в научный оборот в работах Дж. Гамперца [Gumperz 1982]. Термин «коммуникативные деформации» употреблял Хабермас, понимая под ними различные формы асимметрии, которые могут складываться в ходе коммуникативного взаимодействия, такие как: монологически авторитарная позиция одной из стороны, исключение из дискурса, отказ в праве голоса, апелляция к метафизическому авторитету, традиции, силе и т. д. (ср.: [Weiser 2014: 81]).
Вероятно, она имела в виду последователей преподобного Сан Мён Муна, харизматичного лидера корейской «Unification Church», в РФ представленной «Ассоциацией Святого Духа по объединению всемирного христианства».
Интересно, что описываемая мной какофония «соседского схода» очень схожим образом передается А. Касаткиной на материале собраний садоводческих товариществ: «…поведение людей на собраниях… создает крайне неблагоприятную для дискуссии и принятия общих решений обстановку: присутствующие разговаривают одновременно с выступающими, обсуждая новости, сплетничая, комментируя и объясняя друг другу происходящее, причем часто не считая нужным понизить голос. В результате они не следят за тем, что говорится с „трибуны“, а когда объявляется голосование, голосуют наугад, так как не успевают понять, какой именно вопрос обсуждался. ‹…› Люди описывают происходящее на собраниях как „шум и крик“, „бред полный“, „ничего ужаснее в жизни не видела“, а следовательно, „лучше не видеть и не слышать“, „делать больше нечего – ходить [на собрания]“ (все цитаты из полевого дневника)» [Касаткина 2012: 134].
Проведенные исследования указывают на острый дефицит в Петербурге удобных и доступных публичных пространств, где горожане могли бы обсуждать общие, социально значимые проблемы и дела.
Александр Бикбов, анализируя самоорганизацию в ходе общественной мобилизации 2011–2012 годов, особенно подчеркивает, что эти новые
