целому ряду причин, и не последней из них было общественное давление, требовавшее “равенства жертв”. Как и в 1790-х годах, в стране было принято считать, что “налог кровью” —
l’impôt du sang — должны платить все, включая квалифицированных рабочих. Солдат, которых отзывали в 1915 году с фронта на военное производство, чтобы справиться со снарядным голодом, — к концу года среди рабочих снарядных заводов таких было около половины, — презрительно называли “уклонистами” (
embusqués)
{1451}. На долю отозванных из армии (без учета демобилизованных по ранениям) в ходе войны приходилось лишь 30 % прироста рабочей силы во французской оружейной промышленности
{1452}.
Нехватка рабочей силы создавала затруднения для всех экономик военного времени. Она позволяла рабочим добиваться повышения платы и/или уменьшать выработку, “снижая темпы” работы, а если руководство не шло на уступки, то и прибегая к настоящим забастовкам. Опыт одной — вполне типичной — компании показывает, как эти проблемы проявлялись в Германии. Сначала руководство гамбургской верфи Blohm & Voss попыталось воспользоваться слабостью профсоюза и компенсировать недостаток рабочих рук, удлиняя смены и повышая интенсивность работы. Мастера и мелкие начальники иногда доходили в этом до крайностей. В марте 1916 года даже вышло специальное распоряжение, запрещавшее запугивать недисциплинированных работников “отправкой в окопы” (см. слова Карла Крауса о том, что в военной риторике “геройская смерть” была одновременно честью и наказанием). Спустя еще год смены, длившиеся более 24 часов, были признаны непосильными {1453}. Рабочие противодействовали давлению начальства разными способами, в основном прибегая вместо коллективных забастовок к индивидуальным и спонтанным актам {1454}. Постоянно возникали трудности с дисциплиной: обеденные перерывы затягивались, работа делалась спустя рукава, участились прогулы, а сырье все время воровали (обычно на дрова). Вдобавок из-за высокого спроса на труд рабочие могли часто менять работу. И без того высокая текучесть кадров достигла беспрецедентного уровня, после октября 1916 года компаниям за год пришлось искать замену 10 тысячам работников. Положение не улучшил и принятый в декабре 1916 года Закон о вспомогательной службе, признававший право менять работу ради более высокой зарплаты {1455}. В результате заключенное в августе 1914 года соглашение об отказе от стачек постепенно перестало соблюдаться. В октябре 1916 года отказ Blohm & Voss повысить зарплаты привел к первой с начала войны крупной забастовке. Через четыре месяца забастовала верфь фирмы Vulkan, в мае 1917 года забастовка повторилась — спустя месяц после большой берлинской стачки, вызванной сокращением мучных пайков. Наконец, в январе 1918 года верфи были охвачены общенациональной волной забастовочного движения, пошедшей из Берлина. Эти забастовки традиционно считаются предвестниками ноябрьской революции 1918 года — если не причиной неминуемого поражения Германии, то, во всяком случае, его симптомом {1456}.
Вопрос опять-таки в том, насколько лучше обстояли дела в странах Антанты. Важный, хотя и неточный показатель — это рост зарплат за время войны {1457}. Для специалистов по социальной истории почти аксиома, что растущие в реальном выражении зарплаты — это хорошо. Поэтому многие старательно доказывают, что в Англии в этом отношении было “лучше”, чем в Германии. Между тем с экономической точки зрения это нонсенс. Для германской экономики военного времени стало бы катастрофой, если бы зарплаты в Германии росли так же быстро, как в Англии. При любом сравнении следует применять один-единственный критерий — росли ли зарплаты в соответствии с производительностью. Чем сильнее их рост опережает рост производства, тем менее эффективна экономика. Повышение стандартов жизни рабочих, конечно, крайне приятно самим рабочим, но не считается главным приоритетом для экономики в целом. Как показывает таблица 27, по этому параметру менее эффективной была военная экономика Великобритании, а не Германии. Приведенные в ней данные, как бы неточны они ни были, демонстрируют, что в Англии наблюдался рост зарплат, опережающий производительность, — то есть незаслуженный рост. В Германии зарплаты в реальном выражении снижались практически в полном соответствии со снижением промышленного производства.
Таблица 27. Промышленное производство и реальная заработная плата в Германии и Великобритании (1914–1918 гг.)
источники: Mitchell, European Historical Statistics, pp. 33ff, 181ff; Wagenführ, Industriewirtschaft, p. 23; Home, Labour at War, p. 395; Morgan, E. Studies, p. 285; Bry, Wages, pp. 53, 331.
Разумеется, эти средние показатели ничего не говорят нам о разнице в размерах зарплат, определенно изменившейся во время войны. В социальной истории рост этой разницы принято считать свидетельством растущего неравенства, которое воспринимается как нечто по определению скверное. Однако для экономиста это тоже ошибочный взгляд. Для него важнее, отражают ли эти перемены вызванное войной изменение структуры спроса на рынке труда. Чем точнее они ему соответствуют, тем лучше, так как сравнительное увеличение зарплат неквалифицированных работников на заводах боеприпасов должно способствовать привлечению рабочих рук в этот ключевой сектор.
Во всех странах нехватка рабочей силы в стратегически важных отраслях усиливала позиции групп, традиционно находившихся внизу шкалы доходов. Сократился разрыв в зарплатах между работниками разных секторов, между квалифицированными и неквалифицированными работниками, между работниками разного пола, разного возраста. Скажем, в Германии в период с 1914 года по октябрь 1918 года часовая оплата среднего рабочего-мужчины в компании Blohm & Voss выросла в номинальном выражении на 113 %. Молодой рабочий на той же самой верфи стал зарабатывать на 86 % больше, чем в мирное время, а рабочий текстильной промышленности — на 74 % больше. Между тем зарплата младшего клерка увеличилась только на 62 %, зарплата бухгалтера — на 37 %, а зарплата старшего кассира — всего на 30 %. Таким образом, рабочие явно добились большего, чем “белые воротнички” {1458}. Уменьшение разницы в зарплатах означало, что — с учетом инфляции — рабочий с верфи терял в реальном выражении меньше (9 %), чем высокопоставленный чиновник (52 %). Другими словами, в 1914 году месячный доход чиновника превышал месячный доход рабочего примерно в пять раз, а в 1918 году — меньше чем в три раза {1459}. При этом мы не учитываем надбавки и пособия на детей, выплачивавшиеся определенным категориям работников и к концу войны составлявшие до трети дохода неквалифицированного рабочего {1460}.
Таблица 28. Соотношение заработной платы квалифицированного и неквалифицированного работника строительной отрасли в трех европейских столицах (1914–1918 гг.)
источник: Manning, Wages, pp. 262f.
Очень трудно сказать, насколько отличалась ситуация в других странах, потому что имеющуюся статистику по зарплатам почти невозможно сравнивать. Исследователи неуверенно предполагают, что в Лондоне разрывы в зарплатах уменьшились за войну сильнее, чем в Берлине, однако данные, представленные в таблице 28, доказывают скорее обратное. Впрочем, они
