породы, так как нельзя вообразить себе корабля такой величины, чтобы вместить всех существующих тварей; под растениями разумеются тоже образцы или, вернее, семена. Что же касается людей, Вишну дает в спутники Ману только одного святого Риши. На дальнейшие расспросы бог отвечает, что великому потоплению будет предшествовать мировой пожар, который последует за столетней засухой и голодом, так что земля станет подобна золе и самый эфир сделается жгучим, как полымя. Даже боги и планеты погибнут. Из первых уцелеет один Брахма, а из последних солнце и месяц. Веды тоже должны спастись в корабле. В одной важной черте рассказ Пураны разнится от халдейского подлинника, а именно: страшное разорение посылается не в виде наказания, а в конце одного юга, или мирового периода, перед наступлением другого; а по брахманскому верованию, конец каждого такого периода знаменуется уничтожением вселенной, а начало другого – ее обновлением. Рассказ кончается как-то резко:
«Когда настало время, возвещенное Васудэвой, потопление произошло тем самым порядком. Тогда бог явился в образе рогатой рыбы; змий Ананта пришел к Ману в виде каната… Он тогда прикрепил корабль к рогу рыбы змеиным канатом, стоя на корабле…»
Таким же отсутствием нравственного начала отличается и гораздо более драматически выработанный рассказ в Бхагавата-Пуране.
Там тоже, в конце одного из мировых периодов происходит катаклизм, в котором мир потопляется водами океана. Но еще большее 6едствиe настигает богов и людей: пропадают Веды. Их крадет и уносит «силач Хаягрива», демон из рода великанов Даитья, которые вечно воюют против богов и портят их благие творения, – и тут только Вишну принимает образ рыбы. Героем является не Ману, а «некий великий царственный Риши» по имени Сатьяврата, праведный царь дравидийский, преданный поклонник Вишну, строгий подвижник, который, как водится, в следующую новую эру, – юга, – вновь рождается сыном Вивасвата, Ману.
«Однажды, в то время как он в pекe Критамале (в земле дравидийской или Малабаре) приносил душам предков (Питри) возлияние водой, в его руки вместе с водой попала рыбка».
Следуют известная просьба рыбки, ее переселения, признание ее за перевоплощенного бога Вишну. На вопрос: почему он принял именно этот образ? – бог отвечает:
«На седьмой день от сего дня все три миpa погрузятся в пучину небытия. Когда вселенная исчезнет в этой пучине, к тебе придет большой корабль, посланный мною. Забрав с собой растения и разные семена, окруженный семью Риши и всеми существами, ты сядешь на тот корабль и без боязни понесешься по темной пучине. Когда бурным ветром станет трясти корабль, прикрепи его великим змием к моему рогу, ибо я буду близко».
Все происходит по предсказанию, и когда свершилась мировая гибель, Вишну убивает Хаягриву и отбирает у него похищенные Веды, между тем как «царь Сатьяврата, обладающий всяким знанием, священным и мирским, сделался, милостью Вишну, сыном Вивасвата, Ману новой эры (юга)».
Это воплощение (аватар) Вишну называется «Рыбным» (Maтсия), в отличие от других девяти, под которыми он в разные критические моменты спасает миръ. Одно воплощение еще предстоит в конце настоящей эры (юга). В Агни-Пуране рассказ совершенно тот же, только короче, так что нет повода повторять его.
Великий французский санскритист, Эжен Бюрнуф, издавший и переведший Бхагавата-Пурану, знал все эти версии, кроме самой древней, в Шатапата-Брахмане, еще не открытой в его время, и, даже без последней, был положительно уверен в том, что суть предания пришла из Вавилона. Единственная ошибка его та, что он ставит это заимствование в очень позднее историческое время, тогда как самый сюжет и многие подробности указывают на несравненно более ранние сношения, еще в доарийскиe века, между родственными народами дравидийской Индии и досемитского Вавилона. На тожество между божественным покровителем Ману и богом Эа, покровителем Хасисадры, слишком ясно и уж никак не случайно указывает рыбное воплощение, сразу напоминающее символический облик, так часто встречаемый на памятниках, наконец, самое имя Эа-Xан, – «Эа-Рыба» – (Оанн) полурыбообразного божества, насадителя цивилизаций в Халдее. Нельзя также оставить без внимания такие совпадения, как сходство между индийским праведником Ману и праведными патриархами Хасисадрой и Ноем, и еще более то обстоятельство, что индийский праведник Пуран называется царем дравидийским, и он показан молящимся в приморской земле Малабаре; это – прямое указание, каким путем важнейшая легенда древней эрехской поэмы прибыла в Индию задолго до того, как там стали известны, хотя бы только по имени, будущие apийскиe завоеватели.
Едва ли требуется еще указать на тождество во всех рассказах последнего события – остановки корабля на высокой горе (Низир, Арарат, Химават), со следующей за тем беседой патpиapxa со спасшим его божеством, жертвоприношениями, приказанием вновь населить землю. Но будет небезынтересно здесь напомнить о милой сказке, знакомой нам с детства; вряд ли кому придет в голову привести эту сказку в связь с почтенным древним преданием, хотя она, безо всякого сомнения, есть крошечный осколочек от той же величественной глыбы: мы разумеем cеверогерманскую сказку «О рыбаке и рыбке», так прелестно рассказанную великим Гриммом, прямо из народных уст, и так изящно пересказанную в поэтической форме нашим родным Пушкиным. Начало, во всяком случай, то же, что в индийской легенде. К рыбаку в невод попадает малая рыбка, просит пощадить ее и отпустить на волю и обещает воздать благодетелю. Рыбак отпускает. Продолжение, конечно, совсем другое. Это – история того, как у человека разыгрываются дурные страсти: жадность и властолюбие от потворства доходят до чудовищных размеров и наконец наказываются. Но божественность рыбы выступает во всем рассказе ярко и живо, а под конец – даже с грозным величием. Сколько наших любимых сказок, скромных усладительниц хаты и детской (если проследить их), дошло до нас такими же дальними, окольными, давно затоптанными тропами!
(Текст приводится по изданию: Рагозина З.А. История Индии времен Риг-Веды. СПб., издание А.Ф. Маркса, 1905).
Платон
Миф о загробных воздаяниях (фрагмент из X книги «Государства»)
Перевод В.Н. Карпова
– Итак, кроме благ, которые дает справедливость, рассматриваемая сама в себе, продолжал я, вот какие награды, воздаяния и дары человек справедливый получает от богов и людей еще при жизни. – Конечно, сказал он, – прекрасные и прочные. – Но эти, примолвил я, ни по качеству, ни по количеству, ничего не значат в сравнении с теми воздаяниями, которые как справедливых, так и несправедливых ожидают по смерти. Надобно слышать о них, чтобы тот и другой совершенно понял, что̀ полезного должен он получить от нашей беседы.
– Говори, сделай милость, сказал он, и верь, что немного предметов, о которых я слушаю
