Творчество Гоголя в мифологическом и литературном контексте - Аркадий Хаимович Гольденберг

Рецензент:

Е.И. Анненкова, доктор филологических наук, проф., зав. зафедрой русской литературы Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена

Творчество Гоголя при всей его изученности и кажущейся доступности для читателя таит в себе еще немало загадок, глубинных смыслов, способных открыться лишь в «большом времени» (М. Бахтин) русской и мировой культуры. Современные подходы к анализу литературных текстов не только обогатили арсенал исследовательских методов и приемов, но и позволили значительно расширить культурноисторический и литературный контекст, в котором возникают и живут произведения писателя.

Они дают уникальную возможность охватить важнейшие грани понятия «художественный мир писателя», продемонстрировать студентам его основные аспекты в анализе художественного текста.

Многослойность художественного мира писателя предполагает изучение его произведений на диахронном (в аспекте исторической поэтики) и синхронном (в контексте эпохи) уровнях. При этом обращение исследователя к фольклорно-мифологическому или историко-литературному контексту не должно отодвигать на второй план онтологию самого текста. Мы стремились, говоря словами Р Барта, прочитать гоголевские тексты «настолько медленно, насколько это будет необходимо», прочитать, «делая остановки столь часто, сколь потребуется», но не для того, чтобы «увидеть, как текст взрывается и рассеивается в межтекстовом пространстве» [Барт 1994: 425], а чтобы сфокусировать внимание читателей произведений Гоголя на тех художественных смыслах, которые открываются в этих контекстах.

В книге предлагается анализ трех важнейших контекстов гоголевского творчества: мифопоэтического, духовно-религиозного, культурно-исторического. Каждому из них посвящена отдельная глава пособия.

В первой раскрывается мифологическая семантика гоголевских образов пространства и времени, во второй основное внимание уделено духовно-религиозному контексту творчества писателя, третья посвящена месту и роли в нем европейского культурного контекста, жанровых традиций массовой европейской литературы в поэтике писателя.

После каждой главы помещены вопросы для самопроверки по ее содержанию. Завершают пособие вопросы и задания для самостоятельной работы над гоголевскими текстами и посвященной им научной литературой, методические материалы к семинарским занятиям. Они имеют общую цель - стимулировать учебную и научно-исследовательскую работу студентов по затронутым в пособии проблемам.

Книга предназначена для студентов-филологов, изучающих историю и поэтику русской литературы. Она также призвана помочь учителю-словеснику выйти за рамки школьного учебника и существующей методической литературы при разработке уроков, посвященных творчеству Гоголя.

В художественном пространстве гоголевских текстов нет четкой границы между бытием и небытием, миром живых и миром мертвых. Уже в первой своей поэме «Ганц Кюхельгартен» писателю приходится эту границу обозначать. Так, описывая семейный праздник родителей Луизы, Гоголь наделяет их, на первый взгляд избыточным, определением «живой». Мать Луизы он называет «живая Берта», об отце говорит так же: «Сегодня праздновал живой Вильгельм / Рожденье дорогой своей супруги» ¹. Этим определениям сопутствуют традиционный для сентиментально-романтической литературы топос кладбища и романтический балладный мотив восстающих из могил покойников в «Ночном видении» Луизы: «Подымается протяжно / В белом саване мертвец, / Кости пыльные он важно / Отирает молодец... И покойники с покою / Страшной тянутся толпою» (I, 87). Здесь как бы открывается перспектива в глубь художественного мира Гоголя, в котором сосуществование живых и мертвых, потомков и предков становится неотъемлемой чертой поэтического сознания писателя и проявляется на разных этапах его творчества, от «Вечеров на хуторе близ Диканьки» до «Мертвых душ».

В Предисловии к первой части «Вечеров на хуторе близ Диканьки» пасичник Рудый Панько обещает читателям выпустить «до нового году <...> другую книжку», в которой «можно будет постращать выходцами с того света и дивами, какие творились в старину, в православной стороне нашей» (I, 106). В первую часть он их не помещает «нарочно», чтобы не напугать «добрых людей». Лукавство пасичника обнаруживается уже в «Сорочинской ярмарке»: сюжетным контрапунктом повести становится история о красной свитке изгнанного из пекла черта. Она вызывает у её героев не просто страх, а «ужас», который «оковал всех». В «Вечере накануне Ивана Купала» потусторонний мир представлен образами Басаврюка и ведьмы, пьющей кровь обезглавленного Ивася. «Майская ночь» рисует подводный мир русалок, в котором скрылась мачеха-ведьма, а в «Пропавшей грамоте» дается изображение самого пекла, куда попадает главный герой повести.

Без контактов с «тем светом» персонажи писателя никак обойтись не могут, потусторонний мир становится неотъемлемой частью художественного пространства Гоголя. Подобное двоемирие было общим местом романтической поэтики, в русле которой начиналось гоголевское творчество. Оригинальность молодого автора «Вечеров», названных Пушкиным «истинно веселою книгою», заключалась, с точки зрения его современников, в неповторимом синтезе противоположных эстетических категорий - ужасного и смешного.

Вопрос о художественной природе гоголевского смеха, его мировоззренческих истоках долгое время оставался открытым. Наиболее остро за последние полвека он был поставлен М.М. Бахтиным, связавшим смеховой мир Гоголя с карнавальным началом народной культуры. Он писал о «Вечерах на хуторе близ Диканьки», что «еда, питье и половая жизнь в этих рассказах носят праздничный, карнавально-масленичный характер» [Бахтин 1975: 485]. Однако за смехом «Вечеров», главной темой которых еще В.В. Гиппиус назвал «вторжение в жизнь человека демонического начала и борьбу с ним» [Гиппиус 1924: 73], скрывался неподдельный страх перед темным миром потустороннего, откуда являются у Гоголя его демонические персонажи. И это отнюдь не «веселая чертовщина», как полагал Бахтин, а поистине ужас, «страх космический» [Софронова 2010: 133], который испытывают живые гоголевские персонажи перед «выходцами с того света».

Если в первой повести «Вечеров» активность демонических персонажей вызвана обозначением локуса ярмарки как «нечистого» места, то в «Вечере накануне Ивана Купала», «Майской ночи», «Ночи перед Рождеством» она тесно связана с мифологическими представлениями о народном празднике как времени разгула нечистой силы, облегчающем контакты с нею.

В.Я. Пропп в своей работе «Русские аграрные праздники: (Опыт историко-этнографического исследования)» выявил общую структуру календарных народных праздников, позволившую представить ясную и цельную картину обрядов годового цикла. Ученый показал, что «между основными праздниками, при всех их отличиях, имеется ясно ощутимое сходство» [Пропп 1995: 22-23]. Стержневой мифологемой календарного праздника является идея умирания / воскресения природы, идея вечного круговорота жизни. Она определяет не только прагматику народного обряда, но и его формальную организацию. Пропп обратил внимание на тесную связь календарных народных праздников с обрядами поминовения усопших. Они, по его наблюдениям, «имеют место во время святок, на масленицу, на Троицу, в радуницу и в некоторые другие сроки»