у Ворот Мории) и злобное дерево (= Старый Вяз). Отдельные сцены практически полностью повторяют эпизоды из «Властелина колец», такие как захлопывание каменной двери в конце тома «Две твердыни», смерть и растворение Сарумана или прибытие конников Ристании на Пеленнорскую равнину.
Сходство настолько разительное, что даже трудно судить, хорош или плох результат. Тому, кто не читал «Властелина колец», книга может показаться новаторской, хотя я сомневаюсь, что среди читателей «Меча Шаннары» найдется значительное число не знакомых с творчеством Толкина. Этот пример показывает: многие так прониклись жанром героического фэнтези (и даже пристрастились к нему), что в отсутствие настоящей литературы готовы потреблять любой заменитель, пусть и сильно разбавленный.
Совсем иначе дело обстоит с серией Стивена Дональдсона о Томасе Кавинанте — по общему признанию, это куда более оригинальная работа, которая в конечном счете стала своего рода критикой Толкина и даже попыткой поспорить с ним (см. статью о Дональдсоне в «Энциклопедии фэнтези» Клюта и Гранта, которая уже упоминалась выше, и монографическое исследование творчества Дональдсона, проведенное Уильямом Сениором). Но глубокое влияние Толкина в этом произведении все равно заметно. Основное различие точно спланировано: центральный персонаж ничуть не похож на хоббита — это молодой американец, больной проказой, который потом становится насильником (трудно представить себе героя, более далекого от Бильбо и Фродо). И никакое братство вокруг этого антигероя на этот раз не формируется, в отличие от имитации, созданной Бруксом. Сходство между Толкином и Дональдсоном состоит скорее в ландшафте, по которому проходит антигерой — точнее, в наборе персонажей.
Первый том серии, «Проклятие Лорда» [130], также опубликованный в 1977 году, начинается с того, что Камневый Червь завладевает неким талисманом (как Горлум — Кольцом), при этом упоминается герой-калека по имени Берек Полурукий (cp. Берен Однорукий). Вместо Кольценосцев в романе присутствуют Опустошители (Ravers — не самый удачный выбор названия [131]); вместо Элберет герои то и дело поминают Меленкурион («Ты произнесла имя, которое не призвал бы на помощь Опустошитель», cp. с репликой Сэма Скромби: «Я скажу „Элберет“ — эльфийское имя, ни один орк его не знает»); древесные жилища Лориэна воплощаются в образе настволья Парящего, а душный лес гворнов — в образе Зломрачного Леса; группа всадников именуется Third Eoman (третий Дозор) по аналогии с третьим эоредом, которым командовал Эомер; в романе есть даже сцена с откусыванием пальца. Особенно узнаваем образ великана, который зовется Сердцепенисто-солежаждущий Морестранственник, и его народа — они почти полностью соответствуют толкиновским онтам: великан похож на «могучий оживший дуб», глаза у него «маленькие, глубоко сидящие», а пронзительный взгляд — словно «отблеск мыслей, рождающихся в недрах его огромного мозга». Он поет «на языке, понять который Кавинант не мог», поясняет, что переводить с него трудно, потому что истории на языке великанов рассказываются очень долго, и сожалеет: «У нас так мало детей».
В то же время, по словам Сениора, Дональдсон сказал (и я, например, ему верю):
«Толкин сильно повлиял на меня в том смысле, что вдохновил на создание фэнтези. Но когда я начал писать серию о Кавинанте, то держался как можно дальше от его книг — насколько позволяла моя собственная история».
Противоречие между наблюдаемыми фактами и заявлением автора можно устранить, если обратить внимание на то, что Дональдсон использует ряд слов, которые были как минимум очень малоупотребительными (особенно в Америке) до того, как их ввел в оборот Толкин, — например, gangrel (бродяга), eyot (островок) и dour-handed (с суровой дланью) (последнее — это точно заимствование). Но люди часто не помнят, где или когда они узнали то или иное слово, и не считают его чьим-то еще. Предположу, что в некоторых случаях — даже во многих случаях, как у героини Дианы Уинн Джонс, — толкиновские слова и образы врезаются в память очень рано и очень прочно (возможно, в результате навязчивого желания постоянно перечитывать его книги) и так становятся своими и даже личными и не воспринимаются как плагиат. Это явление было распространено в эпоху баллад и однотипных устных преданий, когда наряду с пассивными носителями традиций были и те, кто активно участвовал в их развитии. В эпоху творческого индивидуализма и защиты авторского права подобные заимствования удивительны, но не то чтобы совершенно нежелательны.
Последний пример взаимосвязи между Толкином и его поклонниками, взявшимися за перо, — еще один литературный дебют, роман Алана Гарнера «Волшебный камень Бризингамена», написанный в 1960 году. Из перечисленных здесь авторов Гарнер похож на Толкина одновременно больше всех и меньше всех. Он англичанин, создал несколько выдающихся своей оригинальностью романов для юношества, а недавно выпустил и книгу для взрослых — «Стрэндлопер» (Strandloper). Гарнер родился в графстве Чешир, и действие большинства его книг происходит в деревне Олдерли-Эдж, которая была для него столь же значимой и полной волшебства, как Западный Мидленд для Толкина. «Стрэндлопер» пестрит скрытыми и прямыми цитатами из автора «Сэра Гавейна», который, по мнению Гарнера и большинства критиков, тоже был уроженцем Чешира (я с ними не согласен, см. стр. 319).
Итак, сюжет «Волшебного камня Бризингамена» [132] разворачивается в Олдерли-Эдж в наше время, хотя начинается он с пересказа древней местной легенды. В нем нет никаких хоббитов: главные герои — двое детей. Однако, как и Фродо, они случайно оказались владельцами важнейшего талисмана, который ищет повелитель темных сил — в отличие от толкиновского антагониста он стремится уничтожить этот артефакт, чтобы разрушить защитные чары белого чародея Каделлина. Познакомившись с Каделлином, дети встречаются с гномами, троллихой и аналогами орков, которые зовутся «мортбруды» (орки тоже очень прочно ассоциируются с Толкином, хотя и не являются столь бесспорным его изобретением, как хоббиты). Сюжетное сходство с «Властелином колец» здесь минимально (в отличие от Брукса), а персонажи с таким же успехом могли быть заимствованы из традиционных волшебных сказок, а не из воссозданных Толкином легенд (в отличие от Дональдсона). И все же влияние Толкина чувствуется — и в отдельных эпизодах, и еще больше в отдельных фразах. Вполне возможно, что сам Гарнер подражал ему совершенно неосознанно. Ползая по туннелям, гном Фенодири рассказывает детям:
«Здесь некогда копали глубоко — так глубоко, что прикоснулись к сокровенным тайнам земли. <…> Тут в древности были прорыты первые копи нашего народа. За целые два века до появления Фундиндельва. Мало что осталось от них сейчас, только верхние проходы, не более того. В этих местах царит ужас, даже для нас, гномов».
Это словно отзвук того, что Глоин говорил о Мории, Черной Бездне: «…они вгрызались в горные недра,
