актерам и вызывал их, чтобы высказать свое мнение об их игре» [Сперанская 2008: 395]. Один из французских актеров, выступавших в Петербурге, Адольф Лаферьер, в мемуарах определил роль царя в театре как «начальника клаки» [Laferrière 1876: 314]. О покровительстве, которое император оказывает французским актерам, писала французская пресса, причем легитимистская газета «Мода», симпатизировавшая России, использовала этот довод, чтобы доказать, что Николай не татарский деспот, каким рисуют его французские критики русского режима, а просвещенный меценат [Mode 1836: 214). 13 июня 1844 года, в своей предыдущей хронике, Гино-Дюран утверждал, что княгиня Ливен, чтобы успокоить Гизо, уверила его, будто Николай и в Лондон поехал не для политических переговоров, а исключительно ради того, чтобы пригласить в Петербург французскую актрису Виржини Дежазе, которая в это время выступала на лондонской сцене.
Первые гастроли в Петербурге оперного баса Луиджи Лаблаша (1794–1858), с середины 1830‐х годов регулярно выступавшего на лондонской сцене, состоялись в 1852 году. Под Итальянским оперным театром подразумевается итальянская оперная труппа, выступавшая с 1843 года на сцене петербургского Большого каменного театра.
Комический актер Юг Буффе (1800–1888) в декабре 1843 года перешел из театра «Драматическая гимназия», где с большим успехом выступал с 1831 года, в «Варьете». Нестор Рокплан (1805–1870), журналист, театральный администратор и законодатель мод, руководил театром «Варьете» в 1840–1847 годах. Сто тысяч франков – это сумма отступного, которую должен был выплатить Буффе, чтобы уйти из «Драматической гимназии». У Рокплана, хотя он и пригласил Буффе, такой суммы не было, и ее взяли взаймы у разных друзей актера [Bouffé 1880: 220–227]. О Рокплане см.: [Мартен-Фюжье 1998: 386–388].
Заключенный в 1840 году брак между английской королевой Викторией и Альбертом, принцем из династии Саксен-Кобург-Гота, был неравным в том смысле, что жена-королева стояла выше мужа; принцем-консортом королева смогла сделать своего обожаемого супруга лишь в 1857 году, а до этого он носил титул королевского высочества. Участь принца Альберта в 1840‐е годы служила постоянным предметом насмешек недоброжелателей. Так, в вошедшем в сборник «Сцены частной и общественной жизни животных» (1842) рассказе «Путешествие парижского воробья», подписанном именем Жорж Санд, но в реальности написанном Бальзаком, принц Альберт выведен в образе «князя Трутня-Медового», который надеялся стать мужем пчелиной царицы, «ибо происходил из прославленного рода Трутней-Медовых, откуда испокон веков брали мужей для цариц и всегда держали одного наготове, примерно как поджаренного цыпленка для наполеоновских ужинов. Сей князь, все богатство которого сводилось к ярким крыльям, покинул скромный отчий дом, где не было ни цветов, ни меда, и мечтал обрести роскошь, изобилие и почести» [Сцены 2015: 251].
Если разговор императора с Кюстином о представительном правлении в самом деле описан в «России в 1839 году» в письме тринадцатом [Кюстин 2020: 233], то упоминание «робости» императора вызывает удивление; по-видимому, журналист приписал императору то качество, которое Кюстин многократно упоминает как свою собственную главную черту; напротив, императора писатель, в полном соответствии с реальностью, рисует как человека властного и уверенного в себе.
Княгиня, однако, не скрывала, что с 1843 годк переписывается с русским двором и сообщает императрице новости политического характера; напротив, чтобы опровергнуть репутацию шпионки, она открыто рассказывала об этой переписке [Daudet 1910: 372–374; Таньшина 2009: 221–222]. Между прочим, реальная, а не карикатурно-памфлетная княгиня Ливен хорошо понимала, что Франции нечего надеяться на союз с Россией, и выступала за союз Франции с Англией (которую прекрасно знала, так как прожила там 22 года – с 1812 по 1834 год, когда муж ее был послом России в Лондоне).
О внимании к ним королевы и принца писала специализированная французская пресса (см., например: [Journal 1841: 50]).
О том, как сильно литературная хронология отличается от реальной и как сомнительны бывают попытки точно датировать внутрироманные события, см., например, в недавней статье: [Долинин 2022].
Этот неологизм использовали французские исследователи, когда назвали очередной номер тулузского журнала Slavica Occitania (2020, № 50) «Gogol avait huit ans… 1817 dans l’histoire de la littérature et des arts russes: un non-événément» («Гоголю исполнилось восемь лет… 1817 год в истории русской литературы и искусства: несобытие»). Редакторы журнала, правда, имели в виду не французский, а русский 1817 год; таким оригинальным способом они отметили столетие октябрьского переворота 1917 года. Но и французский 1817 год событиями тоже не слишком богат.
Перевод Д. Г. Лившиц.
См., например: [Waresquiel 1996: 197–253].
См. вступ. ст. к номеру «Журнала истории театра», целиком посвященному этому жанру: [Bara 2015].
Предписание о газовом занавесе носило дискриминационный характер: такие условия власти ставили театрам, чью популярность по просьбам конкурентам хотели ограничить; в самом деле, публике такие преграды, воздвигаемые между актерами и сценой, не нравились [Brazier 1838: 64].
Мунито – или его преемник и тезка – гастролировал и в России; в Петербурге он выступал в октябре 1827 года, а в ноябре 1828 года Пушкин писал из деревни Дельвигу: «Здесь мне очень весело. Соседи ездят смотреть на меня, как на собаку Мунито» [Пушкин 1937–1949: 14, 34]).
Цифры тиражей и изданий, свидетельствующие об огромной популярности Вольтера и Руссо во второй половине 1810‐х годов, см. в: [Trousson 1983: 22–23].
Образец стиля, каким написано послание: «Прислушайтесь к голосам тысячи несчастных душ, душ ваших отцов, ваших друзей, учеников и подражателей, которые со дна пропасти, куда ввергло их это нечестивое чтение, взывают к вам и умоляют отринуть эти адские сочинения, вырвать их из рук ваших детей, бросить в огонь и, самое главное, не позволить втянуть себя в новейший и отвратительный заговор новых изданий, изготовители которых все вместе ответят на Страшном суде за бедствия, ими причиненные, и за души, ими обреченные на вечные муки» [Mandement 1817: 34].
Замечу, что авторы «Живого календаря» вслед за Беранже и Шапоньером используют форму «C’est la faute de Voltaire», а Гюго вложил в уста Гавроша более разговорную «C’est la
