в водевиле и в романе».
Journal encyclopédique ссылается не на Affiches de Daupiné, а на Affiches de Normandie, но эту публикацию мне увидеть не удалось. Что касается Гюго, то он цитировал, по всей вероятности, перепечатку 1844 года (Le Moniteur de la mode, 30 juillet 1844), где воспроизведен укороченный вариант изначального текста, совпадающий с тем, что использован в «Отверженных» [Hugo 2018: 1610, note 10]. В журнале 1844 года пародийность названием («Заметка о старинной моде») не подчеркнута, поэтому неясно, насколько она была очевидна для автора «Отверженных».
Между прочим, их сохранил в своем переводе анонимный автор «Северной пчелы» (1841. № 196), где частичный перевод все того же письма опубликован в разделе «Журнальная мозаика» в качестве «описания убора одной дамы тогдашнего времени», почерпнутого из «старой газеты»: «В ноябре 1776 года г-жа N** явилась в опере в платье из небесных вздохов, украшенном излишним состраданием; в башмаках из волос Королевы с алмазами, в вероломных пряжках и с venez-y-voir (загляните-ка), оправленном в смарагд. Голова г-жи N** убрана была постоянными чувствами; на ней надет был чепчик верных побед, украшенный ветреными перьями и лентами цвета потупленных глаз; на плечах у нея была косынка цвета новоприбывших особ; сзади Медичи, оправленная в благопристойность с опаловым отчаянием; муфта минутной страсти». В переводе есть некоторые неточности, в частности вздохи в оригинале не небесные, а подавленные (soupirs étouffés), но общий тон передан совершенно верно. Русский журналист не только перевел фрагмент, но и откомментировал его: «Страсть давать материям странные названия существует издревле. Было время, когда нежно-серый цвет именовали испуганною мышью, <…> зеленовато-серый влюбленною жабою и т. п.», а также привел современные варианты экзотических названий, вплоть до таких как «борода Абдель-Кадера» [алжирского эмира].
Встречается в переводах и такое слово; см.: [Мильчина 2004].
Однако там есть слово «интерес», и составитель этого карманного словаря прекрасно сознает, какие проблемы создает оно в силу своей многозначности: «Слово это так многозначительно, что никак не может быть заменено одним русским словом: иногда оно означает занимательность, иногда важность, иногда пользу или выгоду. Например, во фразе „это сочинение имеет общественный интерес“ слово интерес может быть заменено словом важность или значение, но все-таки потребуется подробнейшее объяснение» [Карманный словарь 1845: 83]. Впрочем, о связи интереса с участием в этой статье ни слова не говорится. Зато эту связь хорошо чувствовали русские литераторы первой половины XIX века; например, П. А. Вяземский в своем переводе «Адольфа» Б. Констана передает intérêt в соответствующих контекстах именно как «участие».
Любопытно, что Достоевский, который, как известно, начал свою литературную карьеру с перевода «Евгении Гранде», во втором случае, по-видимому, почувствовал неуместность здесь слова интересный и обошелся без него, хотя оттенка сочувственности в своем переводе не передал: «Он не притворялся, он действительно страдал, и страдание, разлитое на лице его, придавало ему какую-то увлекательную прелесть, которая так нравится женщинам» [Бальзак 1844: 7, 47]. В первом же случае он сохранил по-русски слово «интересный»: «Этот проблеск роскоши, эти следы недавнего, веселого времени делали Шарля еще интереснее в воображении ее; может быть, здесь действовало обыкновенное влияние противоположностей» [Бальзак 1844: 6, 449]. Однако во времена Достоевского толкование «интересного» как трогательного, вызывающего сочувствие было еще живым в умах читателей, чего нельзя, полагаю, сказать о читателях середины XX века (да и 1935 года, когда был впервые напечатан перевод Верховского). Третий переводчик бальзаковского романа, Исай Мандельштам, несмотря на закрепившуюся за ним репутацию «буквалиста», в эпизоде с героиней в комнате Шарля очень тонко почувствовал, что слово «интересный» будет здесь некстати, и перевел не буквально, но очень точно по смыслу: «Этот проблеск роскоши в тумане горя пробудил в ней еще большее участие к Шарлю, в силу контраста, быть может» [Бальзак 1927: 90]. Во втором случае у Мандельштама, как и десятилетие спустя у Верховского, «интересный вид» [Бальзак 1927: 104]. О трех существующих переводах «Евгении Гранде» см.: [Лешневская 2008].
Встречаются, разумеется, в переводах 1950–1960‐х годов и случаи, когда intérêt переводится как «участие». Например, Раиса Линцер в переводе романа Жорж Санд «Орас» (первое издание 1960) систематически передает это слово именно таким образом. Но самой проблемы это никак не отменяет.
Псевдоним Теодоры Жанновны Эйхенгольц (1885–1957).
У Ириновой в названии стоит «лексикон», хотя более нейтральным, на мой взгляд, было бы здесь слово «словарь».
Переводы статей из других вариантов «Лексикона» (который был впервые опубликован лишь через три десятилетия после смерти Флобера, в 1910 году, и потому его окончательный состав до сих пор остается предметом дискуссий) см. в: [Гладощук 2021; Флобер 2021].
См. о нем: [Боград 1989].
Только в словаре Trésor de la langue française (1978) у слова décadence указано самым последним пунктом такое значение, как «сумма доктрин декадентского движения конца XIX века», но и тут дана помета «редкое» и пояснение, что гораздо более частый синоним décadence в этом значении – décadentisme [https://www.cnrtl.fr/definition/décadence]. О дискуссиях относительно названия этого движения в кругу его адептов см., например: [Брагина 2016]. О сложности понимания термина «декаданс», который «уже с середины 1880‐х годов <…> широко использовался с различным наполнением», см.: [Богомолов 2015: 263]; здесь же дан список основных западных работ по истории декадентства.
Здесь и далее перевод с французского мой, если не указано иное. – В. М.
Словоупотребление вполне типичное для середины XIX века; см., например, название знаменитого полотна Тома Кутюра «Les Romains de la décadence» («Римляне эпохи упадка», 1847).
Оригинальный текст см.: [Baudelaire 1975: 319–320].
Об этих «судьях» см., например: [Schellino 2013: 131].
Об образе заката у Бодлера и о его трактовках décadence, среди которых решительно превалирует понимание этого явления как деградации (в частности, деградации искусства, испорченного навязываемой ему ролью педагога и моралиста), см.: [Schellino 2013; Souty 2016: 72–73]. Бурже, чья статья о Бодлере 1881 года считается, как уже было
