class="p">332
В очерке «Бородачи сегодня и в 1800 году», напечатанном в седьмом томе «Книги Ста и одного», Делеклюз истолковывает бороду, которую отрастили себе некоторые молодые люди, как следствие их увлечения Средними веками и как знак их претензий на завоевание славы – претензий скорее всего необоснованных. В самом деле, на фоне бритого большинства бородачи в начале 1830‐х годов резко выделялись; борода указывала в политике на либеральные взгляды, в литературе – на романтические и даже ультраромантические пристрастия; см. подробнее: [Мильчина 2021а: 105–117]. Впрочем, над этой повышенной семантизацией бороды насмехались уже самые проницательные и здравомыслящие из представителей романтического поколения; см., например рассказ Теофиля Готье «Даниэль Жовар», где уже само намерение отрастить бороду знаменует переход заглавного героя из стана бритых законопослушных мещан в отряд смелых новаторов.
В басне Лафонтена «Волк, одевшийся пастухом» (Басни, III, 3) волк надел человеческий наряд и стал практически неотличим от пастуха, но его выдал голос.
Маркизом во французских комедиях XVII века называли персонажа знатного, но смешного, а в XVIII веке – юношей напыщенных и самодовольных без всяких на то оснований. Делеклюз парадоксальным образом объединяет в один ряд фигуры самой разной политической ориентации: революционеров-«санкюлотов» эпохи Террора и аристократов-«мюскаденов» – щеголей периода, пришедшего на смену Террору, придворных Наполеона и республиканцев эпохи Реставрации. Самая загадочная из этих групп – «пуритане эпохи Реставрации»; выше Делеклюз упоминал республиканское пуританство, но здесь речь идет не о республиканцах, а о каких-то иных молодых людях, поскольку республиканцы названы следом. Скорее всего, под пуританами в этом случае Делеклюз подразумевает молодых литераторов и философов из круга основанной в 1824 году газеты «Земной шар» (Globe); во всяком случае, сходным образом этих до педантизма серьезных юношей именовал завсегдатай салона Делеклюза Анри Бейль, прославившийся под именем Стендаля [Baschet 1942: 152]. Многие авторы, печатавшиеся в «Земном шаре», регулярно бывали на делеклюзовском «чердаке», однако во второй половине 1820‐х годов они стали более охотно собираться в салоне главного редактора журнала Поля Дюбуа, и эти понедельничные собрания оттеснили воскресные собрания на «чердаке» на второй план, отсюда скептическая интонация Делеклюза. Само слово «пуритане», возможно актуализировалось в языке Делеклюза и Стендаля благодаря роману Вальтера Скотта «Шотландские пуритане» (1816, франц. пер. 1817; в рус. пер. «Пуритане»); сердечно благодарю за эту гипотезу С. Н. Зенкина.
Весь этот пассаж есть не что иное, как полемика с другим очерком, опубликованным в «Книге Ста и одного» (в ее седьмом томе), – «Парижским мальчишкой» Гюстава д’Утрепона. В этом очерке, как я показала в другом месте [Мильчина 2019а: 495–498], был предложен первый набросок того типа, который тридцатью годами позже вывел Виктор Гюго в романе «Отверженные». Парижский мальчишка описан Утрепоном по преимуществу с восхищением, кончается же его очерк прямой угрозой: если министры нового, июльского правительства предадут народ так же, как их предшественники, парижский мальчишка возьмет отцовское ружье и не промахнется. Впрочем, на протяжении всего очерка автор восхваляет парижского мальчишку прежде всего за презрение к тем условностям, которым обязаны следовать дети аристократов и буржуа. Парижский мальчишка – нарушитель спокойствия, и этим он раздражает уравновешенного Делеклюза.
Кроме того, изданию предпослано семидесятистраничное «Вступление», которое, впрочем, наполнено рассуждениями столь абстрактными, что Ж.‐Ф. Тарн, переиздавший книгу об Испании в 1991 году, счел за лучшее отнести его в конец тома, в «Приложение». Что же касается первого письма, оно адресовано Каролине Анне Боулз (1786–1854) – английской поэтессе, с 1839 года жене поэта Роберта Саути. Мисс Боулз была с юности дружна со спутником жизни Кюстина, англичанином Эдвардом Сент-Барбом, или, как его стали называть во Франции, Эдуардом де Сент-Барбом (1794–1858), который познакомился с Кюстином в 1821 году (см.: [Tarn 1985: 233, 453]) и оставался рядом с ним в течение трех десятков лет, до самой смерти писателя. Мисс Боулз посвящена в книге Кюстина об Испании почти половина писем (26 из 59). О кюстиновской «поэтике путешествий» в контексте европейской традиции путевых заметок см.: [Guyot 2015].
Сравнение путевых заметок с переводами и констатация их неточности – постоянно повторяющийся мотив у Кюстина; ср. в письме двадцатом: «Мучения искренних путешественников – ощущать, что слова никогда не становятся точным переводом увиденного» (2, 55). Вероятно, в этой констатации можно уловить полемику с Ламартином, адресатом письма шестнадцатого книги об Испании, который в своем «Путешествии на Восток» (1835) писал: «Из всех книг самые сложные, на мой взгляд, это переводы. А ведь описывать путешествие – значит переводить глазу, мысли и душе читателя места и цвета, впечатления и чувства, которыми природа или творения человеческие одаряют путешественника» [Lamartine 1835: 123].
Прошу читателя ни на минуту не забывать, что это письмо, как и все прочие, было написано в 1831 году. – Примеч. автора.
Утверждение, вызывавшее позднее резкий протест испанцев; см.: [Aymes 2003: 280].
С некоторыми из таких изгнанников Кюстин дружески общался во Франции; так, в предисловии к своей книге он рассказывает о продолжительных беседах, которые уже по возвращении из Испании вел с Салустиано Олосагой, впоследствии, после смерти Фердинанд VII, губернатором Мадрида и, позже, министром иностранных дел, а в пору общения с Кюстином политическим эмигрантом, которому чудом удалось бежать из мадридской тюрьмы и благодаря этому спастись от грозившего ему повешения (1, 76–78).
Первые критики Кюстина оценивали противоречивость его путевых заметок иначе; Жюль Жанен (между прочим, адресат двух писем «Испании») писал в рецензии: «Исключите из книги предисловие и политические теории, противоречащие фактам, свидетелем которых был автор, и вы получите одно из самых замечательных описаний путешествия, какие только существуют на свете» (Journal des Débats, 6 mars 1838).
Софи Гэ и ее дочь Дельфину де Жирарден, автора светской хроники в газете «Пресса», Кюстин в России обсуждал с великой княгиней Еленой Павловной [Кюстин 2020: 217].
См. также: [Galant 2018]. Об огромной французской традиции изображения Испании можно судить по антологии: [Bennassar 1998].
Остальные сочинения герцогини, посвященные Испании: двухтомные «Сцены из испанской жизни» и двухтомные же «Воспоминания о посольстве и пребывании в Испании и Португалии с 1808 по
