Его родственник по матери Василий Танский писал фарсы, черпая вдохновение в постановках вертепного театра [Kott, Esslin 1984: 14; Гиппиус 1994: 15]. Гоголь-Яновский, литератор-любитель, тоже сочинял интермедии, героями которых были персонажи вертепа. «Простак, или Хитрость женщины, перехитренной солдатом» («Простак, або Хитрощі жінки, перехитрені солдатом») – это комедия, в которой ловкая женщина обманывает своего мужа. В ней пять персонажей: Роман (старый казак), Параска (его молодая жена), Соцкий (кум Параски), Дьяк (любовник Параски) и Солдат [Гоголь-Яновський 1918] [72]. Комедия начинается с того, что Параска отправляет Романа с поросенком на охоту, а сама в это время весело проводит время с Дьяком [73]. Так что, возможно, молодую невесту в «Сорочинской ярмарке» не случайно тоже зовут Параской. В самом деле, она вот-вот выйдет замуж и, вполне вероятно, скоро ей надоест фатоватый Грицько. Только время отделяет гоголевскую Параску, классическую инженю, от ее мачехи Хиври (которая сама оказывается в центре комической любовной сцены с поповичем). Грицько прямо говорит об этом, когда называет мачеху «столетней ведьмой», подразумевая тем самым, что главным ее грехом является именно возраст. В финале «Сорочинской ярмарки» юная невеста Параска оказывается близка к тому, чтобы превратиться в расчетливую (и свободную от каких-либо иллюзий) Параску из «Простака» Гоголя-Яновского [74].
Цитируя Гоголя-Яновского и Котляревского как оригинальных авторов, писавших на украинском языке, Гоголь тем самым заявляет о своей принадлежности к украинской литературной традиции. Однако эти цитаты также позволяют провести различие между литературой на родном для него украинском языке и его собственным творчеством, которое он адресовал более широкой аудитории, ориентируясь при этом на русские и европейские литературные источники [75]. Как пишет Ю. М. Лотман, литературная эпоха характеризуется не только тем, что писатели пишут в данный момент времени, но и тем, что они читают. «Так, для Пушкина в 1824–1825 гг. наиболее актуальным писателем был Шекспир, Булгаков переживал Гоголя и Сервантеса как современных ему писателей, актуальность Достоевского ощущается в конце XX века не меньше, чем в конце XIX» [Лотман 1999:169] [76]. Юность Гоголя – это расцвет романтизма в России. В 1820-е годы регулярно печатаются не только произведения Жуковского, но и переводы из Гофмана и Вальтера Скотта. В одной из редакций «Мертвых душ» гоголевский рассказчик пишет, что на его стене висят портретьі Шекспира, Пушкина, Сервантеса, Ариосто и Филдинга [77]. Хотя трудно с точностью указать, кого именно из европейских писателей Гоголь действительно читал, важно отметить, что в своем шедевре он говорит о портретах своих непосредственных предшественников – романтиков и западных авторов эпохи Возрождения. Как и у многих его русских современников, ярмарка у Гоголя – это место, где можно притвориться кем-то другим и где классические сюжеты излагаются площадным языком. Это сочетание, как говорилось в главе первой, часто ассоциируется с театром и литературой Ренессанса.
Гоголь использовал сюжеты и персонажей из книг своих русских и украинских современников, иногда целиком заимствуя сюжетную линию того или иного произведения, и обращался к творчеству писателей и журналистов, интересовавшихся фольклором, в частности М. П. Погодина и О. М. Сомова [Гиппиус 1994: 27–28]. Многие исследователи полагают, что источником «Ревизора» стала пьеса «Приезжий из столицы, или Суматоха в уездном городе» старшего современника Гоголя Г. Ф. Квитки-Основья-ненко, которому посвящена третья глава этой книги [78]. Ранние произведения Гоголя, особенно принадлежащие к циклу «Миргород», имеют большое сходство с произведениями В. Т. Нарежного. Так, в повести Нарежного 1825 года «Два Ивана, или Страсть к тяжбам» описана ссора между двумя персонажами по имени Иван, что сильно напоминает гораздо более известное произведенне Гоголя «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» [79].
Похоже, что Гоголь позаимствовал у Нарежного не только главных героев – Иванов, но и описания ярмарки, которые тоже потом использовал в собственном коммерческом пейзаже [80]. В одной из глав своей повести Нарежный рисует картину Миргородской ярмарки, упоминая раздающиеся вдалеке звуки, издаваемые скотом: «Далеко от места ее расположения слышны были звуки гудков, волынок и цимбалов; присоединя к сему ржание коней, мычание быков, блеяние овец и лай собак, можно иметь понятие о том веселии, которое ожидало там всякого» [Нарежный 1836: 23].
В «Сорочинской ярмарке» Гоголь перечисляет практически те же самые акустические эффекты (шум, брань, мычание, блеяние, рев), что и Нарежный в своих «Двух Иванах» [Гоголь 1937–1952, 1:115]. Тогдашняя критика упрекала автора «Двух Иванов» в том числе в «отсутствии вкуса, проявленном изображением грязных сторон жизни; отсутствии утонченности, продемонстрированном частым использованием грубого языка; отсутствии чувства меры, выраженном тягой к гротескной карикатуре» [LeBlanc 1986: 88–89]. Именно это кажущееся отсутствие вкуса и утонченности и создало тот стиль описания ярмарки, который Гоголь затем использовал в своих целях.
Коммерческий пейзаж как театр
В предисловии к «Вечерам…» гоголевский рассказчик, пасечник Рудый Панько, приглашает читателей в гости в Диканьку:
У нас, мои любезные читатели, не во гнев будь сказано (вы, может быть, и рассердитесь, что пасечник говорит вам запросто, как будто какому-нибудь свату своему или куму), – у нас, на хуторах, водится издавна: как только окончатся работы в поле, мужик залезет отдыхать на всю зиму на печь и наш брат припрячет своих пчел в темный погреб, когда ни журавлей на небе, ни груш на дереве не увидите более, – тогда, только вечер, уже наверно где-нибудь в конце улицы брезжит огонек, смех и песни слышатся издалека, бренчит балалайка, а подчас и скрипка, говор, шум… Это у нас вечерницы). [Гоголь 1937–1952, 1: 103–104].
Музыка и истории у костра, упоминаемые рассказчиком, традиционное место для представлений (ярмарка), о котором идет речь в первой повести «Вечеров…», – все это напоминает нам об устных истоках литературного дискурса [81]. Как и Бен Джонсон с его вроде бы оксимороничным предисловием к «Варфоломеевской ярмарке» («Ваше величество, добро пожаловать на ярмарку»), гоголевский Рудый Панько с нарочитым подобострастием приглашает своих слушателей забыть об этнических (русские / украинцы) и классовых (аристократы / крестьяне) различиях. Гоголевский рассказчик обращается к своей аудитории как к «дорогим читателям» и затем извиняется за фамильярность обращения и простоту своей речи. Такое насмешливое раболепие явно намекает на то, что литературный текст является плохой заменой устному оригиналу. Возможно, Гоголь в «Вечерах…» и рассказывает народные истории, но делает это с оглядкой на литературную традицию, театрализует их, превращая устную речь в печатное слово. В заголовке повести слово «Сорочинская» – название села, где Гоголь родился и был крещен, – маркирует связь автора с его родиной, а слово «ярмарка» – его связь
