Кутузову.
«– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Ещё впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского…»
Князю Андрею кажется, что сейчас, вот сию минуту он найдёт или упустит свой единственный час, свой Тулон. А жизнь длинна и впереди Шенграбен, и Аустерлиц, и Бородино; может быть, среди людей, занятых собой, своим спасеньем или своей честью, славой, один Кутузов понимает это.
Понимая, что русская армия почти в безвыходном положении, Кутузов решил послать Багратиона с четырьмя тысячами солдат через труднопроходимые Богемские горы навстречу французам, а сам он со всей остальной армией, обозами и тяжестями двинулся туда же по другой, более лёгкой, но более длинной дороге. Багратиону предстояло не только быстро совершить трудный переход, но и задерживать сорокатысячную французскую армию до прихода Кутузова. Вот почему, прощаясь с Багратионом, Кутузов сказал: «Благословляю тебя на великий подвиг».
Отряду Багратиона удалось опередить французов и даже ввести их в заблуждение. Любимый маршал Наполеона Мюрат подумал, что перед ним вся русская армия, и тоже решил дожидаться, пока подойдут все наполеоновские войска. Пока это известие дошло до Наполеона и он понял ошибку Мюрата, отряд Багратиона получил передышку. Русские расположились возле австрийской деревни Шенграбен и ждали сражения.
Здесь, в битве под Шенграбеном, мы увидим всех, с кем познакомились до сих пор. Здесь будут Николай Ростов и Денисов, любитель шуток Жерков и храбрый Долохов, красноносый капитан Тимохин и полковой командир Ростова, и тот генерал, чей полк смотрел Кутузов в Браунау, и князь Андрей Болконский, и Багратион. Только Телянина здесь не будет: позорный поступок освободил его от необходимости участвовать в сражении: он вышел из полка, пристроился где-то в другом месте и больше не подвергался опасности быть раненым или убитым.
Как же ведут себя в бою те, с кем мы познакомились в предыдущих главах? Точно так же, как каждый из них вёл себя в будни войны: чудес не бывает, и в трудный момент, когда в человеке собираются все силы, силы эти – те самые, что накоплены долгими обычными днями его жизни.
Как всегда, холоден, спокоен и деловит князь Андрей. Добившись всё-таки разрешения присоединиться к отряду Багратиона, он прежде всего отправляется осматривать позицию и изучать расположение войск.
«Ежели это один из обыкновенных штабных франтиков, посылаемых для получения крестика, то он и в ариергарде получит награду, а ежели хочет со мной быть, пускай… пригодится, коли храбрый офицер».
Так думает о нём Багратион, а князь Андрей не торопится показывать свою храбрость; ему важно понять и продумать предстоящее сражение, чтобы в нужную минуту действовать разумно и хладнокровно.
Как всегда, дерзок и храбр Долохов. В этот день мы встречаем его дважды: перед сражением он, подойдя к самому краю цепи, переговаривается с французским гренадёром. «Француз доказывал, смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что русские не сдавались, а били французов». Было очень рискованно под дулами французских ружей называть императора Наполеона просто по фамилии: Бонапарте. Долохов решается на это.
«Нет Бонапарте. Есть император!..» – кричит француз.
«Чёрт его дери, вашего императора!» – отвечает Долохов.
Таков он был в компании Анатоля Курагина, вызвавшись выпить бутылку рому на окне третьего этажа, сидя со спущенными наружу ногами. Таков же был на смотре в Браунау, «громко, звучно» сказав полковому командиру, что не обязан переносить оскорбления. Этот красивый человек с наглыми светлыми глазами никого и ничего не боялся. И храбрость его проявится в бою: Долохов «в упор убил одного француза и первым взял за воротник сдавшегося офицера». После этого подошёл к полковому командиру:
«– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир…
Но Долохов не отошёл; он развязал платок, дёрнул его и показал запёкшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство».
Везде, всегда он помнит прежде всего о себе, только о себе; всё, что делает, делает для себя. И на смотре, и в бою он самоутверждается; в этом не было бы особой опасности, если бы не одно: когда человек думает только о себе, он непременно приносит беду и боль окружающим – мы ещё увидим, как может быть жесток и бесчеловечен Долохов в своём непробиваемом эгоизме.
Нас не удивляет и поведение Жеркова, когда в разгар боя Багратион послал его с важным поручением к генералу левого фланга.
«Жерков бойко, не отнимая руки от фуражки, тронул лошадь и поскакал. Но едва только он отъехал от Багратиона, как силы изменили ему. На него нашёл непреодолимый страх, и он не мог ехать туда, где было опасно.
Подъехав к войскам левого фланга, он поехал не вперёд, где была стрельба, а стал отыскивать генерала и начальников там, где их не могло быть, и потому не передал приказания». (Курсив мой. – Н. Д.)
Приказание было – немедленно отступать. Из-за того, что Жерков не нашёл генерала, французы отрезали русских гусар, многие были убиты и ранен товарищ Жеркова Ростов. Но некогда и непривычно было Жеркову думать о последствиях своего поведения, потому что думать о чём бы то ни было он не умел.
Здесь, в бою, мы встречаем и двух полковых командиров. Один – полковник, под чьим началом служат Ростов и Денисов, тот самый, кто так берёг честь своего полка, что скрыл преступление Телянина. И второй – генерал, полковой командир Долохова и Тимохина, полагавший на смотре, что «лучше перекланяться, чем недокланяться». Оба они, профессиональные военные, ведут себя в бою так же, как в будничной обстановке: «В то самое время как на правом фланге давно уже шло дело и французы уже начали наступление, оба начальника были заняты переговорами, которые имели целью оскорбить друг друга. Полки же, как кавалерийский, так и пехотный, были весьма мало приготовлены к предстоящему делу».
Они не трусы, эти люди, нет. Они только не умеют забыть во имя общего дела себя, своё самолюбие, свою карьеру, свои личные интересы, сколько бы громких слов они ни говорили о чести полка и как бы ни показывали свою
