Б. П.: Я, Иван Никитич, впервые встретившись с отдельными публикациями Новикова в случайных местах вроде фейсбука, предсказал ему посмертную славу.
Итак, Баратынский и Фет. Фет, в отличие от Баратынского и многих других, умерших молодыми, поэтов, дожил до вполне солидного возраста семидесяти двух лет.
И. Т.: Не могу удержаться: смерть Фета в этом патриаршем возрасте тоже ведь сопровождалась скандалом. Его секретарь госпожа Кузнецова показала, что Фет потребовал сначала бутылку редерера, а потом сделал попытку пронзить себе грудь книжным разрезным ножом. В общем, что-то совершенно из ряда вон выходящее. В результате нашли компромиссную формулу: при попытке самоубийства умер от сердечного припадка.
Б. П.: Да, тяжелая история, и темная. А ведь был в жизни Афанасий Афанасьевич Фет человеком в высшей степени серьезным, солидным, деловым и практичным – даже и на поэта совсем не похож. Разве что стихи писал. Фет – сельский хозяин и Фет – тончайший лирический поэт – особая, крайне интересная и, я бы сказал, интригующая история.
И. Т.: Но, Борис Михайлович, ведь и второй герой нашей сегодняшней беседы – Евгений Баратынский – если не кончил, то начал свою жизнь тоже скандалом очень злокачественного толка. Будучи учеником привилегированного Пажеского корпуса, он оказался замешанным в краже. Из пажей Баратынский был со скандалом исключен и начал исправительную карьеру со службы рядовым в Финляндском полку, расквартированном, как и полагалось, в Финляндии, стране, тогда считавшейся вполне суровой и дикой.
Б. П.: Тут, Иван Никитич, вот что нужно сказать в защиту Баратынского. Он ведь кражу эту злосчастную совершил не в одиночку, что свидетельствовало бы о радикальной порче характера, а в компании таких же маловозрастных шалунов. Совместный характер правонарушения был как бы смягчающим обстоятельством: не преступных наклонностей свидетельство, а выходка расшалившихся юнцов. Молодые люди вполне нравственного поведения склонны как раз в компании друг друга подзаводить, это очень понятная ситуация: а ну, слабо тебе!
Службу в Финляндском полку Баратынский нес исправно, да и не без благорасположения полкового командира, бывшего знакомым его отца-генерала. Выслужив офицерский чин, Баратынский подал в отставку и в дальнейшем вел свободную жизнь литератора и состоятельного помещика. Жизнь с любимой женой была вполне счастливой, да вот смерть опять-таки подвела: умер во время итальянского, всей семьей, с женой и детьми, путешествия. Представляете возвращение вдовы на родину с гробом.
И. Т.: Да и тот только на следующий год сумели из Италии вывезти. Хлопотная жизнь и хлопотная смерть постигли двух наших поэтов.
Б. П.: И это касается в полной мере жизни Фета, Афанасия Афанасьевича Шеншина, как он прозывался до четырнадцати лет. Годы его жизни: 1820–1892. Его отец увез из Германии замужнюю немку. Мужа ее фамилия была Фет, причем привез ее в Россию беременной. Но совершенный в России православный обряд бракосочетания был впоследствии признан недействительным. Разгневанный супруг не нашел ничего лучшего, как лишить, в сущности, приемного сына своего имени и дворянского звания, и в четырнадцать лет Афанасий Фет оказался лишенным всех прав состояния. Отец его, в сущности, отчим, отправил байстрюка в немецкий пансион на три года, после чего будущий поэт вступил в военную службу с нижних, естественно, чинов и отбарабанил четырнадцать лет в армии, дослужившись до чина кавалерийского ротмистра. Надежда была на то, что с определенного офицерского звания давалось личное дворянство, но Фету и тут не повезло: по мере его службы офицерский барьер для дворянского звания все повышался и повышался, так что Фет ушел в отставку в 37 лет, так и не выслужив дворянства.
В конце концов Фет добился возвращения ему имени Шеншина и всех прав дворянства. Близкий друг Тургенев написал ему по этому поводу: «Поздравляю! Раньше у вас было имя, теперь появилась фамилия». Фет кровно обиделся и порвал отношения со старинным другом.
И. Т.: Но Фет эти служебно-сословные неудачи с лихвой компенсировал, женившись на очень состоятельной девушке, дочери богатейшего чаеторговца Боткина; брат невесты Василий Боткин был очень известным эстетиком сороковых годов, человеком из плеяды Тургенева – Белинского, тонким критиком и автором интересных «Записок об Испании». Их, кстати, переиздали в серии «Литературные памятники» на излете советского времени. Разбогатевший Фет купил у одного помещика имение и начал заниматься хозяйством. Это была своего рода эпопея, памятником которой остались записки Фета, печатавшиеся в разное время под разными названиями. Одно из них было: «Жизнь в Степановке, или Лирическое хозяйство». Это уникальнейшее в русской литературе произведение: хозяйственная летопись преуспевшего сельского хозяина, бывшего в то же время тончайшим лирическим поэтом. Такого симбиоза русская литература больше не знала.
Б. П.: Считается, что Лев Толстой, бывший приятелем и соседом Фета, очень внимательно читал его сельскохозяйственную хронику и многое оттуда взял, когда писал Константина Лёвина в «Анне Карениной». Я сейчас, заглянув в Фета, обнаружил одну мысль, перешедшую в «Анну Каренину»: Лёвин говорит, что грамотный работник хуже неграмотного.
Но не будем, Иван Никитич, соскальзывать в эту интереснейшую, конечно, тему. Фет у нас еще впереди. Давайте к Баратынскому вернемся. И вот я готов высказать о Баратынском некий парадокс.
Баратынскому в русской поэзии не повезло с самого начала. Правда, его сумели оценить адекватно, его печатали и хвалили, сам Пушкин хвалил. Но с самого начала он стал слишком близко к Пушкину, и это не шло ему на пользу: вот мой парадокс. Пушкин был ведь монополист, с ним рядом все блекли и, так сказать, скукоживались. И это при том, что Баратынский был поэт, очень схожий с Пушкиным, одного ряда – и по художественным особенностям, и по удельному, что ли, весу. Баратынский не сразу понял, что он должен отделять себя от Пушкина, а он к нему льнул, шел по его следам.
И. Т.: Борис Михайлович, минуточку. Ведь не кто иной, как сам Пушкин выделял и отделял Баратынского – и не то что от себя, а от всех. Вот отзыв Пушкина о Баратынском:
Баратынский принадлежит к числу отличных наших поэтов. Он у нас оригинален, ибо мыслит. Он был бы оригинален и везде, ибо мыслит по-своему, правильно и независимо, между тем как чувствует сильно и глубоко. Гармония его стихов, свежесть слога, живость и точность выражения должны поразить всякого хотя несколько одаренного вкусом и чувством. Кроме прелестных элегий и мелких стихотворений, знаемых всеми наизусть и поминутно столь неудачно подражаемых, Баратынский написал две повести, которые в Европе доставили бы ему славу, а у нас были замечены одними знатоками. Первые, юношеские произведения Баратынского были некогда приняты с восторгом. Последние, более зрелые, более близкие к совершенству, в публике имели меньший успех. Постараемся объяснить причины.
Б. П.: Пушкин находит три такие причины, по которым публика охладела к Баратынскому. Самая интересная первая.
Первой должно почесть самое сие усовершенствование и зрелость его произведений. Понятия, чувства 18-летнего поэта еще близки, сродны всякому; молодые читатели понимают его и с восхищением в его произведениях узнают собственные чувства и мысли, выраженные ясно, живо и гармонически. Но лета идут, юный поэт мужает, талант его растет, понятия становятся выше, чувства изменяются. Песни его уже не те. А читатели те же и разве только сделались холоднее сердцем и равнодушнее к поэзии жизни. Поэт отделяется от их и мало-помалу уединяется совершенно. Он творит для самого себя и если изредка еще обнародует свои произведения, то встречает холодность, невнимание и находит отголосок своим звукам только в сердцах некоторых поклонников поэзии, как он уединенных, затерянных в свете.
