подчинявшиеся городским властям. Шекспир и другие драматурги были освобождены от военной повинности, так как играли при дворе. В «Хистриомастиксе», старинной пьесе, вероятно обработанной Джоном Марстоном, один из персонажей в шутку говорит: «У нас, у актеров, есть преимущество, / Так как наши зрители воюют на поле битвы, / А мы за них на сцене». Актеры становились солдатами только понарошку, в спектаклях, и публике, смотревшей «Хистриомастикс», вероятно, нравилась сцена, в которой завербованным актерам, несмотря на их протесты, велят отправляться на войну, побуждая их сражаться так же доблестно, как они это делают на сцене.
Кого именно вербовать — мнения на этот счет разделились. Местные власти были рады использовать квоты, выделенные Тайным советом, и тем самым очистить свои земли от «отбросов общества», как пишет поэт Роберт Баррет в своем трактате о войне 1598 года. Такие люди предрасположены к дезертирству, если не к бунту. И все же представителей знати вербовали с большой неохотой. Поскольку капитаны за взятки освобождали тех от повинности, их место все равно занимали бедняки. Такая система — следствие решения Елизаветы не держать регулярную армию, а, в отличие от своих иноземных противников, делать ставку на наемников. Сама Елизавета совсем не задумывалась о судьбах рекрутов, воевавших по ее милости. В 1597-м она заявила французскому посланнику де Мессу, что английские войска, размещенные во Франции, «самые настоящие воры, и их следовало бы повесить». Де Месс замял беседу после того, как Елизавета «вышла из себя», «сквозь зубы бормоча проклятия, смысл которых он не вполне понял».
Новости о дезертирстве трех сотен лондонцев, в начале октября 1598-го завербованных на войну в Ирландии, должно быть, разлетелись по всей столице. Когда войска прибыли в Таустер, две трети солдат отказались идти дальше, подняли бунт и, ранив кого-то из помощников капитана, угрожали убить его самого. Возможно, многие сочувствовали этим людям, насильственно рекрутированным в церквях, тавернах или театрах и идущим на верную смерть в Ирландии, голодным, без оружия и без военной подготовки, особенно после того, как несколькими месяцами ранее просочились вести о трагедии при Блэкуотере. Английский политик того времени Джон Бакстер, хорошо представлявший военную ситуацию в Ирландии, упоминает «бедных англичан, полумертвых от страха еще до того, как доберутся до места, так как одно упоминание Ирландии их очень удручает, и это состояние только ухудшается». Ричард Бегвел в свою очередь вспоминает чеширскую присказку тех времен: «Лучше пусть повесят на родине, чем собачья смерть в Ирландии».
Героями популярных баллад тех лет нередко становятся дезертиры. Например, в «Напутствии всем солдатам, не желающим рисковать жизнью ради Ее Величества и блага страны, содержащее горестный плач по Уильяму Ренчу, казненному после побега вместе с двумя другими солдатами». Казнь Ренча и его товарищей (поучительный пример для будущих дезертиров), да и саму балладу, можно рассматривать как часть кампании, направленной на борьбу с дезертирами (вдвойне опасными на свободе и с оружием в руках), число которых неуклонно росло.
Лондонцам, вероятно, казалось, что государство, требующее пополнить ряды армии новобранцами, не насытится никогда. В ноябре 1598-го королева вновь приказала «вербовать в Лондоне рекрутов и призвать на военную службу 600 дееспособных мужчин, предоставив им доспехи, оружие и обмундирование согласно всем предписаниям нашего Тайного совета». Члены Совета уже поняли, как дорого обходится государству некачественный набор рекрутов — длительная практика, всячески поощряемая ранее. Вышел приказ, предупреждающий командование о необходимости «тщательнее, чем прежде, подбирать новобранцев, обращая внимание на их физическую подготовку, пригодность для военной службы и хорошее обмундирование».
Можно себе представить, как — в данной ситуации — Спенсер и другие гости Уайтхолла, равно как и зрители театра Куртина осенью 1598-го, восприняли сцену набора рекрутов во второй части «Генриха IV», в которой судья Шеллоу приглашает Фальстафа выбирать рекрутов из претендентов, выстроившихся перед ним. С мрачноватой усмешкой Шекспир описывает жульничество тех, кто несет ответственность за вербовку. Хотя «капитан» Фальстаф уверен, что судья Шеллоу приготовил «с полдюжины годных рекрутов» (III, 2; перевод Е. Бируковой), из которых он выберет четырех, на самом деле их только пятеро — Релф Плесень, Симон Тень, Томас Бородавка, Франсис Мозгляк и Питер Бычок. Они вызывают разве что жалость или смех. Плесень стар, Тень слаб, Бородавка оборванец, Мозгляк слабоумен, и один только Бычок «годный малый», несмотря на все заверения о своей болезненности («Я больной человек, сэр»).
Вначале их всех записывают в рекруты, за исключением Бородавки — даже Фальстаф замечает, что тот не годен для военной службы. Настолько же неподходящ и Тень, но, как шутит Фальстаф, «у нас уже немало теней в списках» (III, 2), то есть в списках окажется гораздо больше мужчин (чьи деньги он прикарманит), нежели он действительно заберет на службу. После того как Фальстаф и Шеллоу попрощаются, Плесень с Бычком подкупят Бардольфа, каждый из них предложит ему хороший выкуп — два фунта — за свою свободу. И это тоже определенного рода жульничество. Только Мозгляк не понимает необходимости дать взятку, упустив последний шанс избежать службы в армии. В объяснении щуплого старика, почему он хочет драться за свою родину (шекспировская ирония, которую зрители наверняка почувствовали), слышны отголоски патриотической пропаганды, безоговорочно принятой им на веру: «Ей-богу, мне все нипочем: смерти не миновать. Ни в жизнь не стану труса праздновать. Суждено умереть — ладно, не суждено — еще лучше. Всякий должен служить своему государю…» (III, 2). Сообщник Фальстафа Бардольф прикарманивает один фунт — взяв взятку в четыре фунта, он отдает Фальстафу только три, соврав, что «получил три фунта, с тем чтобы освободить Плесень и Бычка». В конце концов в рекруты забирают только Мозгляка и Тень (которые или слишком глупы, или пребывают в заблуждении и потому не понимают смысл этих махинаций), хотя в списке судьи Шеллоу значатся четверо. Наверное, самая смешная, если не самая жестокая, реплика в этой сцене принадлежит Фальстафу, отдающему Бардольфу распоряжение «выдать новобранцам мундиры» (III, 2). На обмундировании также делались деньги, и мы можем только представить, какой мрачный смех истрепанная одежда вызывала у лондонских зрителей, знакомых с этой порочной практикой. Спенсеру же — своими глазами видевшему, что в Ирландии ждет солдат вроде Мозгляка и Тени без экипировки, — положим, было совсем не до смеха. На страницах «Взгляда…» он предупреждает читателя о коррумпированности английских командиров, которые «обманывают солдата, оскорбляют Королеву и чинят большие препятствия для службы».
Возможно, Шекспир не только видел подобные сцены на улицах Лондона, но и помнил, как в детстве, в Стратфорде-на-Эйвоне, его отец снаряжал в дорогу солдат, типа Мозгляка и Тени, призванных
