Панька Гоголь предлагает читателям эпиграфы, приписываемые прежним посетителям Миргорода. Первый из них – измененная цитата из «Географии Российской империи» (1831) российского статистика Е. Ф. Зябловского (1764–1846), где мы видим следующее описание промышленного и аграрного развития городка Миргорода: «Миргород нарочито невеликий при реке Хороле город. Имеет 1 канатную фабрику, 1 кирпичный завод, 4 водяных и 45 ветряных мельниц» [69]. Второй эпиграф – положительная оценка кухни данной местности, предположительно извлеченная из «записок одного путешественника»: «Хотя в Миргороде пекутся бублики из черного теста, но довольно вкусны» [Гоголь 19766: 5]. Аттестация путешественником местных бубликов вызывает в памяти перечисление Рудым Паньком угощений в «Вечерах», хотя и резко отличается отсутствием указаний на то, покупал ли сам путешественник эти угощения или их ему преподнесли. Пасечник описывает теплое украинское гостеприимство, ожидающее русских путников, эпиграфы же к «Миргороду» представляют этот регион Российской империи как уже включенный в ее состав (так сказать, «усвоенный») [70].
«Старосветские помещики» превращают истории об этом «усвоении» в пригодный для продажи миф. Повествователь занимает позицию где-то между Рудым Паньком и путешественниками, высказывания которых взяты в качестве эпиграфов к «Миргороду». Во многом следуя Паньку, он ведет повествование от первого лица, заявляя о своей любви к этим местам и к людям, которых он будет описывать: «Я очень люблю скромную жизнь тех уединенных владетелей отдельных деревень, которых в Малороссии обыкновенно называют старосветскими» [Гоголь 19766:7]. В отличие от Панька, однако, повествователь представляет себя не как хозяина, готового принять гостей в Украине, но как человека, который сам когда-то был там частым гостем, но в будущем вряд ли сможет наезжать туда снова. Он оплакивает уход из жизни семейной пары, помещиков Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны Товстогубов, часто принимавших его у себя в имении:
Я до сих пор не могу забыть двух старичков прошедшего века, которых, увы! теперь уже нет, но душа моя полна еще до сих пор жалости, и чувства мои странно сжимаются, когда воображу себе, что приеду со временем опять на их прежнее, ныне опустелое жилище, и увижу кучу развалившихся хат, заглохший пруд, заросший ров на том месте, где стоял низенький домик – и ничего более. Грустно! мне заранее грустно. Но обратимся к рассказу [Гоголь 19766: 8].
Резкий поворот рассказчика от болезненных воспоминаний к делу изложения событий – вот абрис всей повести. Эмоциональный рассказ о гостеприимстве Товстогубов завершается описанием того, как после смерти супругов их наследник разорил имение, менее заботясь о его управлении, чем о покупках разного рода безделиц, не превышающих оптом цены «одного рубля» [Гоголь 19766: 28]. Во многом подобно превращению привязанности в абстрактную денежную ценность, что достигается переходом от «Я люблю» в первой строке к «одному рублю» в концовке, ностальгия повествователя, вспоминающего гостеприимство пожилой четы, становится ходким товаром в форме повести.
В «Старосветских помещиках» Гоголь «торгует» мифом о гостеприимстве как исчезающем наследии «докоммерческих» времен. Повествователь буквально превращает гостеприимство Товстогубов в миф на продажу, заявляя: «Если бы я был живописец и хотел изобразить на полотне Филемона и Бавкиду, я бы никогда не избрал другого оригинала, кроме них» [Гоголь 19766: 8]. Филемон и Бавкида – персонажи греческой мифологии, которых изображает Овидий в «Метаморфозах»; эта бедная пожилая чета принимает у себя в доме путешествующих Юпитера и Меркурия и предлагает гостям разделить с ними пищу и кров. В благодарность Юпитер исполняет их желание прожить остаток дней жрецами в его храме и умереть в один день. Конец их земной жизни становится началом бессмертия, поскольку они превращаются в пару деревьев, растущих у входа в храм [Овидий 2016: 630].
Будучи частой темой европейских литографий и картин, гостеприимство Филемона и Бавкиды стало также предметом раннего творчества русского художника О. А. Кипренского (см. рис. 6). Завершив в 1802 году свое произведение, Кипренский получил за него золотую медаль Петербургской Академии художеств. К тому времени, как Гоголь в 1829 году приехал в Петербург, картину приобрел П. П. Свиньин, открыв для свободного обозрения в составе своей коллекции антиквариата и произведений искусства, которую назвал «Русским музеем». Свиньин, будучи издателем журнала «Отечественные записки» (1818–1884), где в 1830 году был опубликован один из рассказов Гоголя, разумеется, был ему известен; вполне возможно, что Гоголь в какой-то момент видел и коллекцию, и картину. Как можно судить по многочисленным упоминаниям в произведениях писателя о продаже в 1834 году коллекции Свиньина, возможно, он даже присутствовал на аукционе, где были проданы картина Кипренского и другие предметы [71].
Рис. 6. Кипренский О. А. Юпитер с Меркурием посещают Филемона и Бавкиду (1802). Холст, масло. 124,7 х 101,8 см. Национальный художественный музей, Рига, Латвия
Повесть Гоголя одновременно и воспроизводит, и разоблачает миф о Филемоне и Бавкиде. Воскрешая дарованное богами изобилие, благодаря которому винные бочонки супружеской четы у Овидия не иссякают, гостеприимство Товстогубов становится возможным благодаря «благословенному» плодородию земли:
Но сколько ни обкрадывали приказчик и войт, как ни ужасно жрали все во дворе, начиная от ключницы до свиней, которые истребляли страшное множество слив и яблок и часто собственною мордою толкали дерево, чтобы стряхнуть с него целый дождь фруктов, сколько ни клевали их воробьи и вороны, сколько вся дворня ни носила гостинцев своим кумовьям в другие деревни и даже таскала из амбаров старые полотна и пряжу, что все обращалось к всемирному источнику, т. е. к шинку, сколько ни крали гости, флегматичные кучера и лакеи, – но благословенная земля производила всего в таком множестве, Афанасию Ивановичу и Пульхерии Ивановне так мало было нужно, что все эти страшные хищения казались вовсе незаметными в их хозяйстве [Гоголь 19766: 13–14].
Описание жизни в имении Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны – это нечто среднее между идиллией и обличением. Идиллическое видение состоит в том, что труд крепостных остается за страницами, они изображены как бремя для имения, а не как основные производители материальных благ. Кажется, что только Бога и «благословенную» природу следует благодарить за щедроты, которыми пользуются помещики, их крестьяне и гости. Подобное описание хозяйства Товстогубов резко контрастирует с историей Филемона и Бавкиды. У Овидия пожилые супруги не имеют слуг, а пищу, похоже, готовят только при появлении гостей, причем предлагают очень скромное угощение. Товстогубы в повести Гоголя окружены множеством прислуги, едят постоянно и обильно, вне зависимости от наличия гостей. В частности, Афанасий Иванович ест так много, что страдает животом, а Пульхерия Ивановна, дабы утишить эти страдания, предлагает ему новое угощение [Гоголь 19766: 14–16].
