Сергея Ивановича Кознышева с неким «профессором».
[о]: Слушая разговор брата с профессором, он замечал, что они связывали научные вопросы с задушевными, несколько раз почти подходили к этим вопросам, но каждый раз, как только они подходили близко к самому главному, как ему казалось, они тотчас же поспешно отдалялись и опять углублялись в область тонких подразделений, оговорок, цитат, намеков, ссылок на авторитеты, и он с трудом понимал, о чем речь.
В конце романа с Левиным также происходит нечто вроде духовного переворота, когда он приходит к мысли, что без веры в Бога нет и не может быть настоящей жизни. Это то, о чем Толстой напишет в ответе Синоду на отлучение его от Церкви: «Бога же – духа, Бога – любовь, единого Бога – начало всего, не только не отвергаю, но ничего не признаю действительно существующим, кроме Бога…» Духовные метания и прозрение Левина в точности совпадают с тем, что происходило с самим Толстым в конце написания «Анны Карениной», когда, отчаявшись в поисках истины, он был близок к самоубийству и прятал от себя веревки, чтобы не повеситься, и ходил на охоту с незаряженным ружьем, чтобы не застрелиться.
Буквальных совпадений между Толстым и Левиным в «Анне Карениной» даже избыточно много, что делает «левинскую» часть романа фактически автобиографией писателя в определенный период его жизни – с 1862-го по 1878 год. Только эти шестнадцать лет Толстой уплотняет в шесть, если согласиться с Владимиром Набоковым, что действие романа начинается зимой 1872 года, и даже – в пять, если принять хронологию Эдуарда Бабаева, считавшего, что события начала романа относятся к 1873 году.
Но почему, по утверждению сына Толстого Ильи Львовича, отец «всегда раздражался, когда его спрашивали, правда ли, что он в Левине описал себя»?
Почему главными критиками образа Левина оказались самые близкие Толстому люди – его жена Софья Андреевна и старший сын Сергей Львович? Понятно, почему жена Толстого высоко оценила и приняла близко к сердцу образ Кити. Она увидела в ней отражение самой себя в молодые годы, и эта картинка в зеркале ей понравилась. Но Левин не вызвал в ней такого же чувства. «Левочка, ты – Левин, но плюс талант. Левин – нестерпимый человек», – говорила она мужу, по воспоминаниям Т.А.Кузминской. Сергей Львович также находил прямую связь между отцом и Левиным, но какую-то неполную и ущербную. «Константина Левина отец, очевидно, списал с себя, – заметил С.Л.Толстой, – но он взял только часть своего „я“, и далеко не лучшую часть». А в подробном комментарии к «Анне Карениной» он же писал о Константине Левине: «Это как бы плохой фотографический портрет Льва Николаевича».
Наиболее точно и емко – одним словом – различие между Левиным и Толстым сформулировал Афанасий Фет, причем в письме к самому Толстому: «Герой Левин – это Лев Николаевич (не поэт)…»
Но почему – «не поэт»? Ведь правильнее было бы сказать: «не писатель» или «не художник». Кстати, задумаемся: почему Толстой в романе не сделал Левина не только помещиком, но еще и писателем? Да, он пишет какую-то книгу о национальных особенностях «русского рабочего» (крестьянина), но это совсем не то, чем занимался Толстой в это время. Это скорее то, чем примерно в это же время (конец 70-х годов) увлекался «народник» Глеб Успенский в цикле очерков «Крестьянин и крестьянский труд», а также в своей следующей книге – «Власть земли». Мысли Левина о русском крестьянине, несомненно, совпадали с мыслями Толстого. Но Толстой не оставил нам ни одного социологического трактата, как, впрочем, не закончил свою книгу и Левин.
Давайте пофантазируем… Что если бы Левин кроме забот о сельском хозяйстве еще и писал бы роман? Это не только вплотную приблизило бы его образ к автору «Анны Карениной», но и сделало бы Толстого пионером нового жанра или, лучше сказать, литературного приема – «романа в романе». Этот жанр отчасти был уже намечен в «Сентиментальном путешествии» Лоренса Стерна (1768) и в незаконченном романе Эрнста Теодора Амадея Гофмана «Житейские воззрения кота Мура…» (1821–1822), но окончательно сформировался уже в ХХ веке – в «Мастере и Маргарите» Михаила Булгакова и романе «Дар» Владимира Набокова. У Толстого был шанс предвосхитить эти литературные открытия. А если бы Левин, будем фантазировать дальше, еще и писал бы роман под названием «Анна Каренина» в то же самое время, когда этот «роман» происходил в режиме реального времени, – это был бы поистине революционный прорыв в литературе XIX века!
Но Толстой не задавался целью экспериментировать в прозе. Да и само понятие эксперимент литературе XIX столетия не свойственно. «Анна Каренина» безусловно новаторский роман, но не экспериментальный.
Тогда зачем, нарушая стройную структуру романа о женской измене и расплате за нее, уже апробированную Гюставом Флобером в «Госпоже Бовари» за двадцать лет до написания «Анны Карениной», Толстой вводит в галерею своих героев собственный автопортрет, но какой-то неубедительный, если считать это автопортретом. Получается странная вещь… Отделить Левина от Толстого невозможно, начиная с его фамилии, в которой автор недвусмысленно «зашифровал» свое имя Лев. (Или Лёв, если кому-то это кажется более благозвучным.) Но и полностью отождествить героя и автора не получится. В результате нет ни самостоятельного героя, ни героя-автора.
Понятно, что для читателей романа конца 70-х годов позапрошлого века это не имело значения. Личность Толстого не была еще так широко известна. Еще менее известна была его интимная жизнь, о которой знали только его семейное окружение и близкие люди. Но со времени первой публикации «Анны Карениной» прошло уже полтора столетия. Сегодня личность Толстого представляет не меньший, а порой и больший интерес, чем многие из героев его прозы. Развести Левина и Толстого уже не получится.
Сделав одним из главных персонажей романа свое alter ego, Толстой создал ловушку для самого себя. В первых черновиках начала романа Левина не было и в помине, как не было и Кити. Они появляются в черновиках позже, но сразу занимают в романе одно из центральных мест. Позже появляется и окончательная фамилия героя Левин, созвучная с именем Толстого. Нерадов и Ордынцев могли дистанцироваться от автора в его собственном представлении. Причем изначально будущий Левин виделся ему как исключительно положительный и приятный герой.
Вот как описывает Толстой встречу Степана Аркадьича Алабина (будущего Стивы Облонского) с Ордынцевым в Зоологическом саду.
В Зоологический сад он (Алабин. – П.Б.) приходит слегка навеселе в сопровождении легкомысленной дамы Натальи (Анны) Семеновны и известного кутилы Лабазина (первоначально его фамилия – Красавцев). В Зоологическом саду Алабин встречает своего
