от кострища вознесся к небесам, и не одно недреманное око заметило его». Тот же самый назгул пролетел над лагерем в Дол-Бране, заставив Пина обеспокоенно уточнить (тоже безо всяких на то оснований): «Но он ведь не за мной летел, нет?» Гэндальф заверил его в том, что в такие сроки даже назгул не смог бы преодолеть подобное расстояние, а значит, у него были другие задачи.
Еще одним эпизодом, который запутал как минимум одного критика, стала сцена в самом конце тома «Хранители», где Фродо, сидя на вершине Амон-Ведара, надевает Кольцо и вдруг слышит у себя в голове крик: «Сними! Сними же, дуралей, Кольцо!» Многие читатели наверняка приняли этот голос за подсознание самого Фродо, как это случалось уже дважды (об этом более подробно будет говориться на стр. 240–242 ниже), но в действительности этот третий голос принадлежит Гэндальфу, о чем можно было бы догадаться по резкости интонаций, если бы и хоббит, и читатели в тот момент не считали старого мага погибшим. Лишь позже, в главе 5 книги III Гэндальф даст несколько туманное пояснение:
«Я из заоблачных высей противился его непреклонной воле и отвел ее от Кольца: Тень пронеслась мимо».
И никто из тех, кому он об этом расскажет, не поймет смысла этого объяснения.
На протяжении всей трилогии нам встречается немало других пересечений разных сюжетных линий: например, рог Боромира, разрубленный надвое в конце тома «Хранители», спустя много глав был найден гондорцами в виде осколков на берегу реки, и Фарамир упоминает о нем, чтобы проверить правдивость рассказа Фродо; эпизодическое появление посланца Денэтора, Хиргона, в трех разных главах (главы 1, 3 и 5 книги V); слова Фарамира, обращенные к его отцу: «Из северных сказаний к нам на юг явился не один лишь этот невысоклик»; мифрильная кольчуга Фродо, которую демонстрирует его друзьям глашатай Саурона в главе 10 книги V, когда мы еще можем лишь гадать, как она у него оказалась.
Самым важным и чаще всего упоминаемым звеном является, вероятно, палантир Ортханка. В главе 2 книги V Арагорн сообщает друзьям: «Я глядел в Ортханкский камень». И когда они приходят в ужас от этих известий, он признает: «Если я оказал ему услугу, дело плохо». Однако оказывается, что он поступил верно, поскольку, узнав о существовании Арагорна, Саурон торопится нанести удар до того, как полностью подготовился к битве, и именно к этому заключению Гэндальф приходит спустя примерно тридцать страниц. Впрочем, его догадка подтверждается позже, еще через шестьдесят страниц, когда они с Арагорном наконец встречаются и получают возможность поговорить (глава 9 книги V, «На последнем совете»). При этом никому из них не приходит в голову, в чем заключается главный результат решения Арагорна заглянуть в палантир. Так, в критический момент путешествия Фродо и Сэма происходит следующее.
Недреманное Око не блуждало; Черный Властелин погрузился в раздумье над тревожными, смутными вестями: он увидел сверкающий меч и суровый царственный лик и на время забыл обо всем остальном. Поэтому и сгустился угольно-черный мрак вокруг исполинской многобашенной, многовратной твердыни.
Хронология всех этих событий тщательнейшим образом соблюдена. Про Фродо и Сэма ничего или почти ничего не рассказывается начиная с 16 марта, то есть после того, как Саурон получил известия о поражении своих сил в битве на Пеленнорской равнине и о гибели главаря назгулов; когда Арагорн заглянул в палантир, по его собственным словам, «было десять дней, как Хранитель пошел на восток от Рэроса», то есть 6 марта; Гэндальф догадывается об этом по реакции Саурона («Пять, кажется, дней назад он узнал, что мы разделались с Саруманом и завладели палантиром»), то есть 10 марта. И если внимательный читатель может понять это, соединив все кусочки воедино (а также сверившись с подробным хронологическим изложением всех событий, которое Толкин приводит в Приложении B), то сами персонажи, повторим, не знают, что происходит, и вынуждены строить догадки, порой не находят объяснений тому, что видят, а иногда и вовсе приходят к ошибочным умозаключениям.
Так, мы с удивлением обнаруживаем, например, что даже после завершения похода Фродо и Сэма к Ородруину и уничтожения Кольца оба хоббита все еще не знают, что Гэндальф остался в живых, и считают, что «как его шарахнули в Мории, так и пошло вкривь и вкось».
Эти многочисленные расхождения между тем, что знают персонажи, и тем, что известно читателю (хотя читатель оказывается в неведении почти так же часто, как и сами герои), придают всей истории некую неизменную парадоксальность. Однако обратной стороной этой парадоксальности является закономерность: благодаря этому мы постепенно осознаем, что чувство безысходности и уныние героев, граничащие порой с отчаянием, одновременно естественны и оправданны и в то же время не имеют под собой оснований и являются результатом искаженного восприятия. Все частенько идет не так, но не настолько плохо, как могло бы. Даже в самые тяжелые моменты нельзя не признавать справедливость поговорки о том, что ни в чем и никогда нельзя быть до конца уверенным. «Издавна говорят: нередко зло пожрется злом», — произносит Теоден. «Быстрее вовсе не значит вернее», — слышим мы из уст Арагорна. «Может статься, предатель проведет самого себя и невольно совершит благое дело», — говорит Гэндальф, который в целом частенько занимается тем, что сводит воедино разные сюжетные линии.
Так, например, в главе 8 книги V он отмечает, что Элронд правильно поступил, разрешив младшим хоббитам присоединиться к отряду Хранителей, так как каждый из них в итоге сыграл очень важную роль: Пин спас жизнь Фарамиру, а Мерри — Эовин. В то же время из-за отчаяния, охватившего Денэтора, на поле боя погиб Теоден, и Мерри вскользь недоумевает: «А где же Гэндальф? <…> Неужели он не мог спасти… конунга?» (глава 6 книги V). И хотя сам Гэндальф говорит: «Пока я буду его [Фарамира] спасать, боюсь, погибнут другие», он не знает, о каких именно других может идти речь. Как он неоднократно повторял по тому или иному поводу, вероятно держа при этом в уме разные варианты развития событий и закономерности: «Даже мудрейшим не дано провидеть все».
Вряд ли кто-то может прийти к определенным правильным выводам после знакомства с миром толкиновского Средиземья, в котором разворачиваются невероятные и порой сбивающие с толку события, однако кое-какое понимание все же приходит: отказ от дальнейших попыток борьбы — это всегда неверное решение. Толкин наглядно демонстрирует нам это как раз с помощью метода переплетения сюжетных линий, каждая из которых по отдельности порой выглядит так трагично и
