своих симпатиях и антипатиях. Но когда Сарджент выходит из аптеки, рассказчик пытается выделить конкретные зримые качества, вызывающие это отвращение. При более внимательном рассмотрении он обнаруживает сутулого человека около 35 лет от роду в поношенной одежде. Но самое жуткое вот что:
У него была узкая голова, выпученные водянисто-голубые глаза, которые, похоже, никогда не моргали, приплюснутый нос, маленький покатый лоб и такой же подбородок и, что особенно было заметно, недоразвитые ушные раковины. Над его длинной толстой верхней губой и на пористых землистых щеках не замечалось никакой растительности, кроме редких желтоватых волосков, торчащих курчавящимися клоками, причем в некоторых местах кожа его лица была покрыта странными струпьями, точно ее поразила экзема (SI 597-598; МИ 304).
У Сарджента невероятно огромные руки. Он прихрамывает и пошатывается при ходьбе, и рассказчик, единственный пассажир автобуса, предполагает, что водитель не очень дружелюбный человек. По мере приближения к Инсмуту «сутулая спина молчаливого водителя и узкая голова показались мне еще более омерзительными» (SI 599; МИ 305-306).
В отрывке примечательно то, что странные качества Сарджента «были определенно не азиатского, полинезийского или негроидного происхождения», особенно учитывая предшествовавшие размышления о неизвестной принадлежности тиары. Кроме того, есть основания считать, что большинство людей можно отнести к какой-нибудь этнической, расовой или национальной группе. Это противоречит отчасти верному мнению рассказчика, что телесные аномалии Сарджента объясняются не тем, что он иностранец, а «биологическим вырождением». Молодой человек считает, что Сарджент принадлежит к какой-нибудь всем известной расе (видимо, европеоидной) в состоянии генетического вырождения вследствие близкородственных браков. Здесь мы обнаруживаем две основные стилистические техники Лавкрафта, представленные в виде двух различных объяснений внешнего вида Сарджента. Горожане предпочитают подход аллюзии, считая Сарджента представителем какой-то загадочной и неизвестной расы, а рассказчик принимает его за обычного европеоида, каких много в Массачусетсе, но считает, что его внешность испорчена вырождением. Горожане воспринимают Сарджента как некий неописуемый идол Ктулху, а рассказчик видит его как циклопический город в Антарктиде, странные качества которого в беспорядке громоздятся друг на друге. Два взгляда на Сарджента отражают две основные оси стилистики Лавкрафта.
69. Кошмар без качеств
«...Фигура стремительно возникла и исчезла... тотчас вызвав у меня ассоциацию с каким-то кошмарным видением, причем самое ужасное заключалось в том, что, если рассудить здраво, в этой фигуре ничего кошмарного не было» (SI 602; МИ 310-311).
Среди пассажей Лавкрафта, содержащих неявную критику Юма, этот — один из лучших. Потрясение от того, что рассказчик увидел, проходя мимо церкви, невозможно возвести к определенному ужасающему качеству. Нет, ужас залегает на более глубоком уровне, чем качества вещи. Поскольку ужасающее зрелище появилось лишь на мгновение, предполагается прямой доступ к до-качественному (sub-qualitative) кошмару, минующий долгие беспокойные размышления.
Рассказчик пытается преуменьшить ощущение, возлагая вину на свое общее самочувствие: «...Не будь я в столь возбужденном состоянии, я бы не усмотрел в нем ничего ужасного» (SI 602; МИ 311). Однако это выглядит до смешного невероятным после прояснения некоторых деталей: рассказчик видел еще одну диковинную тиару, которая «заставила меня приписать зловещие черты человеку в странном облачении» (SI 602; МИ 311). Кажется маловероятным, что менее «возбужденное состояние» могло бы устранить ужас такого зрелища. Неубедительна и попытка рассказчика объяснить «пугающие псевдовоспоминания», связанные с инцидентом, риторическим вопросом: «Так ли уж странно, что местный таинственный культ использует в качестве одного из атрибутов своего ритуального облачения диковинный головной убор, который, как считали местные жители, попал сюда загадочным образом...»? (SI 602-603; МИ 311 — пер. изм.). И снова нас, читателей, вынуждают опираться на разум и редукционистские объяснения в меньшей степени, чем автор. Выдвигая слабые редукционистские объяснения, он делает их еще слабее.
Во время этой мгновенной вспышки мы также бессознательно убеждаемся в том, что прихрамывающая фигура в тиаре, несомненно, «священник» (SI 602; МИ 311). Позже он обнаружится среди чудовищных созданий, охотящихся за рассказчиком по проселкам близ Инсмута. Образ этого религиозного лидера вновь заставляет нас усмехнуться, когда, несколько страниц спустя, рассказчик узнаёт о духовной жизни инсмутцев от мальчика, живущего за пределами города и работающего в лавке: «Местные церкви отличались странностями — от них решительно отреклись все единоверцы из прочих мест, потому что там явно практиковали очень уж странные обряды, а их священники носили очень уж странные облачения. Их вера была основана на ересях и тайных культах, которые включали элементы неких чудесных превращений, якобы ведущих к телесному бессмертию в этом мире» (SI 604-605; МИ 314). Рассказ завершается блестяще: «Духовник моего собеседника — доктор Уоллес из методистской евангелической церкви Эсбери в Аркхеме — настоятельно рекомендовал ему держаться подальше от инсмутских храмов» (SI 605; МИ 314). Подобно собакам, лошадям и волкам, церкви и духовенство Массачусетса наделены инстинктивным пониманием опасностей, связанных с достопримечательностями Инсмута.
70. Костная структура
«Ведь только крайне редкое заболевание могло бы вызвать у человека в зрелом возрасте изменения основных костных структур — например, формы черепа...» (SI 605; МИ 315 — пер. изм.).
Это отрывок из разговора рассказчика с юным бакалейщиком, которого бессердечный работодатель перевел в Инсмут. Обсуждается вопрос — может ли «инсмутская внешность» быть следствием заболевания? Собеседники не приходят к какому-либо выводу, хотя позже мы узнаем, что дети-гибриды рождаются с человеческой внешностью, но с годами приобретают все больше рыбьих и жабьих черт, пока, наконец, не переселяются в море.
В отрывке мы обнаруживаем холодное и бесстрастное клиническое описание телесных изменений, которые при непосредственном наблюдении наверняка вызвали бы сильнейший ужас. Строго говоря, с точки зрения медицины такие масштабные изменения просто невозможны. Поэтому фраза «только крайне редкое заболевание...» будет преуменьшением: в нем совмещается комичная педантичность и расплывчато-трогательная забота о местных жителях. Другой яркий элемент отрывка — характеристика «в зрелом возрасте», которая добавляет странные ограничения в описание гипотетической редкой болезни, как будто анатомические изменения, проявляющиеся у инсмутцев, были бы каким-то образом приемлемы в более раннем возрасте.
И наконец, завершающая фраза, которая, как очевидно, никогда ранее не произносилась на английском языке: osseous features as basic as the shape of the skull [основные костные структуры — например, форма черепа]. Первое, что вызывает или усмешку, или беспокойство (или, быть может, то и другое) — использование множественного числа, как будто бы тело человека состоит из множества костных структур, часть которых будет основными. [С точки зрения науки] это верно, но в данном случае это не имеет большого значения. Общеизвестно, что структуры человеческого тела могли бы эволюционировать совсем по-другому. Когда Маклюэн говорит «медиум есть послание», он имеет
