дети, вокруг него, и начнет длинную сказку или же сочинит что-либо для представления, раздаст нам роли и сам играет с нами».
При этом Николай был убежденным холостяком. Может, из-за того, что вел походную армейскую жизнь, а может, зная о своей болезни, которая уже забрала из жизни брата Дмитрия. Так или иначе, но в момент своей смерти он был без семьи, и Лев оказался единственным, кто присутствовал при этом и ухаживал за ним в последние дни его жизни.
Смерть Николая произвела сильнейшее впечатление на Льва. (Кстати, в это время ему было как раз 32 года, как Левину в начале романа.) В дневнике он пишет: «Скоро месяц что Н[иколинька] умер. Страшно оторвало меня от жизни это событие. Опять вопрос: зачем? Уж недалеко до отправления туда. Куда? Никуда…»
«Для чего хлопотать, стараться, коли от того, что было Н.Н.Толстой… ничего не осталось», – жалуется он в письме к Фету.
А в письме к своей тетушке А.А.Толстой сообщает: «Два месяца я час за часом следил за его погасанием, и он умер буквально на моих руках. Мало того, что это один из лучших людей, которых я встречал в жизни, что он был брат, что с ним связаны лучшие воспоминания моей жизни, это был лучший мой друг. Тут разговаривать нечего; вы, может быть, это знаете, но не так, как я; не то, что половина жизни оторвана, но вся энергия жизни с ним похоронена. Незачем жить, коли он умер, и умер мучительно, так что же тебе будет – еще хуже. Вам хорошо, ваши мертвые живут там, вы свидитесь с ними (хотя мне всегда кажется, что искренно нельзя этому верить – было бы слишком хорошо), а мои мертвые исчезли, как сгоревшее дерево».
Дерево… Как в рассказе «Три смерти».
Гиер – юг Франции, куда в то время съезжались больные чахоткой со всей Европы и из России. В ноябре, вскоре после смерти Николая, Толстой пишет в дневнике о смерти неизвестного нам ребенка: «Умер в мученьях мальчик 13 л[ет] от чахотки. За что? Единственное объяснение дает вера в возмездие будущей жизни. Ежели ее нет, то нет и справедливости, и не нужно справедливости, и потребность справедливости есть суеверие».
В следующей дневниковой записи он пытается обосновать свое понимание «справедливости»: «Справедливость составляет существенную потребность человека к человеку. То же отношение человек ищет в своем отношении к миру. Без будущей жизни его нет. Целесообразность! единственный неизменный закон природы, скажут естественники. Ее нет в явлениях души человека – любви, поэзии, в лучших явлениях. Ее нет. Всё это было и умерло, часто не выразившись. Природа далеко переступила свою цель, давши человеку потребность поэзии и любви, ежели один закон ее целесообразность…»
Все это нашло отражение в мыслях Константина Левина в «Анне Карениной», которые вызвала в нем смерть Николая.
Впервые Николай Левин появляется в XXIV главе первой части романа, когда в Москве к нему приезжает Константин. Это описывается после сцены бала, хотя хронологически Левин отправился к брату в гостиницу сразу после отказа Кити, то есть за несколько дней до бала. Такой сбой хронологии вообще характерен для «левинской» части романа. Ведь, по словам Стивы, Левин все делает не так, как другие. Так и здесь он врывается в пространство «каренинского» романа и нарушает в нем последовательный ход событий.
Но если сам Константин Левин все-таки как-то связан с персонажами «каренинской» интриги (с Кити, влюбленной во Вронского, и со Стивой, братом Анны), то Николай здесь ни к селу, ни к городу. Левин и сам толком не понимает, зачем он едет навестить брата – ведь Николай разорвал все отношения и с ним, и с их общим сводным братом Сергеем Ивановичем Кознышевым. Скорее всего, он делает это не по желанию, а по внутренней обязанности. Раз уж приехал в Москву, надо навестить брата, который серьезно болен.
Предыстория жизни Николая Левина почти в точности совпадает с историей жизни Дмитрия Толстого.
[о]: Всю длинную дорогу до брата Левин живо припоминал себе все известные ему события из жизни брата Николая. Вспоминал он, как брат в университете и год после университета, несмотря на насмешки товарищей, жил как монах, в строгости исполняя все обряды религии, службы, посты и избегая всяких удовольствий, в особенности женщин; и потом как вдруг его прорвало, он сблизился с самыми гадкими людьми и пустился в самый беспутный разгул. Вспоминал потом про историю с мальчиком, которого он взял из деревни, чтобы воспитывать, и в припадке злости так избил, что началось дело по обвинению в причинении увечья. Вспоминал потом историю с шулером, которому он проиграл деньги, дал вексель и на которого сам подал жалобу, доказывая, что тот его обманул. (Это были те деньги, которые заплатил Сергей Иваныч.) Потом вспоминал, как он ночевал ночь в части за буйство. Вспоминал затеянный им постыдный процесс с братом Сергеем Иванычем за то, что тот будто бы не выплатил ему долю из материнского имения; и последнее дело, когда он уехал служить в Западный край и там попал под суд за побои, нанесенные старшине…
В начале романа Николай болен, но еще не умирает. Он еще одержим идеей создания сельскохозяйственной артели и изучает статьи на эту тему. Но при этом сильно пьет, и видно, что это обреченный человек. Тем не менее внешний вид брата хотя и вызывает у Константина беспокойство, но еще не рождает собственного страха смерти. Зато этим страхом уже одержим его брат.
[о]: Константин Левин слушал его, и то отрицание смысла во всех общественных учреждениях, которое он разделял с ним и часто высказывал, было ему неприятно теперь из уст брата.
– На том свете поймем все это, – сказал он шутя.
– На том свете? Ох, не люблю я тот свет! Не люблю, – сказал он, остановив испуганные дикие глаза на лице брата. – И ведь вот кажется, что уйти изо всей мерзости, путаницы, и чужой и своей, хорошо бы было, а я боюсь смерти, ужасно боюсь смерти. – Он содрогнулся. – Да выпей что-нибудь. Хочешь шампанского? Или поедем куда-нибудь. Поедем к цыганам! Знаешь, я очень полюбил цыган и русские песни.
Язык его стал мешаться, и он пошел перескакивать с одного предмета на другой. Константин с помощью Маши уговорил его никуда не ездить и уложил спать совершенно пьяного.
Страх смерти, заливаемый водкой и заглушаемый бесперспективными, не воплотимыми в жизнь идеями, – вот состояние Николая. Все еще
