le bon ton?», появившаяся в французском театральном журнале в 1825 году, отличается от русского текста в частностях, однако содержит некоторые примечательно похожие выражения [Quest-ce que le bon ton 1825].
О стыде и смущении в произведениях Достоевского см. также [Martinsen 2003; Тарр 2016]. О смущении как центральной проблематике романа XIX века см. [Puckett 2008].
Цит. по: [Фридкин 1985:150–151], впервые опубликован в статье О. Якобсона и А. Арутюновой [Jakobson, Aroutunova 1972: 236, 238]. О визитах Гоголя в дом 3. А. Волконской и его отношениях с М. А. Власовой см. также воспоминания Н. А. Белозерской [Белозерская 1897а: 939–972; Белозерская 18976: 154] и монографию М. Фейруезера [Fairweather 2000: 244–262].
Пороги у Гоголя служат иной цели, чем в творчестве Достоевского. По мнению Бахтина, порог у Достоевского может «сочетаться и с мотивом встречи, но наиболее существенное его восполнение – это хронотоп кризиса и жизненного перелома» [Бахтин 1975: 397] (курсив оригинала). Для Гоголя, напротив, переход порога означает именно встречу и, что самое важное, – обмен обыденный и фантастический одновременно.
О проблемах ценностей и оценки в «Мертвых душах» см. [Morson 1992: 206–215; Valentino 2014: 64–65] и главу 4 этой книги.
Изображение еды у Гоголя стало темой нескольких специальных исследований, например, [LeBlanc 1988: 68–80; Kolb-Seletski 1970: 35–57; Obolensky 1972]. Еда занимает характерное место во многих других трудах о Гоголе. Для А. Белого героем гоголевских книг является «брюхо», а все вместе эти книги образуют эпическую «Жратвиаду» [Белый 1934: 156]. Манн рассматривает еду в контексте материального у Гоголя [Манн 1978:151–170]. А. Карлинский приписывает Гоголю «аппетит к словам, который можно определить только как словесное чревоугодие» [Karlinsky 1970:169–186]. К. Попкин анализирует неудовлетворенность «из-за повествовательного голода», которую могут испытывать читатели Гоголя, когда приступают к его произведениям, а их потчуют мешающими развитию сюжета отступлениями [Popkin 1993: 14] (курсив оригинала).
Рассматривая собирание Чичиковым мертвых душ как манипуляции с дарами государства, я следую за идеями А. Цинк в ее статье «Cicikovs genialer Plan – (Anti-)Okonomie inNikolaj Gogol’s “Mertvye dusi”» [Zink 2016: 87-100].
Со своей стороны, Чичиков использует соответствующую форму амбиции, достаточно неубедительно объясняя свой интерес к мертвым душам тем, что хочет жениться и поэтому ему нужно предъявить права собственности по крайней мере на 300 крепостных, чтобы произвести впечатление на будущую родню, которых он называет «преамбициозные люди» [Гоголь 1978: 76].
«Essai sur le don. Forme et raison de lechange dans les societies archaiques» (1925). – Примеч. ped.
См. также [Still 2011: 12; Монтандон 2004: 62–63].
Особенно жизненный пример ностальгических жалоб на подрыв гостеприимства коммерцией дается в определении термина «hospitalite» в «Энциклопедии» Дидро и д’Аламбера: «Гостеприимство естественным образом утрачено во всей Европе, ибо вся Европа занимается путешествиями и коммерцией» («L’hospitalite s’est done perdue naturellement dans toute l’Europe, parce que toute l’Europe est devenue voyageante & comer^ante») [Diderot, D’Alembert 1751:316].
Политические предпочтения Мосса становятся очевидными в конце «Опыта о даре». Распространяя свой анализ ритуалов вручения даров в «архаических» обществах на вопросы социальной организации современных индустриальных наций, он пишет, что «избыток великодушия и коллективизма был бы для [человека] и для общества так же вреден, как и эгоизм наших современников и индивидуализм наших законов» [Мосс 2011:267]. Подробнее о взглядах Мосса на советский коммунизм см. [Gane 1992: 135–164; Fournier 1994: 194–205].
Об утрате исторических корней и скитаниях в дискурсе о русской национальной идентичности см. [Kleespies 2012].
Говоря о религиозных корнях русского гостеприимства, мы обращаемся к своду правил домашнего уклада XVI века – «Домострою». Его автор наставляет: «Церковников, и нищих, и маломощных, и бедных, и страдающих, и странников приглашай в дом свой и, как можешь, накорми, напои, и согрей, и милостыню давай от праведных своих трудов, ибо и в дому, и на рынке, и в пути очищаются тем все грехи: ведь они заступники перед Богом за наши грехи» [Домострой 2000: 205].
О развлечениях Екатерины II см. также [Munro 1997: 31–48].
Например, Тургенев пишет: «Толпа дворовых не высыпала на крыльцо встречать господ; показалась всего одна девочка лет двенадцати, а вслед за ней вышел из дому молодой парень» [Тургенев 1964: 207].
У Трощинского было более 80 000 гектаров земли (более 74 000 десятин) и 6000 крепостных [Magarshack 1957: 42].
См. письмо Н. В. Гоголя С. П. Шевыреву от 4 июля 1842 года [Гоголь 19526: 68]. Согласно Д. Фангеру, Жуковский помог Гоголю получить 800 рублей от царя Николая I в 1836 году и 5000 рублей в 1837 году. С 1841 по 1845 годы Жуковский и другие друзья Гоголя (в том числе П. А. Плетнев и А. О. Смирнова-Россет) помогли получить ему и другую помощь от государя, его супруги и (в одном случае) от С. С. Уварова: 500 рублей в 1841 году, 1000 рублей в 1843 году, 4000 рублей в 1844 году и 3000 серебряных рублей в 1845 году. Поскольку неясно, производились ли эти выплаты в основном серебряными рублями или ассигнациями, точную стоимость подарков на тот момент определить нельзя [Fanger 1979: 148–149].
Об ощущении жуткого при соприкосновении Я и не-Я в ситуациях гостеприимства см. [Kearney, Semonovitch 2011: 4].
О тональности см. [Ngai 2005: 43] и анализ этого понятия в главе 1 этой книги.
О поправках, внесенных Гоголем в текст Зябловского, см. [Беспрозванный 2010: 326].
Фангер убедительно показывает, что «Старосветские помещики» и другие повести «Миргорода» демонстрируют, как Гоголь «выводит на уровень осознанности и самовыражения то, о чем более прямо говорилось в ранних рассказах». То есть уже «вместе со своими читателями» [курсив оригинала. – Дж. П.] Гоголь «смотрит и на, и вовнутрь изображаемого им мира, самого его присутствия, окрашенного признанием отсутствия». Фангер дает блестящее прочтение «Старосветских помещиков», в частности,
