не богатый дворянин, служащий чиновник. Сколько ему лет, мы не знаем, известно только, что он вдовец, старший его сын должен скоро отправиться на службу. При этом – важная деталь – жена героя рассказчика умерла от венерической болезни, которой он же ее и заразил. И это следствие его биографического опыта, мало чем отличающееся от стандартного поведенческого опыта дворянина радищевского поколения. Это касается и любовных приключений, и жестокого обращения с крепостными: путешественник в главе «Любань» вспоминает, как избил кучера Петрушку, и раскаивается.
Раскаяние Путешественника – не христианское, не освобождающее от прошлого. Скорее ввергающее в отчаяние; недаром такую роль в повествовании играет мотив суицида. Единственное, что внушает надежду, – в соответствии с просветительскими идеалами, реальность может быть исправлена, если разум и чувства будут преобразованы, найдут путь друг к другу. Рассказчик начинает обсуждать с читателями возможные пути преобразования крепостной России. Один из них (глава «Хотилов») – реформы сверху. Другой – правильное воспитание (глава «Крестцы»). Третий – и это, видимо, вызвало особое возмущение Екатерины Великой – крестьянский бунт (глава «Зайцово»). Но, быть может, главное сказано в главе «Тверь», в состав которой Радищев включил оду «Вольность» с ее сквозной идеей: народ имеет право совершить переворот, если сил терпеть произвол больше не осталось.
Важно подчеркнуть: эта ода – не смысловой итог, не финальный вывод, но всего лишь одна из версий выхода из политического тупика, которые предложены на суд читателя. Общий знаменатель этих версий – нужно относиться к крестьянину как к равноправному человеку; в империи крестьяне перестали быть гражданами, и в этом ужас. Надежду рассказчику дает опыт крестицкого дворянина, который готовит детей своих к мирным преобразованиям. Но если мирный путь не сработает, придется решиться на насильственные перемены.
Текст «Путешествия» включает в себя разные так называемые «чужие» тексты. Это и как бы случайно найденные путешественником два «проекта в будущем», и «Наставление отца детям», и «Краткое повествование о происхождении цензуры», и, наконец, ода «Вольность». Если что и есть радикального-революционного в «Путешествии», то это не отвлеченные политические идеи, а литературные практики: в главе «Тверь» путешественник встречает «новомодного стихотворца», автора оды «Вольность», в котором мы узнаем самого Радищева. Автор отделен от рассказчика и показан извне, словно бы отражен в литературных зеркалах.
Что почитать
Пушкин А.С. Александр Радищев // Любое издание.
URL: https://rvb.ru/pushkin/01text/07criticism/01criticism/ 0536unpubl/0970.htm?ysclid=lsejfcao45617515639.
Лотман Ю.М. Из книги «Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства» (XVIII – начало XIX века). URL: https://sobolev.franklang.ru/index.php/xviii-vek/44-yu-lotman-a-n-radishchev?ysclid=lseq8on8m4272062791.
Бабицкая Варвара. Путешествие из Петербурга в Москву. URL: https://polka.academy/articles/643?block=4370.
Что посмотреть
Разумовский Феликс. Дело №. Радищев: книжное дело. URL: https://www.youtube.com/watch?v=n2Tk1te0ScM.
Большая русская литература (не путать со средневековой словесностью) началась со скромной повести, опубликованной в 1792 году 26-летним молодым писателем Николаем Карамзиным. Текст «Бедной Лизы» уместился на нескольких журнальных страницах, повесть повторяла многие «ходы» тогдашней европейской прозы, и никто тогда не мог подумать, что из нее, как из плодородной почвы, произрастут десятки грандиозных книг, от «Кавказской пленницы» до «Пиковой дамы» и от «Преступления и наказания» до «Воскресения». И что образ главной героини станет настоящей матрицей, лекалом, по которому великие писатели будут кроить своих бесчисленных персонажей – Баратынский «Эду», Пушкин «Барышню-крестьянку» и бедную воспитанницу Лизу. Достоевский – Лизавету Ивановну, несчастную сестру старухи-процентщицы, и блаженную Лизавету. Но вышло именно так.
Конечно, повесть была дерзкая. Вообще, молодой Карамзин любил нарушать границы литературного приличия; стратегия его писательского поведения была скорей похожа на стратегию Владимира Сорокина, чем благовоспитанного реалиста. Он последовательно проверял на прочность цензурные и моральные границы своей литературной эпохи; в «Бедной Лизе» с симпатией описал самоубийцу, в «Острове Борнгольм» с плохо скрываемым сочувствием изобразил инцест.
Но только дерзостью его успех не объяснишь; все гораздо интересней и сложнее. В его короткой повести был создан первый самобытный образ русского литературного героя – и в этом главная причина колоссального успеха. Проблемы, поставленные им перед читателем, вторичны: Гёте написал своего юного Вертера на 18 лет раньше, предромантики давно уже покусились на религиозные и этические табу, тут ничего принципиально нового не было. Но героиня – по-настоящему неповторима. Она произросла на русской почве. Конечно, настоящая свобода автора совсем не в том, чтобы полностью закрыться от чужих влияний; если он по-настоящему свободен, то ему не страшно взять за образец чужое. Но до этого уровня нужно еще дорасти. А для начала кто-то должен оттолкнуться от чужих примеров и попробовать создать свое, неповторимое и незаемное. И в этом смысле Карамзин был первым.
Его старшие современники умели хорошо копировать: автор авантюрных романов Михаил Чулков («Пригожая повариха, или Похождения развратной женщины», 1770) работал по лекалу плута-пикаро из европейского плутовского романа, чувствительные любовники Федора Эмина («Письма Эрнеста и Доравры», 1766) были словно списаны с героев «Юлии, или Новой Элоизы» Ж.Ж. Руссо. А те, кто подобно сатирику Владимиру Лёвшину («Повесть о новомодном дворянине») пытались подсмотреть героев жизни, не умели создавать объем. Их персонажи – плоские и однозначные, как говорящие фамилии: Негодяев, Развратин, Лицемеркин, Подлянкин. Что же до героев философско-сатирической прозы Ивана Андреевича Крылова, то это просто отвлеченные идеи, представшие в виде людей. Ни характеров, ни судеб; сплошные однозначные эмблемы. Для басен, за которые он примется в начале XIX века, это хорошо. А для большой сюжетной прозы – маловато.
Единственный из современников Карамзина, кто выбивается из этого ряда, – Александр Радищев. «Путешествие из Петербурга в Москву» вышло за два года до «Бедной Лизы» (1790); здесь уже есть робкая попытка показать характеры – без оглядки на чужие образцы. Стряпчий, Пахарь, Карп Дементьич, сам Рассказчик… Но тогда же, в 1790-м, автор был приговорен и выпал из живой словесности; первое российское издание «Путешествия» оказалось, к сожалению, единственным – вплоть до Октябрьского манифеста 1905 года.
Так и вышло, что именно «Бедная Лиза» развернула русскую литературу в новом направлении. Читатель получил принципиально иной тип героя; это не маска, не тип, не эмблема, а живой неоднозначный образ, со множеством противоречий, многократным усилением вины – и готовностью рассказчика сочувствовать виновнику чужого горя. И конечно же, образ Рассказчика не менее, если не более важен, чем характеры персонажей, Лизы и Эраста.
Прорыв Карамзина не был подхвачен современниками; его находки тиражировались во множестве эпигонских сочинений 1810-х годов, лишаясь глубокого смысла. Но победителем в литературе всегда оказывается тот, кто сумел дождаться своего часа и прорасти в будущее. Карамзин – дождался. Его опыт пригодился Пушкину; это и решило дело.
