потом расстаются, уже навсегда (глава «Багдад»): «— С меня хватит, — ответил Александр Иванович, я поеду на вокзал сдавать чемодан на хранение, буду здесь служить где-нибудь в конторщиках. Подожду капитализма. Тогда и повеселюсь.
— Ну, и ждите, — сказал Остап довольно грубо, — а я поеду. Сегодняшний день — это досадное недоразумение, перегибы на местах. Золотой теленочек в нашей стране еще имеет кое-какую власть!»
Знаменательно, что Бендер маркировал расставание новой сталинской цитатой. Как указывалось, идеологема «перегиб» очень частотна в то время, однако, когда великий комбинатор назвал «перегибами на местах» невозможность потратить в СССР наличные деньги, он почти точно цитирует политический отчет: «Однако ЦК вел свою линию со всей настойчивостью и довел ее до конца, несмотря ни на что, несмотря на обывательское хихиканье правых, несмотря на перегибы и головокружение “левых”». Соединяя в обвиняющей формуле «перегибы», «головокружение» и «левых», Сталин именно намекал, что повальное раскулачивание и подобные крайности начала 1930 года — не генеральная линия партии, а, так сказать, «досадное недоразумение».
После утомительных странствий — в «печальный и светлый осенний день» — Бендер появляется в Москве. В главе «Индийский гость» соавторы озаботились тем, что снова выбрались из игр со временем и вернулись в календарь 1930 года: великий комбинатор идет искать смысл жизни у посетившего СССР восточного мудреца — Рабиндраната Тагора, а тот действительно посетил Страну Советов 11–25 сентября 1930 года, и лестный визит всемирно славного индийского классика широко освещался в прессе [333].
Тагор ничем не помог загрустившему великому комбинатору — Остап, совершая круг, направляется в Черноморск, покинутый в конце 2-й части. В поезде он — теперь подпольный миллионер! — невольно подслушивает разговор о каком-то «миллионе» (глава «Дружба с юностью»): «Утром, еще затопленный сном, Остап услышал звук отстегиваемой шторы и голос:
— Миллион! Понимаете, целый миллион…
Это было слишком. Великий комбинатор гневно заглянул вниз».
Но разговор идет отнюдь не о миллионе рублей, а о «миллионе тонн чугуна»: «— Миллион тонн чугуна. К концу года. Комиссия нашла, что завод может это дать. И, что самое смешное, Харьков утвердил!
Остап не нашел в этом заявлении ничего смешного. Однако новые пассажиры разом принялись хохотать. При этом на всех трех заскрипели одинаковые резиновые пальто, которых они еще не успели снять.
— Как же Бубешко, Иван Николаевич? — спросил самый молодой из пассажиров с азартом. — Наверно, землю носом роет?
— Уже не роет. Оказался в дурацком положении. Но что было! Сначала он полез в драку… вы знаете Иван Николаевича характер… 825 тысяч тонн и ни один пуд больше. Тут началось серьезное дело. Преуменьшение возможностей — факт? Равнение на узкие места — факт? Надо было человеку сразу же и полностью сознаться в своей ошибке. Так нет! Амбиция! Подумаешь — благородное дворянство. Сознайся — и все. А он начал по частям. Решил авторитет сохранить. И вот началась музыка, достоевщина: “С одной стороны, признаю, но, с другой стороны, подчеркиваю”. А что там подчеркивать, что за бесхребетное виляние! Пришлось нашему Бубешке писать второе письмо.
Пассажиры снова засмеялись.
— Но и там он о своем оппортунизме не сказал ни слова. И пошел писать. Каждый день письмо. Хотят для него специальный отдел завести — “Поправки и отмежевки”. И ведь сам знает, что записался, хочет выкарабкаться, но такое сам нагромоздил, что не может. И последний раз до того дошел, что даже написал: “Так, мол, и так… ошибку признаю и настоящее письмо считаю недостаточным”».
Дешифруя дискурс эпохи «великого перелома», можно понять, что «юность» беседует в поезде об актуальной проблеме высоких показателей, которые должна демонстрировать тяжелая промышленность [334], а также об опасном «оппортунизме» тех, кто «преуменьшает» возможности и сомневается в генеральной линии. И «юность» правильно усвоила политический отчет. Перед тяжелой промышленностью — конкретно по производству чугуна — Сталин ставил задачи: «Ло черной металлургии: пятилетний план предусматривает доведение производства чугуна в последний год пятилетки до 10 миллионов тонн; решение же ЦК находит эту норму недостаточной и считает, что производство чугуна в последний год пятилетки должно быть поднято до 17 миллионов тонн». А сомневаются в такого рода задачах — оппортунисты: «О троцкистах существует мнение, как о сверхиндустриалистах. Но это мнение правильно лишь отчасти. Оно правильно лишь постольку, поскольку речь идет о конце восстановительного периода, когда троцкисты, действительно, развивали сверхиндустриалистские фантазии. Что касается реконструктивного периода, то троцкисты, с точки зрения темпов, являются самыми крайними минималистами и самыми поганенькимн капитулянтами. (Смех. Аплодисменты.)». И «юность», озабоченная «миллионом тонн чугуна», закономерно шарахнулась от великого комбинатора, когда выяснилось, что он — рублевый миллионер.
Бендер вернулся в Черноморск, а в городе основная уличная новость — «чистка». В «Геркулесе», где Остап добывал компромат на Корейко, «сейчас разгром, чистят, как звери», «вчера чистили Скумбриевича», а «сегодня большой день! Сегодня Берлага, тот самый, который спасался в сумасшедшем доме. Потом сам Полыхаев и эта гадюка Серна Михайловна, его морганатическая жена».
Мы показывали, что и в 1-й части «Золотого теленка» — внося актуализирующие дополнения в редакцию «Великого комбинатора» — соавторы внесли мотив чистки. «Чистка», толкуемая как борьба с бюрократизмом, — лейтмотив романа и одновременно лейтмотив речи Сталина: «Опасность бюрократизма состоит, прежде всего, в том, что он держит под спудом колоссальные резервы, таящиеся в недрах нашего строя, не давая их использовать, старается свести на нет творческую инициативу масс, сковывая ее канцелярщиной, и ведет дело к тому, чтобы каждое новое начинание партии превратить в мелкое и никчемное крохоборство. Опасность бюрократизма состоит, во-вторых, в том, что он не терпит проверки исполнения и пытается превратить основные указания руководящих организаций в пустую бумажку, оторванную от живой жизни. Опасность представляют не только и не столько старые бюрократы, но и — особенно — новые бюрократы, бюрократы советские, среди которых “коммунисты”-бюрократы играют далеко не последнюю роль».
По тонкому замечанию Я.С. Лурье, «бюрократизм» — советская идеологема с лукавым смыслом: «бюрократия» — буквально «власть бюро», власть канцелярии чиновников — в СССР невозможна, потому вместо нее возникает «бюрократизм» — «формальное отношение к служебному делу» [335]. И Остап одолел Корейко, но побежден бюрократами: «Тема бюрократии у Ильфа и Петрова — это не тема “бюрократизма”, плохой работы отдельных бюрократов в ущерб “интересам дела”, а тема “власти бюро”, бесконечных и бесполезных учреждений» [336].
Однако в политическом отчете Сталин использовал идеологему «бюрократизм» — в данном случае выступая согласно с «левыми» — для обозначения отнюдь не локального, но одного из главных врагов. «Надо иметь в виду, — объяснял генеральный секретарь делегатам XVI съезда, — то обстоятельство, что наша работа по социалистической реконструкции народного хозяйства, рвущая экономические связи капитализма и опрокидывающая вверх дном все силы старого мира, не может не вызывать отчаянного сопротивления со стороны этих
