ФОРЕ Габриель(Памье, деп. Арьеж, 1845 — Париж, 1924).
ДЖ. С. САРДЖЕНТ. Портрет Г. Форе
«Если не ошибаюсь, наиболее значительное интеллектуальное явление, последовавшее за войной 1870 г., — это натурализм, как в литературе, так и в пластических искусствах, после чего сформировалось (возможно, как реакция своего рода) литературно-художественное движение, не оставившее в стороне и музыку, источником которого, кажется, в первую очередь был «Парсифаль» Вагнера в его философском, драматическом и музыкальном аспектах: отсюда берут начало «Роза + Крест», оккультизм, прерафаэлитство и т. п. — все, что может быть сведено к двум элементам: аскетизм и статичность. Мы переживаем страшную бурю, — заставит ли она нас вернуться к самим себе, вновь обрести здравый смысл, то есть вкус к ясности мышления, к сдержанности и чистоте формы, искренность, презрение к пышным эффектам!» (интервью в «Солей дю Миди» от 30 апреля 1915 г.). В высказывании Габриеля Форе различимо четкое определение феномена символизма, и в то же время заметно несколько отстраненное его отношение к этому движению. В целом Форе был символистом, но чуждался «сектантского» духа, стремления подчинить все системе. В этом он не похож на Дебюсси и даже на своего ученика Равеля. Личность удивительная, выдающаяся, неисправимый скромник, Форе безразличен к доктринам, правилам, модам и, невзирая ни на что, остается прежде всего верен самому себе, не заботясь о том, чем заняты его коллеги. Однако его гармоническое дарование (хотя Форе не отделял радость сочинительства от наслаждения модуляцией) развивается в основном русле символизма, ибо первостепенную ценность имеет для музыканта звучание. Вот отчего Форе нередко сближают с Шуманом — и, по-видимому, справедливо: им обоим свойственно редкое понимание поэзии, проявившееся как в выборе текстов, положенных ими на музыку, так и в самой партитуре, всегда подступающей к тонкой грани, где «ясность с зыбкостью слиты». Эта музыка, которая — если можно так выразиться — всегда остается «музыкальной», не программной, несмотря на то, что она опирается на прекрасные поэтические произведения, музыка, привязанная к формам символистской эпохи (песня, опера, музыка к спектаклям, поэма); музыка, прежде всего, завораживающая. Творчество Форе можно классифицировать следующим образом: фортепианные пьесы, включающие пять экспромтов, одиннадцать баркарол, одиннадцать ноктюрнов, четыре вальса-каприса, девять прелюдий, «Тему с вариациями»; сочинения для голоса и фортепьяно, проанализированные выше, — три «Сборника» по 20 песен; «Добрая песня» на стихи Верлена, «Песня Евы» на стихи Шарля ван Лерберга; камерная музыка: две сонаты для скрипки и фортепьяно, а также «Романс» и «Колыбельная», два фортепьянных квартета и квинтет ре-минор, «Элегия», «Бабочка», «Сицилиана», соната для виолончели и фортепьяно; симфоническая музыка: «Баллада» для фортепьяно с оркестром, «Симфоническое аллегро», «Пелеас и Мелисанда» (сюита по драме Метерлинка); музыка для драматических спектаклей: «Калигула» Дюма, «Шейлок», «Вуаль счастья» Клемансо; лирическая драма «Прометей» (либретто Жана Лоррена), лирическая поэма «Пенелопа» и, наконец, «Реквием».
Автор «чистой» музыки, музыкант-поэт, Форе, без сомнения, восприимчив к внешним впечатлениям, однако он выражает прежде всего чувства, эмоции, его музыка по сути субъективна, утонченна. Это и объединяет Форе с символизмом.
Ch. Koechlin: Gabriel Fauré,Paris 1927 — F. Fauré et Fierrint: Gabriel Fauré,Paris 1929 — V. Jankelevitch: Gabriel Fauré, ses mélodies, son esthétique,Paris 1951 —C. Rostand: Gabriel Fauré,1950 — F. Noske: La mélodie française,Paris 1954.
ШМИТТ Флоран(Бламон, Мёрт и Мозель, 1870 — Нёйи-сюр-Сен, 1958).
На протяжении долгого творческого пути Флоран Шмитт был близок к символизму: в 1900 г. ему присуждена Большая Римская премия за кантату, название которой само по себе свидетельствует об определенной эстетике, — «Семирамида». Он всегда питал пристрастие — в музыке! — к образу «роковой женщины», что особенно явно связывает его с «концом века»; в театре он передает великолепие, роскошь, изысканность Востока (хореодрама «Трагедия Саломеи», 1907), военное могущество Рима («Антоний и Клеопатра», сочинение значительно более позднее, 1920, что, заметим, является подтверждением прочности и устойчивости символистских тенденций в музыке). В том же духе выдержана и партитура к фильму по роману «Саламбо».
«Элегическая песня» для виолончели, «Квинтет», «Псалом XLVII» относятся к периоду пребывания композитора на Вилле Медичи. Последнее из этих произведений может быть названо одним из шедевров символизма в области духовной музыки. Впервые оно было исполнено 27 декабря 1906 г.; Леон Поль Фарг так отозвался об этом событии: «Разверзся кратер вулкана!.. Флоран Шмитт успел приоткрыть дверь своего псалма и захлопнул ее под раскаты грома». С годами предсказание оправдалось: мы можем утверждать, что в новой музыкальной атмосфере начала века для жанра оратории «Псалом» сыграл ту же роль, что когда-то «Пелеас» для музыкального театра: эта музыка — вибрирующая, сверкающая, иногда нескрываемо грубая, порой нежная, полная новых интонаций, порывов воодушевления — создана композитором на основе библейского текста, столь же величественного, сколь строгого. Шмитт — колорист, но, заботясь о яркости речи, он, несомненно, близок к поэтам-символистам — виртуозам языка. Пишет ли он для духовых («Селамик», «Вакханалии»), для оркестра («Дворец с привидениями», «Миражи», «Слышу вдали», «Танец Абизаг»), для фортепьяно («Отблески Германии») или для камерного ансамбля, — композитор повсюду проявляет высокую виртуозность и чувство звука, подобные тем, что отличали Дебюсси.
В творчестве Шмитта есть нечто большее, чем отражение своего времени, он не просто высокоодаренный ученик, но художник, по-настоящему убежденный в истинности эстетики конца века.
Y. Hucher: L ’oeuvre de F. Schmitt.Paris 1959.
ШОССОН Эрнест(Париж, 1855 — Лиме, 1899).
А. БЕНАР. Портрет Э. Шоссена с женой. 1892
Для Шоссона, музыканта-любителя из богатой буржуазной среды, вполне естественно было примкнуть к символизму.
Получив степень лиценциата права, он поступает в консерваторию, в класс композиции Массне (1880). Потерпев здесь неудачу, становится учеником Франка. Среди последователей своего учителя встречает Дюпарка, Форе, д’Энди и, наконец, Дебюсси, которому оказывает поддержку в начале его творческого пути. На протяжении десяти лет Шоссон будет секретарем Национального музыкального общества, влиятельной организации полуофициального характера, покровительствующей французской музыке. Он был знаком с художниками-импрессионистами: Ренуаром, Дега, Карьером, любил их живопись, однако в своем творчестве был символистом. Он является им, прежде всего, как ученик Сезара Франка, занимая свое место в ряду музыкантов-символистов, наследников преодоленного вагнерианства; к этой своеобразной эстетике принадлежит он и по характеру своего вдохновения, очень личному. Его язык глубоко оригинален, он отлит в вагнеровско-франковские формы, но его особая интонация навеяла Ш. Дю Босу одно из самых знаменитых «Приближений», с заимствованным у Бодлера (что само по себе знаменательно) эпиграфом: «Порою музыка объемлет дух, как море». Здесь Дю Бос убедительно раскрывает, почему, в чем именно Шоссон является символистом. Прежде всего, «Концерт», который автор слышал у Жака Эмиля Бланша в 1913 г., напомнил ему о «Брачном сне» Россетти; затем в «Поэме» композитор по-своему продолжает поиски предшественников. «У Франка тяжелой, густой, вязкой струей растекается невыразимый, драгоценный мед чувства; у Шоссона — то сияющее излучение обращенных к потустороннему и там воспринятых чаяний, то ликующий шелест крыльев… Целительный бальзам — быть может, в этом достоинство и цель музыки Шоссона… Бальзам, обволакивающий раны. Глубоко проникнутый влиянием Вагнера, «Парсифаля» в особенности, Шоссон… в то же время чрезвычайно далек — о технике я не говорю, не мне об этом судить, — далек по духовному настрою от пароксизмов «Тристана», от того мира, где «порыв необузданной силы влечет любовь к смерти, неутолимое желание оборачивается пьянящей страстью к разрушению» (Д’Аннунцио, «Триумф смерти»)… Здесь же — лишь опьяненность самим чувством». Мы ясно представляем — несмотря на вычурный слог критика, — как проявилось истинно символистское вдохновение Шоссона в двух главных его произведениях.
