готов пожертвовать ради них своими людьми:
Я, чей отец убит, чья мать в позоре,
Чей разум и чья кровь возмущены,
Стою и сплю, взирая со стыдом,
Как смерть вот-вот поглотит двадцать тысяч,
Что ради прихоти и вздорной славы
Идут в могилу, как в постель, сражаться
За место, где не развернуться всем.
Где даже негде схоронить убитых? ( IV, 4 )
Это очень мрачный и жестокий монолог. Когда зритель видит войско Фортинбраса, идущее через Данию на Польшу, в его памяти всплывает другой образ — войско отца Гамлета, который тридцать лет назад отправился в тот же поход, что и юный норвежец. Был ли он менее жесток с поляками, чем Фортинбрас? Об этих ли «грехах… земной природы» (I, 5) говорит Призрак в своем монологе? Будут ли вспоминать о кампании Фортинбраса, столь дорого ему обошедшейся, как о героическом деянии?
Монолог «Как все кругом меня изобличает» можно назвать венцом мрачных размышлений Гамлета, особенно если предположить, что развязка трагедии заранее предопределена. Гамлет знает, что должен убить Клавдия, но даже после мучительных раздумий не может оправдать для себя этот поступок, так как мотивы, которыми руководствуется традиционный герой-мститель, его не убеждают. Работая над трагедией, Шекспир вскоре понял, что медлительность Гамлета идет вразрез с традиционным сюжетом трагедии мести. Поэтому он долго думал над развязкой, пытаясь найти гораздо более убедительную мотивировку, чем «случайные кары» и «негаданные убийства», упомянутые Горацио в финале пьесы (V, 2). И все же для обреченного Гамлета, способного лишь на кровавые мысли, но не на деяния, — отомстить в конце концов означает признать, что он ничем не лучше Фортинбраса.
В последней сцене, убив Клавдия и будучи смертельно ранен, Гамлет вдруг слышит «бранный шум» (V, 2) — Фортинбрас возвращается из похода на Польшу со своей армией. Умирая, Гамлет предрекает корону Фортинбрасу: «Избрание падет на Фортинбраса; / Мой голос умирающий — ему» (V, 2). Чем объяснимы последние слова Гамлета? Либо они сказаны с иронией, либо это слова человека, осознающего, что ничто не вечно под луной, ведь когда-то прошло время даже таких великих личностей, как Александр Македонский или Цезарь. Появление Фортинбраса с армией, способной творить беспредел, говорит о том, что власть перейдет к нему, — теперь Дания для норвежца — легкая добыча. У Гамлета нет иллюзий о судьбе своей страны — ею будет править государь, легко пожертвовавший жизнью своих людей ради достижения корыстных целей. Пьеса, в начале которой датчане спешно готовятся к обороне, чтобы противостоять войску Фортинбраса, заканчивается полным ему подчинением — королевская семья мертва. «Вот он, гнойник довольства и покоя», разорвавшийся изнутри, о чем предупреждал нас в четвертом акте Гамлет.
Позволив трагедии развиваться так, как она сама того пожелает, Шекспир создал истинно трагического героя, но из-за монологов Гамлета развязка выбивалась бы из общей канвы, слишком отличаясь от традиционного финала трагедий мести, где герой наконец обретает мир с самим собой, исполнив задуманное. Шекспиру предстояло выбрать между цельностью характера героя и цельностью сюжета — он предпочел последнее. Еще раз перечитав текст, Шекспир решил отказаться не только от длинного монолога Гамлета, но и от разговора Гамлета с капитаном Фортинбраса (IV, 4). Остался лишь небольшой фрагмент из девяти строк — разговор норвежского принца с капитаном. Во второй редакции в пятом действии Гамлет ничего не знает о прибытии Фортинбраса и не высказывается язвительно в его адрес; поэтому строки, в которых Гамлет отдает свой голос именно ему, звучат гораздо более оптимистично. Они воспринимаются не столь противоречиво и потому, что во второй редакции «беззаконные удальцы» («lawless resolutes») армии Фортинбраса становятся «безземельными» («landless resolutes», I, 1) — то есть уподобляются тем средним сыновьям и наемным воинам, что пошли за Эссексом искать свое счастье в Ирландии.
Отказавшись во второй редакции трагедии от монолога Гамлета в четвертой сцене четвертого акта, Шекспир сместил центр тяжести пьесы. Теперь наибольшее значение приобретает монолог, который герой произносит незадолго до встречи с Фортинбрасом.
В третьей сцене четвертого акта Клавдий, спасая себя, посылает Гамлета на смерть:
Британец, сделай это;
Как огневица, он мне гложет кровь;
Будь мне врачом; пока не свершено,
Мне радости не ведать все равно.
Так как Шекспир убрал монолог Гамлета из следующей, четвертой, сцены четвертого акта, Клавдий кажется нам гораздо более страшным соперником, чем Фортинбрас, — он тот, чье слово закон, и так будет вплоть до пятого акта. В конце пьесы Шекспир наконец выведет на передний план внешний конфликт, показав реальную борьбу между соперниками, чего так ждала его публика.
Во второй редакции противник Гамлета не Фортинбрас, роль которого Шекспир изменил, сделав менее значимой, а Лаэрт. Он гораздо более достойный соперник для датского принца, а в чем-то и его своеобразный двойник. Во второй редакции Гамлет говорит Горацио:
Но я весьма жалею, друг Горацио,
Что я с Лаэртом позабыл себя;
В моей судьбе я вижу отраженье
Его судьбы… ( V, 2 )
Таким образом Гамлет ищет примирения с Лаэртом (в первой редакции текста он делает это, поддавшись на уговоры матери).
Шекспиру, однако, все еще предстояло объяснить, почему Гамлет убивает Клавдия. Поэтому драматург добавляет несколько важных строк к реплике Гамлета во второй сцене пятого акта. В первой редакции Гамлет просто перечисляет прегрешения Клавдия:
Не долг ли мой — тому, кто погубил
Честь матери моей и жизнь отца,
Стал меж избраньем и моей надеждой,
С таким коварством удочку закинул
Мне самому, — не правое ли дело
Воздать ему вот этою рукой? ( V, 2 )
Его размышления на этих словах прерываются, так как на сцене появляется Озрик. Понятно, почему Шекспир не стал продолжать речь Гамлета — после монолога «Как все кругом меня изобличает» вопросы Гамлета кажутся сугубо риторическими, а интонация — граничит с жалостью к себе самому. Может быть, сделать то, что должно, — это и «правое дело», но в мире, где все так относительно, разве можно что-то изменить? В ходе правки первой редакции Шекспир решил чуть отодвинуть выход Озрика и расширить монолог Гамлета на две строки, добавив новую мысль:
И не проклятье ль — этому червю [canker]
Давать кормиться нашею природой?
Эта реплика перекликается с репликой Клавдия о том, что, избавившись от Гамлета, он излечится. Однако очевидно: король и
