можно понять. Для лондонских драматургов той эпохи творчество Шекспира оставалось недосягаемым эталоном — они стремились писать так, как Шекспир, подражая ему или, наоборот, отвергая его приемы, а, иногда, делая и то, и другое. В последние месяцы года соперничество лишь усилилось.
Собратья по перу только заинтересовались жанром хроники и романтической комедии, когда Шекспир уже истощил к ним интерес. Правда, этого совсем не скажешь по ассортименту книжных магазинов Лондона. Полки книжных магазинов пестрели такими шекспировскими пьесами, как вторая часть «Генриха IV», «Генрих V», «Венецианский купец», «Сон в летнюю ночь», «Много шума из ничего». Поэтому Шекспир, чье имя теперь всегда значилось на обложке, по-прежнему оставался для книголюбов автором знаменитых хроник и комедий. Новаторские пьесы Шекспира, «Юлий Цезарь» и «Как вам это понравится», не печатали десятилетиями. До конца не ясно, понимали ли елизаветинцы всю глубину и сложность таких шекспировских героев, как Брут или Розалинда, — ведь раньше Шекспир писал иначе (исключение составляет разве что образ Фальстафа). Опять же не всем Шекспир был известен как драматург. Для многих почитателей он навсегда остался лишь «медоточивым» поэтом, сочинявшим любовную лирику.
На Рождество, в Ричмонде, драматург понял для себя одну важную вещь — завершив первую редакцию «Гамлета» (лучшее — на тот момент — свое творение), он шагнул далеко вперед, нащупав новый путь развития трагедии — через внутренний конфликт и жанр монолога.
Когда работа спорилась, Шекспир, не останавливаясь, писал пьесу за пьесой. И хотя, скорее всего, он писал их поочередно, четыре пьесы, созданные в 1599 году, были в его сознании связаны неразрывными узами, и потому образы одной плавно перетекали в другую. В начале года Шекспир сочинил «Генриха V», в пятом акте которого, в Прологе, «лорд-мэр и олдермены в пышных платьях, / Как римские сенаторы идут»; в «Гамлете», написанном на исходе 1599-го, Горацио упоминает о тех временах, когда «пал могучий Юлий» (I, 1). О том, что, работая над «Юлием Цезарем», Шекспир уже думал об Арденском лесе, свидетельствует метафора из надгробной речи Антония:
Прости мне, Юлий. Как олень затравлен,
Ты здесь лежишь, охотники ж стоят,
Обагрены твоею алой кровью.
Весь мир был лесом этого оленя,
А он, о мир, был сердцем для тебя.
Да, как олень, сражен толпою знати.
Ты здесь лежишь. ( III, 1 )
В то же время, начав «Как вам это понравится», Шекспир все еще не забыл о событиях своей римской истории. В пятом акте комедии Розалинда замечает, словно невзначай: «Ничего, но могло быть внезапнее — разве драка между двумя козлами или похвальба Цезаря: „Пришел, увидел, победил“» (V, 2). Говоря о смертельно раненом олене, Жак обвиняет охотников так, словно он недавно смотрел «Юлия Цезаря», — они «тираны» и «узурпаторы» (II, 1); впоследствии Жак предлагает представить охотника «герцогу как римского победителя» (IV, 2). Жак-меланхолик — предвестник Гамлета, хотя этот герой, к своему несчастью, и появляется у Шекспира в пасторальной комедии, где отрешенность от мира и цинизм вызывают лишь усмешку и не воспринимаются как черты трагического величия. В «Гамлете» еще слышнее связь с другими пьесами Шекспира, особенно в словах Полония: «Я изображал Юлия Цезаря; я был убит на Капитолии; меня убил Брут» (III, 2). Возможно, эту роль, как и роль Цезаря, исполнял Джон Хеминг, которому часто поручали играть стариков. Ричард Бербедж дважды убивал на сцене Джона Хеминга (вероятно, публика Глобуса оценила этот шекспировский ход) — в «Юлии Цезаре», где играл Брута, и в «Гамлете» — как принц датский.
Глобус сыграл важнейшую роль в становлении и обновлении шекспировской драматургии. Шекспир — первый современный драматург, который сумел так сблизить зрителя и актера. Если бы труппе не удалось разобрать Театр по бревнышку и переправить его на другой берег Темзы, история английской литературы сейчас выглядела бы иначе. До появления Глобуса в разных театрах показывали спектакли, мало чем отличавшиеся друг от друга. Теперь все изменилось. С возникновением Глобуса и детских трупп начался новый этап развития английского театра, и у каждой труппы появилось свое лицо. Отказавшись от скабрезных джиг и импровизированной клоунады, Слуги лорда-камергера заняли промежуточное положение между общедоступным театром и элитными детскими труппами. Это случилось прежде всего благодаря широте мышления Шекспира, его способности писать пьесы и для увеселения публики, и для ее просвещения.
Филипп Хенслоу, опытный театральный менеджер своей эпохи, понимал, что время Розы, где играли его актеры, прошло, и она не выдержит дальнейшей конкуренции — и потому начал присматриваться к новому месту для театра, на северной окраине Лондона. Вполне вероятно, именно по наводке Хенслоу труппа лорда-камергера выбрала место для Глобуса на северном берегу Темзы. 24 декабря 1599 года был заключен договор на аренду здания на Голдинг-лейн, за пределами Криппл-гейт, — здесь, в новом театре Фортуна, будут теперь играть Слуги лорда-адмирала. Через два дня после праздничных спектаклей при дворе Питер Стрит закончил строительные работы в Глобусе и сразу получил еще одно предложение по строительству нового театра. Фортуну решили строить по образу и подобию Глобуса, за тем лишь исключением, что здание будет иметь форму квадрата, а не круга. Хенслоу понимал, что труппа должна выделяться на фоне других театральных компаний и потому сделал ставку на те жанры и театральные приемы, которые в прошлом имели большой успех, сыграв, таким образом, на чувстве ностальгии. Джиги, исполнявшиеся в Фортуне, приобрели такую популярность, что через десять лет власти вынесли постановление об их запрете, ибо «ради непристойных джиг, песен и танцев по окончании спектакля постоянно собирается толпа бесстыдников и распутников». Кроме того, Хенслоу уговорил своего зятя, Эдварда Аллейна, известного в свое время трагика, когда-то блиставшего на сцене в пьесах Марло, снова вернуться в театр. В Фортуне, в отличие от Глобуса, решили обратиться к традициям прошлого.
Новый театр потребовал от Шекспира иного подхода к актеру и зрителю (начиная с 1599-го Шекспир стал называть публику не «слушателями» (auditors), а зрителями (spectators), вероятно, дав им понять, что Глобус — прежде всего, театр зрелищный). Он начал больше требовать от ведущих актеров: впервые драматург доверил актеру-юноше такую многогранную женскую роль, как роль Розалинды; роль же Гамлета была во всех смыслах трудна даже для такого опытного и известного актера, как Бербедж. Зрителю тоже пришлось сделать над собой усилие (с усложнением внутреннего мира героев усложнился и язык пьесы), но за это драматург вознаградил его с лихвой; правда, в некоторых произведениях («Троил и Крессида», «Тимон Афинский»), он позволял себе столь смелые эксперименты, что публика за ним не
