схожесть в идеальном смешении: нет ничего, что одна сторона не знает о другой. Если эмоциональная цель полового акта состоит в том, чтобы целиком узнать другого, то гомосексуальный акт в этом смысле идеален, поскольку в нем наконец возможно полное узнавание опыта другого. Однако, поскольку объект этого знания уже полностью известен обеим сторонам, акт также в некотором смысле избыточен. Возможно, в этом и есть причина того, почему многие из нас постоянно хотят повторения – будто глубина недостижима».
Мендельсон продолжает, описывая стихотворение, написанное его другом, о молодом гее, который смотрит, как играют в футбол мужчины, которых тот тайно и ревниво желает. Стихотворение заканчивается похотливым, изобретательным описанием того, как игроки занимаются сексом со своими девушками, и один из них «проваливается сквозь нее в свою собственную страсть». Мендельсон описывает свои собственные ранние гетеросексуальные опыты, и, признавая, что в них не было ничего неприятного, они были похожи, по его словам, «на участие в виде спорта, для которого я не подходил телосложением». Но он добавляет:
«Из этих безучастных совокуплений я помню вот что: когда мужчины занимаются сексом с женщинами, они в женщину „проваливаются“. Она – то, чего они страстно хотят, или порой боятся, но при любом случае она – конечный пункт, то, куда они отправляются. Она – пункт назначения. Гомосексуальные мужчины – те, кто во время секса „проваливаясь“ в партнера, попадают в самих себя снова и снова».
Он продолжает:
«Я занимался сексом со многими мужчинами. Большинство из них выглядит определенным образом. Они – среднего роста и, как правило, миловидны. У них, как правило, голубые глаза. Издалека – на расстоянии ширины улицы или из противоположного угла комнаты – они кажутся немного мрачными. Когда я обнимаю их, я словно проваливаюсь сквозь зеркало в мое желание, в то, что определяет меня – мою сущность» [62].
Это – выдающийся анализ, также вызывающий тревогу. Поскольку он предполагает, что в гомосексуальных людях – особенно в мужчинах-геях – всегда будет что-то странное и внушающее потенциальную угрозу. Не потому, что гомосексуальность – непрочный компонент для построения индивидуальной идентичности и ужасно нестабильный путь для формирования любой групповой идентичности, но потому, что геи всегда будут представлять собой вызов чему-то врожденному у группы, которая составляет большинство в обществе.
У всех женщин есть что-то, чего хотят гетеросексуальные мужчины. Они – владелицы, обладательницы какого-то волшебства. Но вот какая штука: похоже, мужчины-геи тоже в курсе их секрета. Кому-то от этого свободнее. Некоторым женщинам всегда будет нравиться говорить с геями о проблемах – в том числе сексуальных – мужчин. Точно так же, как гетеросексуальным мужчинам нравится говорить с немного билингвальным другом, который мог бы помочь им выучить язык. Но есть и те, кому это всегда будет внушать тревогу. Поскольку для них гомосексуалы всегда будут теми – особенно мужчины-геи – кто слишком много знает.
Интерлюдия. Марксистские основания
’Credo quia absurdum’
(Верую, ибо абсурдно) –
Тертуллиан (предположительно)
В 1911 году появился знаменитый постер под названием «Индустриальные рабочие мира», изображающий то, что, как утверждалось, являлось «Пирамидой капиталистической системы». Внизу пирамиды находились храбрые мужчины, женщины и дети рабочего класса. Своими гордо расправленными, крепкими и тем не менее напряженными изо всех сил плечами они поддерживают все сооружение. «Мы работаем за всех» и «Мы кормим всех» – эти подписи сопровождали самую нижнюю, но самую фундаментальную часть системы. На этаж выше над ними, попивая вино за обедом, в смокингах и вечерних платьях, расположился благополучный капиталистический класс, поддерживаемый рабочими и имеющий возможность наслаждаться жизнью благодаря их труду. «Мы едим за вас», – написано на их ярусе. Выше них – ярус военных («Мы стреляем в вас»). Над ним – ярус духовенства («Мы дурачим вас»). Еще выше – ярус монарха («Мы правим вами»). И наконец, балансирующий на самом верху пирамиды, даже выше монарха, расположился большой мешок денег с нарисованными на нем знаками американского доллара. Самый верхний ярус государства был подписан: «Капитализм».
На сегодняшний день вариация этой старой картинки оказалась в самом центре идеологии социальной справедливости. Одна из примет, указывающих на то, что эта новая система базируется на марксистских основаниях, – это тот факт, что капитализм все еще находится на вершине пирамиды угнетения и эксплуатации. Но другие верхние ярусы этой иерархической пирамиды теперь наполнены другими группами людей. На ее вершине – люди с белой кожей, мужского пола и гетеросексуальной ориентации. Им не обязательно быть богатыми, но если они богаты, так даже хуже. Ниже, под этими тираническими мужчинами-повелителями, расположились все меньшинства: главным образом геи, все, у кого цвет кожи отличается от белого, женщины и трансгендерные персоны. Эти люди принижены, угнетены, сдвинуты на второй план и всячески сделаны незначительными этой белой, патриархальной, гетеросексуальной, «цис» – системой. Точно так же, как марксизм должен был освободить рабочего и разделить богатство между людьми, так и в этой новой версии старого заявления сила патриархальных белых мужчин должна быть у них отобрана и справедливо поделена между значимыми группами меньшинств.
На ранних этапах своего развития эта идеология не воспринималась слишком уж всерьез ее оппонентами. Некоторые ее утверждения были настолько смехотворны, а ее неотъемлемые противоречия – столь очевидны, что внятная критика практически отсутствовала. Это было ошибкой. У этой идеологии есть очень ясные идеологические предпосылки, но она все еще является идеологией, которая – что бы о ней ни говорили – предоставляет способ понимания мира и смысл для действий человека и его жизни в мире.
Совершенно неудивительно, что у академиков, возившихся с идеями, которые выросли в эту теорию о пересечении групп, есть общие исторические интересы. Ни один академик из тех, которые пропагандировали политику идентичности и интерсекциональности, не принадлежит к консервативному правому крылу. И есть ряд причин того, почему это неудивительно. Одна из них – это идеологический уклон, существующий в академической среде. Одно исследование американских университетов, проведенное в 2006 году, показало, что 18 % профессоров социальных наук радостно идентифицировали себя как «марксистов». И несмотря на то, что есть кафедры, на которых работает относительно небольшое количество марксистов, любая область знаний, в которой одна пятая часть от общего числа профессоров, как выяснилось, верит в чрезвычайно спорную (мягко говоря) догму, может вызвать вопросы. Тот же самый опрос показал, что 21 % профессоров социальных наук могли бы назвать себя «активистами», а 24 % – радикальными [63]. Это значительно больше, чем количество профессоров, готовых назвать себя «республиканцами», в любой области наук.
Даже если они сами не считают себя таковыми, марксистских и постмарксистских мыслителей всегда можно распознать по набору философов, которых они цитируют и почитают и чьи теории они пытаются применить ко всем
